Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах
— Что, мать набила?
— Убить хотела, — уточнила я.
Прибежала и Люся, принесла пальтишко и шапку — тетя Тамара передала, чтобы, значит, я не простудилась. А зачем мне жизнь?
— Давай убежим из дома, — предложил Алешка.
— А куда?
— В Африку. Они еще пожалеют, что лупили нас.
Что мне оставалось? Ведь разбила не нашу вещь, а общую. Свои вещи мама не жалеет и никогда не подняла бы шума из-за какой-то там вазы, но эта ваза принадлежит и дяде Эмилю, и тете Адели. В таких случаях мама очень щепетильна. Да еще этот скипидар. Мама не сказала, но это же совершенно ясно, что виновницей ее страданий являюсь я. Да и к тому же я им не родная… Это же теперь ясно как никогда!
— Люся, убежишь с нами?
— Нет.
— Мы Белку с собой возьмем, она будет защищать нас в дороге.
— О, если с Белкой, тогда я хочу.
И вот мы шагаем вверх по улице. Из окон домов льется свет и музыка. Через несколько часов начнется новый год. Мы прибавили шагу. Успеть бы перевалить через Лоткинскую гору: там, за поселком курдов, можно разжечь на поляне костер. Молодец Алешка — прихватил из дома спички, соль, картошку и лук. Поужинаем скромно, подремлем у костра, а завтра… Взойдет солнце, впереди будет весело бежать Белка, а кругом поля, горы… Так до самого Батума. А там прокрадемся в трюм парохода и — в Африку.
Белка весело бежала впереди. А улочки все глуше, темнее. Это уже не улочки — просто отдельные, прилепившиеся к склону горы дома. Крутой подъем. Взбирались по нему долго. Наконец гребень горы. Там порывистый, пахнущий снегом ветер. Тьма-тьмущая. Люся заплакала и захотела домой. Я обняла ее, старалась согреть, Алешка подбадривал и храбрился. Еще поднимаясь по склону, он подобрал большую палку и воинственно ею размахивал. Вдруг откуда-то из тьмы выскочила со страшным лаем огромная овчарка, и наша защитница Белка, отчаянно взвизгнув, пулей помчалась вниз. Овчарка за ней. Алешка помчался за обеими, крикнув, чтобы мы не двигались с места. Оставшись вдвоем, мы потеряли дар речи и тоже ринулись вниз. Как бежали! От резкого ветра перехватывало дыхание, чудилось — кто-то огромный, лохматый гонится вслед. Вылетели на свою улицу, а ноги уже подкашивались от небывалой, невероятной усталости. Я с разбега наткнулась на кого-то, он схватил за плечи, вскрикнуть не успела — узнала руки.
— Па-поч-ка-а-а-а! — заревела, обливаясь с облегчением слезами.
Он поднял меня, прижал к себе.
— Ты меня спас, спас!
— От кого? Куда вы убежали?
Я тяжело дышала. Он поставил меня на тротуар:
— Идем, все ждут. А где Люся?
Я показала рукой в сторону наших ворот.
— Идем скорей. И не бойся: не жалко нам этой вазы — всему приходит когда-нибудь конец. Но почему ты вдруг на буфет прыгнула?
— Я не вдруг, я за блестками! Папа, заступись!..
Мы вошли в галерею. Елка вся блистала в свете свечей. Стол был раздвинут и накрыт белой скатертью. Все, в том числе и Люся, уже сидели, и у каждого прибора, я это сразу заметила, лежала белая накрахмаленная салфетка.
— Разрешите Ирине сесть за стол, — сказал папа, — она больше никогда не будет огорчать нас.
— Конечно, конечно, — бодро проговорили все.
Я перевела дух. Если бы они знали, как мне захотелось оправдать их надежды. Села, взяла вилку. «Подождите еще совсем немножко. Я обязательно сделаюсь необыкновенно примерной и сдержанной. Я даже стану отличницей, вот посмотрите! Даже Оля Виноградова и та…»
Под полом раздался протяжный вой. Все перестали есть. Переглянулись. Я поняла, что Алешка завел Белку в подвал и оставил ее там в одиночестве. Вой повторился. Дядя Эмиль, чтобы удостовериться, не ослышался ли он, наклонил даже голову набок.
— О-о-о! — воскликнула тетя Тамара.
Дядя быстро взглянул на меня, не на Колю, но на Люсю, а именно на меня.
— Опять?
Я опустила голову.
— А давайте посмотрим, — неожиданно предложила мама.
Спустились в подвал. Белка понравилась.
— Пусть будет во дворе звонок, — сказала мама.
Дядя кивнул.
Ночью мне снился сон: летели с неба снежинки. Приближаясь к земле, они превращались в разноцветные, нежно мерцающие блестки, а Белка ловила их пастью и радостно лаяла.
Давайте их поженим
Мы расширили галерею. У нас не стало балкона, зато галерея получилась даже больше, чем комната дяди Эмиля. Заодно застеклили и балкон тети Адели. И отделили ее новую галерейку от нашей найденной в сарае дверью.
