Том Уикер - На арене со львами
В каком-то прокопченном промышленном городке краснорожий священник в потертом саржевом одеянии объявил Ханту, что сегодня его предполагаемые слушатели будут играть в бинго, и пускай Хант на них не рассчитывает. Кандидат в президенты вытащил из кармана бумажник и скупил все карты, а священнику велел скликать свою паству, он сейчас будет говорить. В светлом, стерильно-чистом цехе нового завода электронного оборудования, который стоял у сверхсовременной скоростной автострады, только что проложенной через весь штат, он останавливался возле пультов со множеством кнопок, шкал и мигающих лампочек и позволял фотокорреспондентам себя снимать — он даже специально надевал комбинезон, но ни одна камера не запечатлела слез, которые стояли в его глазах, когда он шел по темному, как склеп, дому для престарелых, мимо ветхих призраков и теней — слабых, дотлевающих огоньков жизни.
— …потому что в те дни,— говорил Мэтт,— газетчики даже в шутку не могли предположить, что какой-то в общем-то безвестный сенатор способен преградить дорогу столь важной и уважаемой особе, как вице-президент, которого к тому же поддерживает вся партия. И все-таки кто-то из приближенных этого старого хитрого лиса, президента — а может, и он сам,— учуял неладное. То ли он струсил, то ли решил заранее подстелить себе соломку, только на пресс-конференции, которая состоялась в самый канун первичных выборов, он произнес одну из своих фраз, ставших потом крылатыми. «Первичные выборы,— сказал он,— это пустозвонство».
А назавтра утром кто-то показал Ханту газету. «Ну что ж,— говорит Хант,— значит мы на коне»,— но даже тогда эти умники-репортеры в него не поверили. Они никогда не верят, пока их не ткнешь носом.
Знаете, когда они наконец-то насторожились? В день выборов, увидев на улицах толпы народа. Снег лежал такой, что люди проваливались чуть не по пояс, по какие по всему штату выстроились очереди у избирательных пунктов! Помню, подошли ко мне двое журналистов и спрашивают, что, по моему мнению, все это означает, а я им ответил: это, мол, означает, что они сели в лужу и долго еще будут в ней сидеть. Но до них и тогда ничего не дошло. Дэнни О’Коннор как раз оказался рядом, и Кэти тоже — Хант все еще пожимал руки избирателям, он колесил по штату до позднего вечера, пока не закрылись все избирательные участки до последнего,— а когда газетчики, так и не избавившись от своего недоумения, повернулись и ушли, Дэнни, помню, махнул эдак брезгливо рукой, будто мусор вытряхивал.
«Вот болваны,— говорит,— потеряли из-за моих фильмов работу, и до сих пор им невдомек».
Кэти обняла его и прижала к себе.
— Ах ты, рыжая образина,— говорит,— неужели и вправду мы выиграем? Неужели наша взяла?
Ну мог ли Дэнни пропустить такой случай? На то он и был Дэнни, но по счастью рядом стоял я, и он другой рукой облапил за плечи меня да стал тискать нас обоих как медведь. «Ребятишки,— говорит,— а в Белом доме девочек много?»
Память Моргана все продолжала прокручивать воспоминания: вот они едут в тишине среди снегов, при лунном свете белеют стволы берез, мелькают фермы, сараи, промерзший до дна пруд, и снова лес, заметенный снегом. Выборы наконец кончились, избирательные пункты закрылись, Хант, пожав на прощанье руки целой толпе избирателей, которые вышли на темную вечернюю улицу его провожать, возвращался к себе в гостиницу, и проехать им предстояло много миль.
Вез их молодой адвокат, который помогал им проводить агитационную кампанию; рядом с адвокатом сидел репортер местной газеты — единственный, кто, кроме Моргана, писал отчеты о последней поездке Ханта,— сдержанный, немногословный человек, знавший о своем штате столько, сколько Ханту с Морганом и не спилось узнать.
— Ну как, я победил? — допрашивал его Хант.
— Угу.
— А если перевес незначительный, могут они передернуть?
— Перевес значительный.
— Так почему же вы, Эйб, черт вас возьми, не напишете об этом? — спросил молодой адвокат с запальчивостью.
— Наша газета против этой кандидатуры.
Морган засмеялся:
— Вот это, я понимаю, редактор!
Хант сидел сзади, рядом с Морганом, бессильно откинувшись на спинку,— огромный и нескладный в темноте.
— Я тоже думаю, что перевес значительный. Иначе они передернули бы непременно.
— Угу.
Морган подумал, сколько же среди его собратьев по перу таких вот Эйбов — безвестных, обделенных, неутомимых.
