Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы

Кличет Гитлер Риббентропа,
Кличет Геббельса к себе:
— Я хочу, чтоб вся Европа
Поддержала нас в борьбе!

— Нас поддержит вся Европа! —
Отвечали два холопа.
И пустились вербовать
Многочисленную рать.

Швед
Из города Берлина,
Три бельгийца
С половиной
Да подручный
Дорио
Встать готовы
Под ружье.

Опереточный
Испанец
С шайкой жуликов
И пьяниц —
Вот фашистский
Легион
Всех мастей
И всех племен.

Вызвал Гитлер
Риббентропа
И спросил,
Нахмурив лоб:
— Это что же —
Вся Европа?
— Вся! — ответил Риббентроп.

Бьемся мы здорово,
Рубим отчаянно, —
Внуки Суворова,
Дети Чапаева

Днем барон сказал партизанам:
«Шапку с головы долой»

Ночью отдал партизанам
Каску вместе с головой

Юный Фриц, любимец мамин,
В класс явился на экзамен.
Задают ему вопрос:
— Для чего фашисту нос?

Заорал на всю он школу:
— Чтоб вынюхивать крамолу
И строчить на всех донос.
Вот зачем фашисту нос!

Говорят ему: — Послушай,
А на что фашистам уши?

— Ухо держим мы востро,
Носим зá ухом перо.

Все, что ухом мы услышим,
Мы пером в тетрадку пишем —
В наш секретный «ташен-бух»
Вот зачем фашисту слух!

Вопрошает жрец науки:
— Для чего фашисту руки?
— Чтоб держать топор и меч,
Чтобы красть, рубить и сечь.

— Для чего фашисту ноги?
— Чтобы топать по дороге —
Левой, правой, раз и два!
— Для чего же голова?

— Чтоб носить стальную каску
Или газовую маску,
Чтоб не думать ничего.
(Фюрер мыслит за него!)

Похвалил учитель Фрица:
— Этот парень пригодится.
Из такого молодца
Можно сделать подлеца!

Рада мама, счастлив папа:
Фрица приняли в гестапо.

Враги кричали: «Нет конца
У Ленинградского кольца

Мечом рассек его боец —
И вот кольцу пришел конец.

Глаз подбит у негодяя,
И на лбу фонарь,
Но хрипит он, угрожая:
— Ну, еще ударь!

После волжской жаркой бани Говорил он: — Ну,
Мы сочтемся на Кубани
Или на Дону!

После Дона и Кубани Он грозил не раз:
— Я вас в рог согну бараний —
Суньтесь-ка в Донбасс!

Из Донбасса отступая,
Говорил он: — Тпрру!
Дальше ехать не желаю. Суньтесь-ка к Днепру!..

Очутившись за Дунаем, Он кричал: — Ну да!
Это фронт мы сокращаем.
Двиньтесь-ка сюда!

«Укоротишь –
Не воротишь!» —
Говорит портной.

У Берлина
В три аршина
Будет фронт длиной!

Мне рассказывал смоленский
Паренек:
— В нашей школе деревенской
Шел урок.

Проходили мы частицы
«Не» и «ни».
А в селе стояли фрицы
В эти дни.

Обобрали наши школы
И дома.
Наша школа стала голой,
Как тюрьма.

Из ворот избы соседской
Угловой
К нам в окно глядел немецкий
Часовой.

И сказал учитель: «Фразу
Дайте мне,
Чтобы в ней встречались сразу
«Ни» и «не».

Мы взглянули на солдата
У ворот
И сказали: «От расплаты
НИ один фашист проклятый
НЕ уйдет!» 

Когда, бывало, в старину
Вели латиняне войну
С народом Галлии, Швейцарии, —
В несчастье обращался Рим
К последним воинам свом:
«До вас дошел черед, триарии!»

И нынче Дитмар-генерал
В минуту краха и аварии,
Накинув тогу, пропищал:
«До вас дошел черед, триарии!»

Откликнулись на этот зов —
И то под страхом наказания —
Ряды тотальных стариков,
Мобилизованных в Германии.

Они идут — за взводом взвод —
Из Вюртемберга, из Баварии.
Спросил фон Дитмар: «Что за сброд?» —
«А это, батюшка, триарии!» 

Два у Шнабеля сына, как и он, два кретина.
Говорит им папаша: «Ребята,
Самолет заводите, миномет зарядите
Да возьмите-ка два автомата.

Нынче пишет газета: в обе стороны света
Отправляет наш Фюрер отряды.
Посылаю я Макса разгромить англосакса,
Мориц, русских громи без пощады!

Привезите побольше из России, из Польши
Шерсти, кожи, мехов побогаче.
Я оставлю в наследство вам солидные средства
И свою пивоварню в придачу!»

Сыновья с ним простились, в путь дорогу пустились.
Шнабель думает: «Где мои парни?»
Только вместо ответа бомба грохнула где-то
В самом сердце его пивоварни.

Одинок и печален, он стоит меж развалин.
В небе гулко гудят бомбовозы.
Вдруг письмо с Украины: фотография сына
На кресте из плакучей березы.

Снова бомба валится. Шнабель в норах таится.
Вдруг приходит второе известье:
Крест дубовый над Максом, что грозил англосаксам,
Крест дубовый в Парижском предместье.

Фронт восточный все ближе, англосаксы в Париже.
Над империей звон погребальный.
Старый Шнабель хлопочет, — на войну он не хочет,
Но готовится к новой «тотальной».

В автобусе встретился с Морицем Макс.
Спросил он: — Как ваши делишки?
Веселого мало, находите? Так-с!
Отмечу я в памятной книжке!..

Встревоженный Мориц прервал его: «Вас?
Вас заген зи[4] старый знакомый?
Я тоже могу донести, что у вас
Приемник имеется дома!»

У Макса в глазах замелькали огни,
Слетела от ужаса шляпа.
И оба стремглав побежали они
Кратчайшей дорогой в гестапо.

У подъездов Фридрихсплатца,
У дверей кино
Немцам по двое скопляться
Не разрешено, —

Потому что там, где двое
Или больше двух,
Слово искра, сам собою
Возникает слух.

Вот покрытый сединами
Немец-генерал,
Наклонившись к рыжей даме,
Что-то прошептал.

Полицейский! Полицейский!
Манием руки
Этот заговор злодейский
В корне пресеки!

Почему же ты ни с места?
Догоняй, свисти!
Неужели от ареста
Дашь ты им уйти?

Что я вижу?
Ты недаром
К преступленью глух.
Ты в беседе со швейцаром
Распускаешь слух.

Этот слух пойдет по дому,
По другим домам,
От жильца пойдет к другому,
Как по проводам.

Так, по городу летая,
Запрещенный слух,
Словно стрелка часовая,
Совершает круг.

Слухи, слухи, как зараза,
Ширятся, растут.
Все отчетливее фраза:
«Гитлеру капут!»