Димитр Димов - Передышка в Арко Ирис
Альварес (весело). Мое почтение, товарищ комиссар!..
Беналькасар (надменно и все еще с нотками гнева в голосе). Пришел поглядеть на ваших потаскух!.. Если мы снова вернемся сюда, то уж наверняка их не застанем!.. Сбегут к франкистам.
Альварес (задумчиво). Боюсь, возвращаться сюда нам не придется, товарищ комиссар!
Беналькасар (с иронией). Вот как?… Почему же?
Альварес. Потому что мы отсюда не уйдем.
Беналькасар (с сарказмом). Я и забыл, что любовники, как никто, дрожат за свою жизнь.
Альварес. Наоборот. Они лучше дерутся!.. Донжуаны – отличные дуэлянты!.. Это же всем известно.
Беналькасар. Я предпочитаю, чтобы в моем батальоне офицеры были коммунистами, а не донжуанами.
Эстанислао. Они и есть коммунисты, Беналькасар!.. Но не вешать же их за то, что их любят женщины?
Беналькасар (мрачно смотрит на сервировку стола, затем окидывает взглядом весь двор). Только управляющего недостает!
Появляется Себастьян, в белом смокинге и перчатках, в руках у него поднос, на котором стоят рюмки с коньяком.
Альварес (весело). А вот и он!
Себастьян (торжественно и важно подносит коньяк сперва Беналькасару, затем Эстанислао и Альваресу). К утреннему кофе очень идет рюмочка настоящего «Карлос кинто»!
Беналькасар (тихо, с мрачной иронией, Себастьяну). Вы ведь агроном, брат мой!.. Не так ли?
Себастьян (улыбается, с достоинством). Да, сеньор.
Беналькасар. Почему же вы выполняете обязанности лакея?
Себастьян. Это меня вовсе не унижает, сеньор! (Улыбается, проявляя снисхождение к светскому невежеству Беналькасара.) Этим донья Инес и я выказываем вам свое уважение!
Беналькасар (пристально глядя на него). Спасибо, брат мой.
Гости выпивают коньяк.
Себастьян (выпив рюмку и поставив поднос на стол). Сеньоры!.. (Кланяется и уходит.)
Альварес (Беналькасару). Вы выдавили из него еще одну струю оливкового масла!.. (Хохочет.)
Беналькасар (мрачно). Вам смешно, а завтра вечером этот тип будет расстреливать в упор ваших безоружных солдат.
Альварес. Ошибаетесь, товарищ комиссар!.. Наши солдаты живыми в руки фашистов не сдаются.
Беналькасар (опускает голову, затем вдруг вскидывает ее). Сколько вам лет, Альварес?
Альварес. Двадцать четыре.
Беналькасар. А вам, капитан Браво?
Эстанислао. Тридцать восемь.
Беналькасар (медленно прохаживается по двору). А мне сорок шесть!.. Восемь из них я провел в тюрьмах Примо де Риверы!.. Разница не так уж велика, но я кажусь себе стариком по сравнению с вами!.. И я часто задаю себе вопрос: неужели мои стычки с вами объясняются тем, что я утратил способность ценить юмор… беззаботность… лихую отвагу… все те дары молодости, от которых я, кажется, отвык за годы войны и тюрем?
Альварес. Нет, папаша Беналькасар!.. Уж во всяком случае, чувства юмора и отваги вам не занимать!.. И за это мы вас любим.
Беналькасар (останавливается, с недоумением). Вы меня любите?
Эстанислао. Разумеется, Беналькасар!.. А вы что, не верите?
Беналькасар (снова прохаживается). Красивую, буйную дерзость молодости убил во мне режим иезуитской семинарии… Революционная романтика в условиях беспросветной шахтерской нищеты в моей родной Астурии была немыслима!.. (Тихо и грустно.) Все это есть у вас, а у меня – нет! Этим я объясняю и ваше сегодняшнее поведение… (Взволнованно.) Хотя порой мне кажется, что характер ваших поступков явно расходится с моим опытом, моими понятиями о дисциплине, моей ответственностью перед партией… И я должен либо примириться с этим, либо снова взять вас на мушку.
Эстанислао (шутя, с оттенком грусти). Лучше примириться, Беналькасар! Тяжко направлять пистолет в грудь товарища… Особенно если вы убеждены, что он не предатель и не может быть предателем.
Беналькасар (мрачно). Мы ведем жестокую борьбу!
Эстанислао. Пистолет для коммуниста – последнее средство в этой борьбе.
Беналькасар. У нас нет времени все взвешивать… Да одному это и не под силу.
Эстанислао. Именно поэтому надо взвешивать не одному, а сообща.
Беналькасар (останавливается и смотрит Эстанислао в глаза). Опасная это теория, капитан Браво!..