— Теперь уж им вас не остановить. Сенатор Андерсон…— Молодой адвокат быстро обернулся.— Мне хотелось бы работать с вами и дальше. Может, возьмете меня? Я готов делать, что угодно. И платить мне не обязательно, я кое-что скопил.
— Ну, конечно, я сегодня же скажу Мэтту Гранту. Спасибо вам, помощники мне нужны, и чем их будет больше, тем лучше.— Огромная тень зашевелилась, раздался тихий, усталый вздох.— Знайте, меня и вправду не остановят.— Морган с трудом разбирал слова Ханта.— Но путь предстоит долгий.— Он помолчал.— Очень долгий.
Когда они приехали, Эйб сразу же ушел к себе в редакцию, молодой адвокат стал искать место, где поставить машину, а Хант с Морганом вошли в старую, скрипучую кабину лифта, где пахло рыбой, и, поднимаясь навстречу праздничному шуму, который уже несся из его штаб-квартиры, Хант неожиданно сказал: «Прежде меня это больше обрадовало бы. Уж очень все стало сложно. Столько денег угрохали. И столько людей связывают с нами свою судьбу, как вот этот малый, которому и денег не надо, он, видите ли, будет жить на свои сбережения».
— В конце концов и он с вас свое стребует,— сказал Морган,— можете не сомневаться.
Хант посмотрел на него близорукими глазами, в которых таилась бесконечная усталость. Лифт дрогнул и остановился. Хант снял очки, потер рукой глаза.
— Если б человек мог справиться со всем в одиночку,— сказал он, когда раздвинулись створки, за которыми победителя ожидало торжество,— насколько все было бы лучше.
— Вы извините, мистер Грант,— сказал Джоди, появившись на пороге Хантова кабинета.— Миссис Андерсон просит вас подняться к ней на несколько минут, если вы свободны.
— Доложи, что здесь Данн,— сказал Морган.
— Она знает.— Зеленые стекла медленно, с вызовом обратились к Моргану, потом отвернулись.
Мэтт Грант быстро вышел из кабинета.
— Но я вот чего не пойму,— сказал Гласс, переводя взгляд с одной фотографии на другую,— если Андерсон был так замечателен, как вы его расписываете, в интересах его противников было смириться и встать под его флаг. Почему же они этого не сделали?
— Потому что не были уверены в его победе,— ответил Данн.— Уж если кто по-настоящему злопамятен, так это политические вожаки, а Андерсон, когда расправился с Хинменом, поднял руку на всех, и прощать ему этого они не собирались. Простое оскорбление они еще могли бы проглотить, но пойти за каким-то выскочкой, которых! к тому же столкнул их лбами? Это было бы уж слишком, и они решили показать всей стране, кто истинный хозяин положения, иначе им потом не удержать своих людей в повиновении. Но главное, они не были уверены в Андерсоне. Они его не знали. Он был сам по себе и ни у кого из них не просил помощи. Что он будет делать, кого примет, кого отстранит? Об этом они не могли даже гадать. Политические деятели предпочитают играть наверняка, а с Андерсоном все было как в тумане. Когда же они увидели, что у него есть реальная возможность победить, то перепугались еще больше. Да и я вместе с ними.
— Надо полагать, вы тогда здорово перепугались,— сказал Чарли Френч,— потому что если и был когда человек, похожий на победителя, так это Хант Андерсон на первичных выборах в первом штате. Следующие выборы проходили в нашем штате, вы, наверно, помните, и когда Хант приехал проводить кампанию к нам, он уже вознесся на гребне успеха.
Я в то время был мелким репортеришкой в отделе местных новостей, не то, что наш прославленный Рич, но уже тогда я мечтал о лаврах знаменитого политического обозревателя и, кажется, отдал бы правую руку, только бы мне поручили писать об Андерсоне. Я готовился к этому заданию день и ночь, прочел все, что только мог найти, но у нас в газете был один подхалим, близкий к редактору, который считал себя вторым Уолтером Уинчеллом, и, конечно, задание получил он. Да что там, мне было не привыкать. По-настоящему мне удалось написать об Андерсоне один-единственный раз — редакторский любимчик простудился и меня послали вместо него. Однако этот один-единственный раз оказался решающим.
После той грандиозной победы Ханта на первичных выборах его противники, помнится, изменили тактику. Задал тон президент: он сказал, что первичные выборы — пустозвонство, и они все стали петь с его голоса. Конечно, вице-президента они против Ханта Андерсона не выпустили ни на первичных выборах в нашем штате, ни где бы то ни было, да и никого другого не выпускали, по они хором твердили, что первичные выборы ничего не значат, ничего не доказывают и не решают, а уж вот на предвыборном съезде партия изберет истинно демократическим путем кандидата, которого по праву можно будет назвать всенародным. Однако пакостили они Андерсону во всех штатах, как только могли.
