Андре Дотель - Современная французская новелла
Обзор книги Андре Дотель - Современная французская новелла
СОВРЕМЕННАЯ ФРАНЦУЗСКАЯ НОВЕЛЛА
Составитель Татьяна Авраамовна Ворсанова
ПРЕДИСЛОВИЕ
В этой книге собраны новеллы, вышедшие во Франции во второй половине 70-х годов.
При том, что хронологический принцип не был, да и не мог быть единственным при отборе материала, надо признать, что такое ограничение дает одно безусловное преимущество: оно помогает лучше представить себе, что такое современная французская новелла — не в двадцатом веке вообще, а именно сегодня, в наши дни.
Новелла — один из наиболее давних жанров французской литературы, переживавший и периоды расцвета, и периоды упадка, — в 50–60-е годы была явно потеснена развитием других прозаических жанров, прежде всего романа. Критики даже высказывали опасения, не утрачена ли безвозвратно былая слава французской новеллистики. Но надо заметить, что в то время как критика нередко выдвигает мрачные прогнозы, предвещая смерть то одного, то другого жанра, живое литературное развитие опровергает их.
Так случилось и с новеллой: в 70-е годы она явно переживает пору расцвета. Свидетельство тому не только множество новеллистических сборников, ежегодно издающихся во Франции, не только обращение к новелле известных мастеров, ранее предпочитавших более крупные повествовательные формы, но и определенное обновление и обогащение проблематики и системы изобразительных средств.
Как ни один другой жанр, новелла сохранила и донесла до наших дней ряд жанровых признаков, присущих ей искони и оставшихся неизменными, несмотря на прихоти литературной моды.
Кем бы и как бы ни была написана новелла, ее предмет всегда единичное: одна судьба, а чаще всего один эпизод в этой судьбе, но эпизод решающий, быть может, даже кульминационный, который существенно меняет все. Насколько же автору удается в избранном единичном увидеть и показать общее — это зависит от глубины его таланта, а отчасти и от серьезности поставленной задачи.
Известное ограничение круга изображаемых явлений диктует специфику новеллистического жанра: сжатость, лаконичность характеристик и как следствие этого — экспрессивность деталей, которые несут большую смысловую нагрузку.
Трудно, конечно, в последней четверти XX века говорить о незыблемости литературного жанра, ведь история французской литературы последних десятилетий постоянно давала нам всевозможные примеры не только разрушения жанра, но и отказа от основных формообразующих элементов литературного произведения — прежде всего от персонажа, четко очерченного сюжета, строгой хронологической последовательности.
Впрочем, опыты экспериментального романа 50–60-х годов, приведшие к созданию элитарной прозы, находящей признание лишь у горстки изощренных «ценителей», явно не оправдали надежд поборников новизны ради новизны. И одной из примечательных черт современной французской литературы смело можно считать отказ от формального экспериментаторства, рассматриваемого как самоцель, стремление быть прочитанной и понятой, обращение к проблемам человеческой жизни, представляющим всеобщий интерес.
Быть может, в этом одна из причин широкого обращения в 70-е годы к новелле — хранительнице литературной традиции. Но разумеется, не следует думать, что современная новелла ничем не отличается от мопассановской и что эстетические поиски, которыми ознаменовался XX век, ее не коснулись.
Читатель встретится в этой книге с разными авторами — разными по тому жизненному материалу и нравственным проблемам, к которым они обращаются, разными по художественной манере, по возрасту и даже по тому месту, которое они занимают в литературной жизни своей страны.
Здесь и признанный едва ли не единодушно первым новеллистом Франции Даниэль Буланже, и один из старейших писателей-реалистов Андре Дотель — известный романист и исследователь литературы, и Пьер Булль, автор нашумевшего в свое время романа «Мост через реку Квай»; рядом с ними писатели, еще не завоевавшие столь широкой популярности, но уже обратившие на себя внимание: критик и театровед Женевьева Серро и биолог по образованию Кристиана Барош, начавшая с журналистики, а затем обратившаяся к художественной литературе. Особое место в книге занимают новеллы Мишеля Турнье, Поля Саватье и Франсуазы Саган. Известные романисты, добившиеся литературной славы, все трое дебютировали в 70-е годы в жанре новеллы. Ф. Саган опубликовала сборник рассказов «Бархатные глаза» (1975), М. Турнье — «Глухарь» (1978), П. Саватье «Четверги Адриенны» (1979). Книги эти, неравноценные эстетически и, безусловно, различные по глубине поставленных в них проблем, заняли тем не менее видное место в развитии французской новеллистики наших дней.
