Семейная жизнь весом в 158 фунтов - Ирвинг Джон Уинслоу

– Ей-богу, они там лижутся, честное слово, – сказал Северин.

Но я знал, сколько Утч выпила до нашего ухода, мы оставили ее слишком пьяной, и нисколько не удивился, застав ее распростертой на диване, размякшей явно от вина, а не от любовных утех с Эдит. А та сидела рядом с похрапывающей Утч и заплетала ей косичку. Косичка вовсе ей не шла.

– Брунгильду свалили крепкий мед, или злые силы, или и то и другое, – сказала Эдит.

Она закрутила волосы, влажные после мытья, в светло-зеленое полотенце, которое взяла из ванной, соседствующей с Зеленой комнатой. Как в какой-нибудь старинной английской усадьбе, комнаты в доме имели названия: Зеленая комната, Комната под сводами, Большая красная гостиная его сиятельства, Желтый будуар ее сиятельства. Я не был знаком с матерью Эдит, но Северин прекрасно ее пародировал, даже Эдит так считала. Когда по приезде он показывал нам комнаты, то тут же их переименовывал. Там была Комната грязных сновидений с односпальной кроватью, Комната жарких приливов (она принадлежала матери Эдит, жаловавшейся на подобные симптомы) и комната под названием «Кончи, если можешь», по соседству с вышеназванной, потому так и именованная (испытание первых брачных ночей, по заявлению Северина. Эдит при этом засмеялась). Еще там была Комната Великого Мучительного Оргазма, самая отдаленная и желанная из верхних комнат, когда в доме были гости.

– В ней поставлены рекорды по оргазмам, – заявил Северин. – Дочери с трудом кончают рядом с комнатами своих матерей.

Там стояла железная кровать, печально известная способностью разваливаться. С поблескивающей подножки свисал на веревочке гаечный ключ для аварийных починок.

Обвязавшись зеленым полотенцем, Эдит тем самым дала понять, что Великий Оргазм принадлежит нам.

– Любимый, – сказала она, нежно дотрагиваясь до Северина, – возьмите «Кончи, если можешь», ладно? Ведь когда мамы нет здесь, комната вовсе не заслуживает своего названия, правда?

Позже Эдит сказала мне, что, когда я вышел в туалет, он небрежно кивнул в сторону Утч: «В смысле, кончи, если она сможет, так? Сколько платят сиделке? Почему он должен получить эту услугу бесплатно?»

Вернувшись и сообразив, что они дуются друг на друга, я предложил уложить Утч в постель, и Северин согласился.

– Она должна немножко поспать, и все, – сказал я.

– Будут ли особые инструкции? – спросил он.

Мне показалось, он шутит, но в его словах чувствовался яд. А Эдит нас покинула и ушла спать. В чью кровать, интересно?

– Она в Зеленой комнате, – сказал мне Северин. – Я позабочусь об Утч; ни о чем не беспокойся.

Я отправился в Комнату Великого Мучительного Оргазма, где обнаружил Эдит, сидящую в кровати с сигаретой и пылающую гневом.

– Ему не удастся испортить уик-энд мне, – сказала она, – или кому-либо из нас, хотя он очень старается.

И я напомнил ей, что произошло между нами днем: мы все наслаждались друг другом, как ни удивительно. Она улыбнулась; наверное, она здорово сердилась на Северина, когда он ее огорчал, но сейчас на меня ее гнев не распространялся.

– Ну, давай, – сказала она устало, – просто поговори со мной.

Но потом она решила тихонечко спуститься вниз и пожелать Северину спокойной ночи. Я не понял зачем, но не стал возражать. Я обозревал зеленые стены, зеленые занавески, коварную железную кровать, гаечный ключ, свисающий с нее. Потом услышал, как внизу в холле Эдит постучала в дверь комнаты «Кончи, если можешь».

– Крепкого вам сна! – радостно крикнула она Северину. – Кончи, если можешь!

Когда она вернулась, я не смог сдержать раздражения и сказал ей, что провоцировать Северина – быстрейший способ закончить все наши отношения. Тогда она надулась на меня. В тот момент я очень хотел заняться с ней любовью, зная, что Северин с Утч не могут, но видел, что она сердита теперь на всех и вряд ли мне что выгорит.

Я уже решил, что она спит, как вдруг услышал шепот:

– Ты абсолютно ни при чем. Это касается лишь нас с Северином. Не беспокойся. Понимаешь, он сам не знает, чего хочет, и чаще всего он недоволен собой.

