Феликс Лопе де Вега - Фуенте Овехуна

Сеньор, он женится сегодня!

А чем же это мне мешает?
Иль нет у вас других мужчин?

Хотя б он оскорбил вас даже,
Вам следует его простить.

Здесь оскорблен не я, Паскуала.
Здесь оскорблен магистр великий
Хирон, — господь ему охрана!
Здесь оскорблен священный орден
И честь его, и виноватый
Примерно должен быть наказан.
Не то дождемся мы, что завтра
Поднимут знамя против нас.
Ведь вам известно, что однажды
Крестьянин этот командору
(Какие верные вассалы!)
К груди приставил самострел.

Сеньор мой, если заступаться
Уместно тестю, я скажу,
Что средь подобных обстоятельств
Как мог влюбленный человек
Не позабыться перед вами?
Сеньор, ведь вы же у него
Отнять жену намеревались!
Вот он ее и защищал.

Алькальд, вы пустослов несчастный.

По вашей милости, сеньор.

Как мог бы у него отнять я
Жену, когда он не женат?

Вы покушались… Впрочем, хватит.
Есть короли у нас в Кастилье,
Которые несут порядок
На смену старым беспорядкам.
Они, как только мир настанет
И стихнут войны, не потерпят
Ни в городах, ни в селах наших
Таких властительных людей
С такими пышными крестами.
Да будет крест на короле.
Грудь короля, ничья иная,
Да будет им осенена.

Жезл отнимите у алькальда.

Что ж, в добрый час, сеньор, берите.

Я им сейчас его ударю,
Как бьют строптивого коня.

На это ваша власть. Ударьте.

Вы палкой бьете старика!

Дочь причинила вам досаду,
И вы ударили отца?

Забрать ее, держать под стражей,
Приставить десять человек.

Да грянет небо правой карой!

Слезами обернулась свадьба.

Кто ж, наконец, хоть слово скажет?

С меня моих плетей довольно.
Кто хочет видеть кардинала,
Тому не нужно в Рим ходить.
Пускай другие с ним бранятся.

Мы все поднимем голос.

 Бросьте!
Всего полезнее молчанье.
В нарезанную лососину
Он превратил мои литавры.

Что ж не собрался сход?

 Нейдут крестьяне.

А между тем погибель к нам спешит.

Почти что все извещены заране.

Фрондосо в башне скованный сидит,
Лауренсья, дочь моя, уведена,
И если их господь не защитит…

Как можно голосить напропалую,
Когда всего важнее тишина?

Ты подивись на сдержанность такую.

Пожаловал и я на этот сход.

Кропя слезами бороду седую,
Я спрашиваю вас, честной народ,
Какое погребенье мы устроим
Отчизне, опочившей от невзгод?
Каких ее поминок удостоим,
Раз больше нет достоинства у нас
И мы, без чести, ничего не стоим?
Ответьте мне: есть кто-нибудь меж вас,
Не оскорбленный этим негодяем?
И что ж, мы только хнычем всякий раз?
Когда мы честь и жизнь свою теряем,
Чего мы смотрим? И чего мы ждем?

Наш бедный край жесточе всех терзаем.
Но короли, как ведомо кругом,
Избавили Кастилью от раздоров,
И Ко́рдова готовит им прием.
Пошлем туда двух наших рехидоров
Просить за нас, повергшись к их стопам.

Пока король, в грозе военных споров,
Громит врагов, как он поможет нам?
Его об этом и просить бесплодно.
Прибегнуть надобно к другим путям.

Коль мой совет вам выслушать угодно,
То мой совет: покинемте село.

Да разве нам дадут уйти свободно?

Ведь если б это до него дошло,
Иные жизнью могут поплатиться.

Терпенье, нашу мачту, прочь снесло,
Корабль, объятый страхом, слепо мчится.
Дочь отнимают силой у того,
Чьей властью наша родина гордится.
О голову почтенную его
Ломают жезл. На свете не бывало,
Чтоб гнусно так бесчестили кого!

Так что же бы нам делать надлежало?

Что? Умереть, иль пусть умрет злодей!
Нас много, а у них народу мало.

Властителя убить рукой своей?

Один король властитель после бога,
А не зверье во образе людей.
И если божья будет нам помога,
Чего страшиться?

 Все же, господа,
Здесь поразмыслить надо бы немного.
Я от простых крестьян пришел сюда,
Которые всех боле несчастливы,
Но я боюсь, не вышло бы вреда.

Чего бояться? Мы и так не живы.
Что может быть страшней того, что есть?
Они у нас палят дома и нивы.
Они тираны. И да будет месть!

Мужчины, я могу законно
Принять участье в вашем сходе:
Мне права голоса не нужно,
У женщины есть право стона.
Узнали вы меня?

 О небо!
Лауренсья? Ты?

 Узнать не можешь
Родную дочь?

 Я на себя
Сейчас настолько непохожа,
Что вы не знаете, кто это.

Лауренсья, дочь моя!

 Я больше
Тебе не дочь.

 Как? Почему,
Дитя мое?

 Причин довольно,
И главная причина та,
Что ты насильникам позволил
Меня украсть и не отмстил,
Меня у хищников не отнял.
Я не успела выйти замуж,
Я не была женой Фрондосо,
И потому не он, а ты
За честь мою вступиться должен.
Пока справляемая свадьба
Не завершилась брачной ночью,
Отец невесты, а не муж,
Ее защитник по закону.
Ведь если я купила жемчуг,
Но мне он на руки не отдан,
Не я ответственность несу,
Когда его похитят воры.
Меня на ваших же глазах
Увел к себе Фернандо Гомес.
Напуганные пастухи
Овечку уступили волку.
Каких я зверств не насмотрелась!
Как мне кинжалом грудь кололи!
Каких злодей не измышлял
Угроз, насилий, слов жестоких,
Пытаясь чистотой моей
Насытить низменную похоть!
По волосам моим судите!
По этим вот кровоподтекам, —
Смотрите, вот! — по этой крови!
И вы кичитесь благородством,
Отцы и родичи мои?
И ваша грудь не разорвется
От состраданья и от боли
Перед моей великой болью?
Вы — овцы, и Овечий Ключ
Вам для жилья как раз подходит!
Мне надо взять самой оружье.
Вы — словно камни, словно бронза,
Вы — словно яшма, словно тигры…
Нет, тигр кидается в погоню,
Когда его тигрят похитят;
Он злобно убивает ловчих,
Не дав им берега достигнуть
И броситься в морские волны.
Вы — дикари, а не испанцы,
Трусишки, заячье отродье!
Несчастные! Вы ваших жен
Чужим мужчинам отдаете!
К чему вы носите мечи?
Подвесьте сбоку веретена!
Клянусь вам, я устрою так,
Что сами женщины омоют
Свою запятнанную честь
В крови тиранов вероломных,
А вас камнями закидают,
Бабье, трусливые душонки,
Неповоротливые пряхи,
Которым велено природой
Носить чепцы и юбки наши,
Сурьмить глаза и мазать щеки!
Уже решил Фернандо Гомес,
Что без суда и приговора
Фрондосо должен быть повешен
На башенном зубце высоком.
И с вами он поступит так же.
И я ликую, недоноски,
Что не останется бабья
В селеньи нашем и вернется
Былое время амазонок
На страх и ужас всем народам.