Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах
Витька блеснул перед нами тем, что спел очень выразительно песню «Позабыт, позаброшен». Долго и неотвязно звенела потом в ушах эта унылая и легко запомнившаяся мелодия.
У Витьки родители были, но они «заразы», потому что все время дерутся, выясняя, кто из них лучше.
А Ростик был из вполне благополучной семьи. В школе он нравился девочкам. Потому что на нем всегда была отутюженная рубашка с отложным воротничком, и свои вьющиеся волосы он укладывал при помощи надеваемого на ночь женского чулка. Он мне напомнил Борща. Тот тоже был так подозрительно аккуратен.
Ростик любил дарить девочкам цветы. Дома был хороший сад, и он без цветов в школу не приходил. Но дарил не каждой. Он преподносил цветы той, которая в данный момент правилась многим мальчикам. Эти «премиальные» волновали других девочек, каждой было бы лестно быть отмеченной. Не составила исключения и я.
Я получила от Ростика розочку в тот же день и стала как заколдованная. Мне даже показалось, что я похорошела.
События разворачивались быстро. После того как Кирилл продемонстрировал нам свои опухшие ноги, Ростик. предложил мне дружбу через Алешку. Я обомлела. От неожиданности я даже не знала, что отвечать.
— Скажи «да», — подсказала всезнающая Надя.
— Да, — сказала Алешке я.
Он пошел, передал. Тогда Ростик с достоинством приблизился и, пока не позвали меня ужинать, находился рядом. Играли в «Птичку на дереве». Эта игра как нельзя лучше подошла к моему душевному состоянию.
Я чувствовала себя грациозной птичкой, а Ростик — тут он тоже проявил внимание — гонялся только за мной.
Ночью видела сон: бегаю вокруг туты в пышном платье — в таком была на балу Татьяна в «Евгении Онегине», — талия у меня осиная, волосы до колен, а за мной бегает Ростик, хочет поцеловать.
Утром проснулась и чуть не заплакала: где мои волосы, где? Почему мама подстригает их? Я ведь уже большая, мне мальчик дружбу предложил!
— Значит, в ботанический? — донесся из дядиной комнаты голос мамы.
Ушам не поверила. Мы так давно не ездили за город. Потом вспомнила, почему в жизни нашей семьи такой всплеск. Вчера папа приехал из Уреки, пошел по своим делам в Наркомпрос и встретил там бывшего бухгалтера управления. Обрадовался страшно. Ведь думали, что Михаил Силованович погиб. Обнялись, расцеловались.
— Ты меня спас, — прослезился от радости папа.
— Но если бы я не скрылся, чтобы затормозить судебный процесс, меня бы тут убрали с пути любыми средствами.
Михаил Силованович рассказал о себе. Он тогда уехал в другую республику. А теперь работает бухгалтером в районе, а жена заведует там больницей. В общем, живут, а далее что бог даст.
— Может, тебе деньги нужны? Я сейчас хорошо зарабатываю. Почти все предметы веду в школе, даже немецкий: я его в детстве знал.
— Нет, не нужны мне деньги, — улыбнулся Михаил Силованович, — если нужно, я и тебе помочь могу, у меня в районе участок, кукуруза, живность дай бог каждому. Так что нет худа без добра, как говорят в народе.
— Выглядишь ты хорошо, пополнел.
— И ты вроде ожил. Помнишь, что с тобой было?
Эта встреча всколыхнула не только горестные воспоминания в памяти нашей семьи. Радовались, что честный человек жив и благополучен, значит, все же добро побеждает и не надо падать духом, надо бороться за лучшую жизнь. Так слово за слово и подобрались к своей извечной наболевшей теме: продаже дома. Разговор был бурный, спорили долго, как всегда, ни до чего не договорились и решили поехать за город — там, на приволье, мысль будет работать четче, что-нибудь да придумаем.
Добрались, пересаживаясь из трамвая в трамвай, до ботанического сада. Расстелили неподалеку от водопада Рядно, уселись.
— Так, — ухмыльнулся папа. Весело оглядел всех и рассмеялся.
Он, конечно, понимал, что мы не сможем договориться и потому дом не продадим. А дядя и тетки все же верили в эту возможность, хоть и страшились перемен.
Третьей стороной была мама, она пока не понимала, в чем дело, и нахмурилась:
— Начинается.
— Нет, нет, — постарался заверить папа. — Так куда! же ты, Анна, предлагаешь переехать?
— Мне все равно. Лишь бы крыша над головой была!
— А я, откровенно говоря…
— Ну зачем повторяться? Мы решили расселиться, семьями и понимаем, что денег для покупки трех комнат! в разных концах Тифлиса не хватит. Я уже не говорю о том, что можно будет купить здесь дом без квартирантов. Значит, придется уехать. Что ж делать? Мы всю Россию исколесили…
— «Исколесили»! — передразнил дядя. — Я не собираюсь колесить.