Пришла Дарья Петровна:.
— Что туда-сюда стены передвигаете? Замуж нашей Адели нужно выходить. Будет хороший муж — дом новый построит. Правильно я говорю?
Дарья Петровна зря спрашивала. Она прекрасно знала, что всегда говорит правильно. Оказывается, еще в начале строительства галереи, прислушиваясь к нашим веселым голосам и смеху, ей захотелось сделать для нас что-нибудь более существенное, чем эти перестройки. И она решила: нужно выдать замуж Адель. В тот же миг начала действовать. Прежде всего разузнала все об Арчиле Давидовиче. Оказалось, что он вдовец, имеет двух иждивенок — старую мать и душевнобольную сестру. Кому он нужен с таким «приданым»? Правильно Адель делает, что не тащит его в загс. И, бегая по району со своим шприцем, Дарья Петровна не теряла времени: наводила справки об одиноких мужчинах, расхваливала невесту. Врала напропалую: Адель отличная хозяйка, все у нее в комнате блестит, после смерти законного мужа она на мужчин и не смотрела…
И вот удача — сразу два жениха. Один так себе, зато другой — не пьет, не курит, много зарабатывает. И без всяких иждивенцев. Только ростом не вышел. Ну и что? Бывает, мужчина ма-аленький, маленький, но такой, что ого-го! Дарья Петровна, раскрасневшаяся, довольная, ушла варить обед, а наша семья начала оживленно обсуждать ее предложение.
— Не выйдет она замуж, — сказала со вздохом тетя Тамара.
— Почему? — удивилась мама. — Теймураз Михайлович умер, чего ей теперь ждать?
Я ужаснулась:
— Мама, это правда?
— Правда. Но не говори об этом Люсе. Она еще маленькая, подрастет — узнает. Я вот что думаю, — обратилась она к взрослым, — Дарья Петровна права — Адель должна о себе подумать. Годы идут, красота уходит. А этот ее альфонс…
— Люди осуждают нас.
— И они правы. Надо что-то делать.
— А что делать?
— Ну хотя бы ты, Тамара, пошла бы и поговорила с ней. Мне уже тошно с ней об этом разговаривать. Надоело. Ты скажи: или пусть за этого маленького идет, или узаконит свою связь с Арчилом. А чего ждать?
Подумав и повздыхав, тетя Тамара пошла. Не знаю, как она там уговаривала, но возвратилась оттуда удрученная: невеста отказалась от замужества наотрез.
Вечером опять пришла Дарья Петровна:
— Ну как, решили?
— Она не хочет.
— Потому что маленький?
— Нет, вообще не хочет выходить замуж.
Дарья Петровна возмутилась:
— Я ей первосортного жениха сватаю, и она еще кривляется. Да ему девушку, невинную девушку предлагают! Пусть Адель спасибо скажет, что он на ее троих детей не посмотрел! Это потому, что я зубы заговорила: мол, один ребенок у богатой сестры, профессорши, в Харькове, другая в Москву уехала — замуж вышла, а третья — красавица. Подрастет — выхватят замуж да еще приданое дадут. Жених знаете что ответил? Я, говорит, заприметил Адель на улице, она, говорит, красивая женщина. Он ее хочет! Так давайте поскорей, пока не одумался.
— Он ма-аленький.
— Ну и что? На голову ниже ее. Только на голову. Не на две же!
Мама и тетя весело рассмеялись.
— Что смеетесь? Что смешного? Ну, если Адель такая дура и выгоды своей не видит, пусть хоть за своего длинного выходит. Люди про Адель такое говорят — слушать стыдно. А что, и правда: все вокруг загсированы, все, одна она не желает идти в загс. Где это видано?
Помолчали.
— Наверно, он не хочет, — она лукаво поглядела на нас, — он не хочет. Ну-у, тогда… Нужно его заставить!
— Но как?
— Хи!.. Напоить до потери пульса и отвезти в загс. Да если хотите знать, так я своего Бочию на себе оженила.
— Адель говорила, что Арчил не пьет.
— Ну тогда… Поймать где-нибудь и пригрозить: не женишься, смерть тебе!
Опять посмеялись, но на следующий день дядя Эмиль врезал в дверь новый замок, а когда тетя Адель попросила ключ, он не дал, и началась ссора. В одном конце галереи, у своей двери, стояла тетя Адель, у входных дверей плечом к плечу — мама, дядя и тетя Тамара. Мы, дети, смотрели из дядиной комнаты, стоя в открытых дверях. Попытались было остановить взрослых, но куда там: они требовали, чтобы тетя Адель загсировалась. Она отказывалась, стараясь доказать, что это ей теперь ни к чему. Ей хорошо с маленькой дочкой, которая ничего от нее не требует и не угнетает ее, ей не нужны новые заботы и мученья.
— Ты облепилась и разбаловалась, — сказала мама, — а будет муж, и начнешь жить как все. Конечно, надо нести какие-то обязанности, а как ты думала?
