Пьер Мустье - Три французские повести
— Верно говоришь, милок. А мы на них будем поглядывать сверху, с нашей скамеечки, попивать винцо и покрикивать: «За ваше здоровье, ребята!», и пусть они сами в своих делах разбираются.
Веселясь от души, как бы уже находясь в состоянии невесомости, они ласково похлопали друг дружку по спине. Впервые со дня сотворения мира два христианина были счастливы покинуть Землю, чего так боялись всю жизнь, равно как и все их современники.
В городке они первым делом зашли на почту, где приемщик, знавший Глода с Бомбастым уже десятки лет, обомлел:
— Дядюшка Ратинье… да неужели вы Франсине посылку отправляете?
— Нет, Виктор, не бедняжке моей Франсине, нет. Это одной родственнице.
— А я уж подумал…
— … что я сбрендил? Пока еще нет. Заметь, мне еще сто тридцать лет жить осталось!
— И мне тоже, — гоготнул Бомбастый.
Виктор решил, что они просто его разыгрывают.
Колокола снова подняли трезвон. Глод с Бомбастым встали у церковных ворот. Через несколько минут появился свадебный кортеж.
— Да здравствует новобрачная! — проревел Ратинье.
— Да здравствуют молодожены! — проорал Шерасс.
Грегуар Труфинь нахмурился и проворчал на ухо соседу:
— Что этим старым обезьянам здесь нужно?
Глод засунул руку в свою сумку, то же самое сделал и Бомбастый, и две пригоршни луидоров пролились золотым дождем на свадебную процессию.
— Осторожно, конфетки! — с громовым смехом рыкнул Ратинье, посылая вторую пулеметную очередь луидоров.
— Их, правда, не едят, но получается то же на то же! — крикнул Шерасс и тоже швырнул горсть золотых величественным жестом сеятеля.
— Да это же, черт побери, золотые монеты! — завопил новобрачный, бросаясь, как вратарь, прямо в пыль, куда вслед за ним рухнули и шаферы.
— Золотые монеты, — подхватил весь свадебный кортеж, рассыпавшись по земле на манер костяшек домино.
— Да не деритесь вы! На всех хватит! — кричали им Глод с Бомбастым, разбрасывая во все стороны луидоры, словно кропя стоящую на четвереньках толпу.
В несколько секунд вся свадьба полегла на землю.
Колотили друг друга.
Рвали друг на друге праздничные одежды.
Новобрачную хватили кулаком по глазу.
Мэр сцепился из-за монетки с кюре, прибежавшим на шум, и укусил его.
Мальчишки из хора тоже врезались в толпу ищущих и били их куда попало.
Старухи царапали друг другу физиономии, теряя в песке вставные челюсти.
Чья-то бабушка, дама весьма тонная, ползала, как удав, между дерущимися и прямо заглатывала попадавшиеся ей золотые.
— Смелей! Смелей! — покрикивали великодушные дарители, подзадоривая это стадо обезумевших баранов, осыпаемых чудесным золотым дождем.
Кюре, не выпускавшего добычу, затоптали.
В пылу боя стащили брючонки с мальчика из хора.
Ругались как извозчики.
Рассорились на всю жизнь.
Вцеплялись дамам в перманент.
Норовили стукнуть соперника башкой в нос.
В лучшем случае обменивались пощечинами.
На паперти то и дело завязывались новые схватки.
Повсюду кровь, пот, слезы.
Фатой новобрачной окутало учителя.
С одного благостного старца сорвали очки, а самого ударили его же собственной тростью по черепу.
Рвали друг с друга галстуки. Рубашки. Платья.
Мэр очутился без подтяжек.
Целили в жизненно важные органы соседа. Не щадили и срамных мест.
Кое-кому расквасили нос.
Чья-то сумочка выскочила за штрафную линию. Ее вбросили на поле ногой.
— Да есть еще! — надрывались Шерасс и Ратинье.
Град луидоров забарабанил по зубам какого-то вполне приличного господина, возвращавшегося из города, и добрался он домой весь в лохмотьях.
Подростки верещали как ошпаренные.
Кепи одного из стражников, до краев полное луидорами, кто-то ловко подбил ногой, как игрок в регби.
А потом уже незачем стало рыться в гравии. Незачем было копать его и перекапывать, оставалось лишь подняться с земли и кое-как привести в порядок непоправимо разодранные одеяния. Никто не видел, как улизнули Глод и Бомбастый. Напрасно свадебный кортеж оглядывался по сторонам кто подбитым, кто заплывшим глазом. Поддерживая панталоны обеими руками, Труфинь громовым голосом допытывался у своего помощника:
— Какую меру наказания можно применить к этим двум старым бандитам?
— Никакую, Грегуар, никакую, — ответил помощник, растирая щеку, на которой остались следы чьей-то пятерни на манер звезды. — Такова традиция — осыпать новобрачных монетами при выходе их из церкви.
