Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах
Неужели через несколько минут увижу его? Нет, не верится! Не верится!
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
Нет, больше не могу выдержать. А который уже час? Побежала в галерею, посмотрела: половина девятого. Рано. Вот где нужна сила воли. А в груди настоящий пожар.
— Папа, давай позавтракаем. Мне к подруге бежать надо.
— Пожалуйста, — радуясь моей радости, сразу отложил он работу.
Позавтракали. Я почти не ела, куда делся мой отменный аппетит, посмотрела на ходики — прошло всего десять минут. Да и в девять часов идти туда рано. Спят, спят еще. Горожане. Даже если подниму Ламару, она же не пойдет будить его. А если и пойдет, он скажет: «Вот с ума сошла девчонка. Знает ведь, что экзамены…»
Взяла и помыла в нашей комнате пол. Потом помыла пол в галерее. Мама придет, ей будет приятно. Захотелось убрать и на подзеркальнике буфета. Убрала. Теперь — туда! Нет, все же рано. А как, как выдержать характер? Представила себе встречу с Отаром, а сердце как молот: бум, бум!.. И ноги понесли к воротам. Я уже на улице. Нет, нет! Чтобы не помчаться на гору, побежала в противоположную сторону — к Наде.
Спустилась к ним в галерейку, поздоровалась. Мне, как всегда, были очень рады. Надя, оказывается, сделала еще кое-какие записи. Завела меня в комнату, включила свет. В голубой тетради были вырезки из газет о всяких достижениях наших дней и о стахановском движении.
— Надя, да ты настоящий историк!
— Не ценят, — скромно опустила она глаза.
— Кто не ценит, кто?
— Роберт. Мы поссорились.
— Так потом же помирились. Ты писала…
— Нет, опять поссорились. Теперь уже навсегда.
— Помиритесь.
— Ни за что! Он дошел до того, что сказал: «Вид ученой женщины меня смешит». А я-то ему объясняла, как движутся планеты…
Отец и мать Нади сидят, вяжут сеточки для волос. Дядя Петя, стоя на своих неудобных протезах, продает эти сеточки у ворот. И еще он продает в розницу папиросы.
Тетя Катя пригласила меня к столу. Но я к еде не притронулась.
Который теперь час?
Она взглянула в темноту комнаты:
— Четверть десятого.
— Ой!
— Что такое?
— Бежать надо.
— Куда?
Этого я не могла ей объяснить.
Надя проводила до ворот. Ей, видимо, очень хотелось, чтобы я уговаривала ее помириться с Робертом. Но до того ли мне было?
— Пока. Я бегу!
— Постой! Вот скажи: ты бы, например, простила, если бы тебе сказали такое?
— Что именно?
— А ты не слышала, что Роберт сказал мне?
— Ой, Надя, я сейчас умру от нетерпенья.
— Еще не виделась?
— А как ты думала!
— Ну беги. Но знай, я с ним не помирюсь. Ни за что не помирюсь! Так и передай, если спросит.
— Кто, Отари?
— Да нет, Роберт! Ты что, во сне?
— Но во сне, а вообще умираю.
— Так передашь?
Я помчалась на гору. И вдруг подумала: а если мать пошлет его за хлебом и он увидит, как я мчусь? Сразу замедлила шаг. Вот памятный угол. Отсюда в детстве я вела с ним и его компанией словесную дуэль.
Пришла к Ламаре. От волнения сохло в горле. Я вся дрожала.
— Позвать?
— Нет, постой, — я шумно передохнула. — Да, иди. Что будет, то будет. Нет! Ну хорошо, иди. Но не говори, что я зову, слышишь?
— А как?
— Просто скажи, что пришла Ирина.
— Надоели вы мне. Он вчера без конца заходил и тоже приказывал: «Придет — не говори, что я сто раз приходил — спрашивал».
— Хорошо, хорошо, иди! А мне спрятаться?
— Зачем?
— Стыдно.
— Ладно, спрячься.
— А куда?
— За занавеску.
— Нет! Он сразу найдет!
— Под кровать.
— Тебе смешно, а я знаешь как волнуюсь?
— Хочешь, в сундук запру?
— Ламара!
— В общем, я пошла. Надоели мне эти китайские церемонии…
Их долго не было. Или мне так показалось? Но когда Они появились наконец в калитке, я была почти без сознания. Тетя Кэто о чем-то спрашивала, я ей что-то отвечала, а щеки мои просто лопались от жара. И если бы был другой выход из дома, я убежала бы. Но выхода не было, а Отар уже шел навстречу, и на нем — у меня в глазах помутилось — потрясающий китель, форма летчика. Где он его раздобыл? Китель удивительно шел ему, подчеркивая темную синеву глаз, узость талии и ширину плеч.
Я забыла о решении спрятаться и, как во сне, пошла навстречу. Протянула руку, хоть он еще не успел протянуть мне свою. Подошел, пожал ее.