— Значит, будете, как и прелюде, ремонтировать дом?
— Ни за что!
— Так какой же выход?
— Что за странная склонность к странствиям?
— Зато вас с места не сдвинешь.
— А зачем сдвигать?
— Да, да, — тетя Тамара стала усиленно рассматривать свои ногти. Это ее привычка, когда она волнуется.
— Говорят, на Кубани необыкновенная дешевизна, — сказала тетя Адель, — там всё продают ведрами, понимаете, ведрами.
— Еще дешевле жизнь на Николаевщине, — сказал папа, — когда мы жили в Трикратах…
Дядя перебил:
— Уж если переезжать, я бы предпочел Батум. Чистенький городок.
— Он там впервые полюбил, — встрепенулась тетя Тамара. — Эта девушка до сих пор не вышла замуж. Она Эмиля обожала!
Тетя Адель развеселилась. Развеселился и папа.
— Да, да! — старалась уверить тетя Тамара. — Она безумно любила его!
Мама рассердилась.
— «Да, да»! — передразнила язвительно. — Сейчас мы будем смаковать это, ах, как это приятно!
Голос тети Тамары зазвучал отчужденно и неприязненно:
— Мы же, в конце концов, отдыхать приехали?
— Мы приехали делать дело!
А вокруг все зеленело, полянки пестрели цветами. Шумел водопад, срываясь с высокой скалы. Захотелось купаться.
Не слушая маму, мы быстро пошли к воде. Разделись, стали плескаться под холодными струями.
— Папа, смотри, инжир!
— Это ущелье так и называется — «Легвтахеви», то есть «инжировое». Здесь всегда теплее, чем в тифлисской долине.
— Тбилисской.
— Да, тбилисской, это я по старинке… Здесь всегда на два-три градуса теплее, потому что ущелье защищено горами. И потому тут великолепно растут так называемые ксерофидные деревья: австралийские, канадские, африканские. Мы потом пойдем, и я покажу.
— Бездельники вы, — вздохнула мама. И тоже полезла в воду.
Во время завтрака говорили о цветах. Кругом цвели гелиотропы, бегонии, вербены, канны…
— Да, конечно, — сказал дядя, — если бы мы сумели продать дом…
— Если бы за него дали приличную сумму, — затосковала тетя Тамара.
— Ах, если бы мы нашли город, где все дешево! — воскликнула тетя Адель, — Кто хочет переехать в другой, с баснословной дешевизной город? — И она первая высоко подняла руку.
Я тоже подняла, Люся подняла обе руки.
— Надо сначала продать дом, — сказал папа.
— Вы как пьяные, — заметила мама, — или же ни о чем не хотите думать.
— А зачем? — дядя уже обиделся, и я знала: теперь он будет всячески противоречить.
— Что зачем?
— Продавать.
Дорогие мои, — сказала тетя Адель, — если мы не можем выяснить, где будем жить после продажи дома, как же продавать? Не будем же мы висеть в воздухе.
Я представила, как все мы висим в воздухе, и рассмеялась.
— Прекрати, — сказала мама.
Я прекратила.
— Если я перееду, то только в Батум, — упрямо твердил дядя.
— Знаете что, знаете что? — загорелась Люся. — поедемте на Дальний Восток!
— Да, да! — вскричала я. — В Комсомольск-на-Амуре!
Тетя Тамара усиленно рассматривала свои ногти.
В шесть часов вечера Витька и Кирилл уже сидели на тротуаре у сквера. Прибежали друг за дружкой сестры Барабулины, пришел Алешка. А Ростика нет. Я смотрела на угол, из-за которого должен был показаться он, и тосковала. Витька пояснил: Ростик всегда на свидания опаздывает. Как его старший брат, студент. Чтобы ждали и ценили.
— Мы, наверно, скоро уедем, — сказала я: хотелось, чтобы Ростик, когда придет, пожалел.
— Куда собрались?
— Не знаю. Может быть, в Комсомольск-на-Амуре.
— Все города одинаковы, — степенно сказал Кирилл. Болезнь не позволяла ему быть суетливым. — Кому хорошо живется, считает — хороший город, кому плохо, считает — плохой.
— Дом надо ремонтировать, — пояснила Люся, — и здесь страшная дороговизна.
— Зато всегда всё есть. А вон на Волге, например.
В двадцатом году во время голода люди друг друга ели.
— Неужели?
— Были случаи. Моя тетка рассказывала.
Как подошел Ростик, не заметили. Я обрадовалась. Он подарил мне розочку и стал напевать сквозь зубы:
— «Па-любил за пепельные ко-о-осы…»
Я тихонько вздохнула, ведь говорила в прошлом году маме: не подстригай мне волосы, еще немножко, и косичку смогу заплести, а она: «Зачем эта грива?»