— Но не луидорами же, черт подери!
— Это действительно не предусмотрено законом, но не думаю, чтобы оно послужило отягчающим обстоятельством. Уж скорее, все это сделано от доброго сердца.
Оставив позади свадебный кортеж, превратившийся в траурную процессию, распавшиеся семьи, рассорившихся любовников, навеки порвавших друзей, Шерасс и Ратинье с облегчением перевели дух и мирно зашагали по дороге к дому. Даже горб Бомбастого, казалось, веселился вовсю.
— Видал работку-то, Глод?
— В ихнем парке отдыха лучшего не увидишь!
— Труфинь здорово надулся. Наверняка придет нас костить!
— А вот я уверен, что нет.
— Почему это?
— Прежде чем нас костить, им надо нам денежки вернуть, а ни один тебе не вернет, держи карман шире!
— Об этом я и не подумал.
— Зато я подумал. Да они скорее все передохнут, чем хоть грош отдадут.
Пройдя еще немного, они повстречали мальчугана лет семи; заметив наших дружков, он быстро сдернул с головы беретик.
— Добрый день, мсье Шерасс, добрый день, мсье Ратинье.
— Постой-ка, паренек, — сказал Глод. — Уж больно ты вежливый мальчик. Уж не сын ли ты Пурийонов, что живут в Пти-Жавель?
— Да, мсье Ратинье. Меня зовут Максим.
— Конфеты, Максим, любишь?
— Конечно, люблю…
Глод вынул портмоне, вытащил оттуда франки, оставшиеся после обмена луидоров в Сельскохозяйственном кредитном банке, присоединил к ним всю свою пенсию:
— Держи, малый. Тут вроде бы четыреста тысяч наберется.
— Четыреста тысяч!
— Да, только смотри родителям не говори. А то отберут. Спрячь-ка их в металлический ящичек и снеси на чердак.
Затем Глод повернулся к Бомбастому:
— Вот что! Отдай-ка и ты ему свои капиталы! Там, куда мы отправляемся, они прах один!
Сизисс тут же вынул все свои деньги, вручил их мальчику, а тот испуганно пробормотал: «Спасибо, мсье!»
— Теперь ты, Максим, будешь верить волшебным сказкам о добрых феях, — улыбнулся Глод. — Только не треплись повсюду, а феи и впрямь есть. Даже наш Бомбастый — чистая фея Карабосс.
— Тоже мне остряк нашелся! — проворчал Сизисс.
Ратинье погладил мальчика по головке.
— Ну иди, Максим. И запомни: вежливость — великая штука.
Мальчуган еще раз поблагодарил стариков и умчался вприпрыжку не помня себя от радости. А Глод царственным жестом швырнул свое портмоне в придорожную канаву и заявил:
— И никаких удостоверений личности нам тоже не потребуется! Так вот, в наше последнее утро на Земле хочу тебе сказать, Бомбастый, прямо скажу, что мы чертовски повеселились нынче утром!
Оба чувствовали себя легче гусиного пуха, которым набивают подушки, легче листка папиросной бумаги, лежащей рядом с пачкой табака, легче мыльного пузыря, который выдувают через соломинку. Вступив на опушку новой жизни, сулившей им больше свежих и радостных впечатлений, чем даже военные действия, за ходом которых издалека наблюдает важный генерал, они чувствовали себя ровесниками отрока Пурийона, ровесниками цветущего в изгородях боярышника, воробьев, рассевшихся по веткам. Даже библейский Енох и прочие святые, взятые живыми на небеса, не возносились столь безмятежно, как собиралась вскарабкаться туда эта пара пройдох больше чем скромного социального положения. Готовясь помериться силами с самим Иисусом Христом на его собственной территории в день его вознесения, они точно на крыльях летели по дороге, топча ее, как виноград, глотая, как вино.
В полдень они закусили кровяной колбасой, приготовленной еще накануне, когда забили свинью. Бомбастый просто обожрался ею, поскольку ему теперь уже не приходилось беспокоиться о своем давлении, пускай оно так подскочит, что поставит в тупик докторов, энтузиастов своего дела, но в то же время подозревающих в каждом больном симулянта. С двух до шести они предавались сиесте.
Уже вечером Шерасс, вооружившись раскаленной докрасна кочергой, выжег на траве участка Ратинье круг.
В полночь они сидели на скамейке и под звуки аккордеона принимали винцо Сизисса крепостью в двенадцать градусов и ждали грузовой летающей тарелки, каковую и разглядели в небе сначала в виде все увеличивающейся точки, а потом она, как огромный зонтик, опустилась во дворе. Двенадцать здоровенных такелажников с Оксо в красно-желтых комбинезонах, кулдыча, как индюки, в мгновение ока перетащили внутрь тарелки весьма живописное барахло по указанию Глода и Бомбастого.