— С Северного полюса? — рассмеялся деланно и глядя при этом куда-то в сторону.
— Почему?
Мой язык поворачивался во рту как деревянный.
— Ледяные пальцы.
— Да?
И тут он посмотрел ясным взглядом прямо в глаза:
— Пропавшая без вести.
Он радостно и без стеснения разглядывал меня, а я, ужасно смутившись, не выдержала:
— Не смотри так!
— Как?
— Так.
— Не понимаю.
— Ну хватит.
— Фасоним?
— Это ты фасонишь!
— Из чего ты заключила?
— А китель?
— Одолжил для торжественного случая.
— У кого?
Удивительно, как женщины умеют отвлекаться от темы. Ты должна была прежде всего поинтересоваться, для какого случая я одолжил китель. Но раз это тебя не интересует, я скажу сам: через месяц ты увидишь меня в моей собственной летной форме.
— О, это я знаю. Ты в своих письмах достаточно об этом написал.
— Упреки?
— Да. В некоторой ограниченности.
— Какая эрудиция!
— Много читала в деревенской глуши.
— А я-то думал. — И Отари, глядя в окно, стал напевать: — «Вам возвращая ваш портрет, я о любви вас не молю…»
— Пойдешь с нами на озеро Лисье? — вмешалась в разговор Ламара, решив, очевидно, что мы достаточно полюбезничали. — Лева вчера торжественно объявил: выходим из дома в десять. А где он сам? Его сиятельство, конечно, еще почивает?
— Когда я покидала дом, его не видно было ни в летнем саду, ни во дворце, — серьезно ответила я.
— Ну вот, видал? — повернулась Ламара к Отару. — Организатор называется.
— А что говорит камердинер? — спросил меня Отар.
— Ушла на службу. А когда она дома, упаси боже будить Левочку: «Тише, умоляю, дитя спит».
Мы долго забавлялись, принявшись после Левы за Надю и Роберта. Потом позлословили на счет Игоря и Гертруды. Когда эти двое влюбленных вместе, она, оказывается, и словечка молвить ему не дает. Сама задает вопросы, сама на них отвечает. Он только воздух в легкие успевает набирать. Так вот и дышит во время свиданий — глубоко и в восхищенном недоумении.
Тот Отари, из-за которого…
В двенадцать часов дня мы сели около нашего дома в трамвай и доехали до вокзальной площади. Там пересели в другой трамвай и доехали до Дома специалистов. Этим первым одиннадцатиэтажным домом гордился весь город. Зато дальше, в сторону Сабуртало, сразу начинались пустыри вперемежку с небольшими домишками. Когда-то мы с туты смотрели на эту окраину Тбилиси. Вот и пришла я сюда наконец.
Скоро город кончился. Мы шли по широкому полю, потом начался крутой подъем и, чтобы сократить путь, взбирались напрямки, пересекая бесчисленное количество раз дорогу, которая змейкой вилась по горе.
Этот путь показался мне очень утомительным. А мои друзья, оказывается, почти каждый день на озеро ходят. Под конец я плелась позади всех. Да еще мешал смех. От почти беспрерывного смеха я совсем обессилела.
— Эй, Бахтадзе! Не отставай! — оглянувшись, крикнул Роберт.
Я удивилась: кому он кричит? Отари ведь впереди. Я невольно тоже оглянулась.
— Ирина Эрнестовна Бахтадзе, — церемонно обратился ко мне Роберт, — пожалуйста, не отставайте!
Я покраснела. Конечно, очень приятно, что он так меня назвал, но Отари ведь зафасонит.
— Чего издеваешься? — крикнула я. — Называй лучше Надю Грикуровой!
— Вот еще! — фыркнула Надя. — Я всегда буду только Барабулиной!
Роберт даже не глянул на нее.
— А что? — спросил он меня. — Разве ты не будешь носить фамилию мужа?
— Конечно, не буду!
— Свистишь!
— Твой дурацкий жаргон…
— Отар! — крикнул Роберт. — Она не хочет брать твою фамилию! Обговори заранее, пока власть в руках!
— Роберт! — крикнула я. — Я тебя поколочу!
Блеснула гладь озера. Мы, не сговариваясь, побежали. Когда подошли к пляжу, я немного разочаровалась — я думала, что озеро Лиси большое и берега в зелени. А тут тоненькие, видимо недавно посаженные, деревца, и в так называемой роще можно с успехом загорать.
— Где здесь можно напиться?
— Нигде.
— А как же?
— Насыщайте организм водой в воде! — Лева быстро скинул блузу, брюки и бросился в озеро.
Роберт, Отари и Федя так же молниеносно последовали за ним. Я еще по дороге на озеро мечтала показать «горожанам» класс плаванья, но заранее стеснялась своего купальника — он был сделан из простой майки-безрукавки. И как же я обрадовалась, когда увидела на всех наших девочках такие же.