При всем разнообразии проблематики и несхожести эстетических решений большинству новелл, собранных в книге, присуща одна общая черта: сходное представление их авторов о человеческой личности. Авторы стремятся проникнуть в сущность человека, раскрыть его истинное «я», они верят в то, что в душе каждого из героев существует что-то сокровенное, делающее его чище и лучше. И очевидно, не случайно обращение многих писателей к детской психологии, к детскому мировосприятию, что позволяет показать наиболее непосредственную реакцию на происходящее, еще не замутненную социальными условностями и предрассудками.
Возможно, об этом не стоило бы говорить специально, если бы не существовало во французской литературе 50–60-х годов иных тенденций — отказаться от изображения личности во всей ее сложности, заслонить человека изображением вещи, гипертрофировать его низменные инстинкты и не поддающиеся контролю разума импульсы.
В 70-е годы подобные попытки находят все меньше сторонников и защитников. Объясняя своеобразие литературы минувшего десятилетия, критика отмечала «стремление писателей к правдивости, стремление вернуться к чувствам, краскам, стремление разделить с читателем его чувства и мысли». Однако одновременно высказывались и опасения — как бы пристальный интерес к повседневности не обернулся новым натурализмом, а описание деталей обыденной жизни не превратилось в самоцель. И хотя опасность такого превращения, как показывает опыт современного развития литературы, не исключена, хочется отметить, что авторы большинства из представленных в нашей книге новелл стремятся выявить и показать в человеке те качества, которые помогают ему выстоять под напором неумолимой повседневности, — показать человечность человека.
Мир, открывающийся в новеллах Ф. Саган (род. в 1935 г.), мало отличается от того, который она с любовью и мастерством изображала в своих романах. Это мир преуспевающих дельцов и скучающих аристократов, мир благополучия и процветания, где все, кажется, так добротно и прочно, — все, кроме отношений между людьми. Писательница словно задалась целью показать, насколько иллюзорны эти благополучие и прочность — в жизни человека неизбежно наступает момент, когда он вдруг, иногда по совершенно незначительному поводу, останавливает привычный ритм жизни, смотрит на себя со стороны и, трезво и объективно оценивая самого себя, совершает, казалось бы, совершенно неожиданные поступки. Поступки, свидетельствующие о том, что не все человеческое умерло в его душе. Момент психологического перелома показан автором так, будто он пользуется методом замедленной съемки, позволяющим наблюдать движение во всех его составляющих моментах.
В новелле «Пруд одиночества», не вошедшей в книгу, этот прием выступает в наиболее обнаженном виде. Ее героиня, которая возвращается в Париж, проведя «очаровательный уикенд у очаровательных друзей вместе со своим очаровательным возлюбленным», вдруг испытывает необъяснимую потребность выйти из своего «фиата» и пешком пройтись по осеннему лесу. Ощущение полной удовлетворенности собственной жизнью, душевного равновесия и покоя вдруг нарушается криком ворона, разорвавшим тишину. И она внезапно ощутила, что «в ней жила какая-то иная женщина, которую она не знала, по крайней мере совсем не знала до сих пор». И этой женщине захотелось остаться в лесу, на берегу таинственного пруда, остаться, быть может, навсегда.
Конечно, этого не случилось: она «встала и покинула дерево, пруд, листья и жизнь. Она вернулась в Париж, на его диваны, в его бары, ко всему, что зовется существованием».
Здесь автор прямо и непосредственно обращается к читателю и называет вещи своими именами, в других новеллах Ф. Саган делает это менее заметно, с помощью легкой, но всегда ощутимой иронии.
Проблема выбора между жизнью и существованием встает перед героями Саган почти всегда, хотя они далеко не всегда делают этот выбор. «Разрыв по-римски» — тонкий психологический этюд, в котором Саган, тщательно подбирая детали, показывает, как меняется настроение, психология, а затем и отношение к миру ее героя. Блестящий римский архитектор намерен порвать со своей возлюбленной и заранее набрасывает план будущей драматической сцены. Но вдруг Луиджи задается вопросом, почему он решил сделать это, что он знает о женщине, которая была рядом с ним в течение двух лет, и каковы на самом деле люди его круга, которых он считает своими друзьями. Примечательны образы, возникающие в новелле, — друзья Луиджи, светское общество, без которого он не мыслил себя, вдруг представляется ему стаей шакалов и стервятников, притаившихся в ожидании добычи, писательница сравнивает их с толпой зрителей, собравшихся на корриду, которые, затаив дыхание, ждут кровопролития. Единственный человек среди этой стаи хищников, жаждущих развлекаться любой ценой, — сдержанная, молчаливая Инга, раньше казавшаяся Луиджи всего лишь безупречно красивым манекеном. Во взгляде, который бросает ему эта женщина, столько неподдельного, искреннего чувства, что одного этого взгляда достаточно, чтобы жизнь Луиджи обрела новый смысл.