Эстанислао (с усмешкой). Жизнь неизбежно подтвердит ее на практике.
Беналькасар. Я вас не арестовал лишь потому, что завтра мы наверняка встретимся со смертью!
Эстанислао. Хитрите, Беналькасар!.. Вас остановила совесть коммуниста и человека. И только.
Беналькасар (раздраженно). Молчите!.. Вы чуть не вынудили меня стрелять в вас, а потом в себя.
Эстанислао (улыбаясь). Видите, чем могло все кончиться! Батальон остался бы без офицеров.
В воротах показывается отец Сантьяго. Он останавливается в нерешительности и почтительно кланяется.
Отец Сантьяго. Доброе утро, сеньоры!..
Эстанислао. Доброе утро, святой отец!.. Пришли навестить хозяев?
Отец Сантьяго. Да, сеньор!.. За долгие годы своей пастырской службы я привык начинать обход паствы с посещения сеньоры.
Эстанислао. Тогда присаживайтесь!.. Выпейте с нами кофе.
Отец Сантьяго. Боюсь помешать вашей беседе!.. Я подожду в парке. (С удивлением и некоторой тревогой смотрит на Беналькасара.)
Беналькасар. Не смущайтесь, отче! Пускай хоть раз в жизни безбожный разум и католическая вера вместе попьют кофе!.. Садитесь!.. (Указывает ему на стул.)
Отец Сантьяго. Спасибо, сеньор. (Садится к столу.) Святой Фома Аквинский говорил, что разум и вера не столь враждебны друг другу, как это кажется.
Беналькасар. Ваш епископ еще не объявил святого Фому Аквинского еретиком?
Отец Сантьяго. Нет, сеньор!.. Но епископ осудит меня, если узнает, что я пил кофе вместе с вами.
Беналькасар. А почему он не осудил вас, когда вы вступили в вольную коммуну анархистов?
Отец Сантьяго. Это грех, за который я буду наказан самим господом богом! (С печальной улыбкой качает головой.)
Из дома выходит Пилар, одетая в длинное желтое платье с оборками; она с гитарой и кастаньетами в руках. Все смотрят на нее с удивлением, но она, не смущаясь, направляется к воротам.
Беналькасар (громко, Пилар). Стой!..
Пилар (останавливается в театральной позе и смотрит через плечо на Беналькасара). Да, сеньор?
Беналькасар. У тебя есть носовой платочек?
Пилар достает платок и, кокетливо улыбаясь, встряхивает им.
Тогда урони его, потом нагнись и подними, чтоб нам получше тебя разглядеть!
Пилар (роняет на землю платок и грациозным движением поднимает его, продолжая улыбаться). Так, сеньор?
Беналькасар. Спасибо, милая!.. (Отцу Сантьяго.) Отче!.. Почему господь бог не упрятал эту женщину в монастырь, а отдал ее на потеху анархистам?
Отец Сантьяго. Ради очищения ее души, сеньор!.. Господь бог больше рад спасенному грешнику, нежели непорочному праведнику.
Пилар (сердито, отцу Сантьяго). Провались я сквозь землю, если в ваши годы мужчина может определить, грешница я или праведница!.. (Решительно направляется к воротам.)
Альварес (хватает ее за руку). Ты куда?
Пилар. Пойду поупражняюсь на чистом воздухе, сеньор!.. Вам ведь известно, что я танцовщица!
Альварес. Кто тебе будет аккомпанировать?
Пилар. Заставлю кого-нибудь из ваших солдат.
Альварес. Дай гитару! (Вырывает из ее рук гитару.) Обойдемся без них! (Настроив гитару, наигрывает болеро.)
Пилар начинает танцевать; плавные, замедленные движения переходят в стремительный пируэт, сопровождаемый бурным щелканьем кастаньет.
Справа появляется Инес. Пилар, заметив ее, останавливается, Альварес перестает играть.
Инес (язвительно, Эстанислао). Я не подозревала, что в республиканской армии все такие весельчаки!.. (Бросает строгий взгляд на Пилар.)
Эстанислао (улыбается). А почему бы нет? (Указывает на Беналькасара.) Товарищ Беналькасар!.. Комиссар моего батальона!..
Инес (холодно смотрит на Беналькасара). Я и забыла, что в республиканской армии есть комиссары!
Беналькасар. Весьма сожалею, что своим присутствием напомнил об этом.
Инес (сухо). Я не так пуглива, как вам кажется!.. (Сердито, Пилар.) Кто тебе позволил устраивать здесь комедию?
Пилар (сердито). Это не комедия, сеньора!.. Должна же я упражняться!
Инес. А кто будет подавать завтрак?
Пилар. Дон Себастьян!.. Он сам напросился… и уже напялил на себя свой смокинг, от которого так разит нафталином.
Инес. А ты не подумала о том, что твое своеволие может мне не понравиться?