Еще через несколько минут она пробормотала:

– Он думает только о себе.

Мы оба уже спали, когда Северин разбудил нас стуком в дверь.

– Спокойной ночи, – крикнул он. – Пользуйтесь гаечным ключом только по назначению. Только для починки кровати! Спокойной ночи!

Но Эдит начала стонать, кричать, завывать, подскакивать на старой железной кровати – так она никогда не делала. Она старалась для него.

– Боже! – закричала она и своими длинными тонкими руками ухватилась за железные прутья кровати.

Северин, наверное, был на полпути к Утч, когда кровать рухнула под нами, но он услышал. Эдит сидела на полу и хохотала; во всяком случае, я думал, что она хохочет, хотя это был странный смех. Кровать, абсолютно отделившись от спинки и перекосившись, сбросила нас вместе с матрасом на сбитый ковер и, раскрутив ночной столик, саданула его о кресло.

– С вами все в порядке? – спросил Северин за дверью.

Эдит все еще смеялась.

– Да, спасибо, – сказал я и стал думать, как починить кровать. Я понятия не имел, на что мог сгодиться этот чертов ключ.

Эдит свернулась на кресле и, испуганно глядя на меня, сказала:

– Если ты сможешь починить ее, я тебя трахну. Никогда раньше я не слышал, чтоб она так грубо выражалась. Но кровать была безнадежна. Я никогда не разбирался, что куда входит, если говорить о механике, и уже хотел предложить ей перейти в другую комнату, как услышал, что внизу, в холле, рвет Утч.

– Все в порядке, – утешал ее Северин. – Пусть желудок опорожнится, и тебе станет легче.

Мы слушали, как выворачивает Утч. Мне, конечно, следовало быть там; Эдит торопливо чмокнула меня, и я спустился в холл.

В ванной, рядом с комнатой «Кончи, если можешь», Северин держал Утч над унитазом.

– Мне очень стыдно, – слабым голосом сказала Утч и опять принялась за свое.

– Я здесь, Утч, – сказал я.

– А мне плевать, – сказала она.

Ее охватил новый приступ, а потом Северин оставил нас одних. Мы унаследовали «Кончи, если можешь», и я услышал, как он с Эдит перешел в Жаркие приливы. Чинить железную кровать Северину явно не хотелось, тем более в такой поздний час, хотя я знал, что раньше он чинил ее неоднократно.

Мы с Утч обнялись в «Кончи, если можешь», а Эдит с Северином устроились в соседней Комнате жарких приливов. Я слышал за стенкой голос Эдит и знал, что именно так он звучит, когда она кончает. Сильная рука Утч пригвоздила мою поясницу. Каждый знал мысли другого: все мы планировали этот уик-энд как отдушину в наших ночных приходах и уходах. Мы думали, будет приятно почувствовать себя настоящими любовниками, и в кои-то веки просыпаться вдвоем.

Но я проснулся с Утч, ее дыхание пахло рвотой. Эдит шутила по этому поводу за завтраком, но Северин сказал:

– Ну, не знаю, для нас это все равно было ново, Эдит. Я всегда мечтал поиметь тебя в мамочкиной комнате.

– Бедная мамочка, – сказала Эдит.

Днем все слегка развеселились; Утч сняла джемпер. Северин, делая бутерброды, мазнул самодельным майонезом по ее легкодоступному соску, но слизать никто не захотел, и Утч пришлось воспользоваться салфеткой. Эдит снимать блузку не стала. Северин объявил, что идет купаться, и Утч пошла с ним. Мы с Эдит обсуждали Джуну Варне и оба были согласны с тем, что в «Найтвуде» чувствуется некая худосочная аморальность; это искусство, но не болезненно ли оно? Вдруг Эдит сказала:

– Я представляю, что они творят там на пляже. Интересно, разговаривают ли они хоть о чем-нибудь?

– А почему тебя волнует это?

– Меня не волнует, – сказала Эдит. – Просто идея Северина в том, чтобы мы были в равных условиях, и эта идея как-то прижилась, а ведь он знает, что ночью у нас с тобой ничего не было.

– Пожалуй, Утч думает, что было, – сказал я. – Она, наверное, считает, что пропустила ход.

– Ты не сказал ей, что произошло?

– Нет.

Она подумала секунду и пожала плечами.