Том Уикер - На арене со львами
После той грандиозной победы Ханта на первичных выборах его противники, помнится, изменили тактику. Задал тон президент: он сказал, что первичные выборы — пустозвонство, и они все стали петь с его голоса. Конечно, вице-президента они против Ханта Андерсона не выпустили ни на первичных выборах в нашем штате, ни где бы то ни было, да и никого другого не выпускали, по они хором твердили, что первичные выборы ничего не значат, ничего не доказывают и не решают, а уж вот на предвыборном съезде партия изберет истинно демократическим путем кандидата, которого по праву можно будет назвать всенародным. Однако пакостили они Андерсону во всех штатах, как только могли.
У нас они выставили фиктивным кандидатом губернатора, и его, конечно, поддерживала партийная верхушка штата и вашингтонские деятели. Словом, все крупные шишки. Андерсон для начала сделал то же, что и в первом штате: опубликовал список никому не известных имен, стал обличать воротил и крутить фильмы по телевидению. Впрочем, чего ради я вам это рассказываю, вы все лучше меня помните.
— Я-то нет,— возразил Морган.— Я очень недолго пробыл с Хантом в этом штате.
Потому что, подумал он с неудержимой горечью, именно тогда из-за этого сумасшедшего чуть не полетело к чертовой матери все, даже их брак с Энн, но не надо сейчас бередить себя.
— Все тогда считали,— сказал Френч,— что губернатору посулили второе место среди претендентов, если он победит на первичных выборах как кандидат своего штата и нокаутирует Андерсона. Губернатор знал штат лучше, чем Андерсон, но, с другой стороны, штат его тоже знал, и в роли кандидата на пост президента он мало кому нравился. Так что в начале игры шансы у обоих оказались более или менее равные.
Губернатор был убежден, что побеждает на выборах тот кандидат, который бьет противника по самым незащищенным местам, и потому, не раздумывая, набросился на Андерсона. Какое право имеет этот проходимец шляться здесь со своим саквояжем и выступать против избранника народа, любимого сына штата? Андерсон же знай гнет свою линию — обличает крупных воротил, пожимает руки избирателям, показывает им фильмы Дэнни. Он уже приобрел порядочную известность — ну как же, тот самый Андерсон, который положил на обе лопатки Хинмена и взял верх над вице-президентом; и к тому времени многие начали думать, что президентское кресло ему, пожалуй, и достанется, хотя я, честно говоря, никогда в это по-настоящему не верил. Но надо, между прочим, учесть, что наш штат не очень-то жалует кандидатов, которых ему навязывают сверху,— причин для этого у нас более чем достаточно. Что же до вице-президента, то после выборов в том первом штате ореол его слегка потускнел, ну а Бингем — эту старую развалину никто всерьез не принимал. Единственный, кто мог бы с Андерсоном соперничать, был старый либерал Старк, но он на первичных выборах в нашем штате не баллотировался.
— Да и в других штатах тоже,— сказал Данн.— Потому что положение у него было шаткое и он не хотел рисковать. У него было имя, были средства и поддержка, и стоило ему согласиться выставить свою кандидатуру, под его знамена сейчас же встала бы вся гвардия Хинменовых либералов — люди, которые не считали, что слово президента — закон, и достаточно серьезно относились к выборам, чтобы поддерживать вице-президента. Кое-кто из них, вероятно, охотно согласился бы стать на сторону Андерсона, не расправься он тогда с Хинменом. Так что в конгрессе у Старка нашлось бы довольно много сторонников, но при его благопристойных манерах, длинном лице индийского брамина и северном выговоре соваться на первичные выборы не стоило, да еще притом, что пришлось бы соперничать с Хантом. Если он где и мог чего-то добиться, так только на предвыборном съезде, если сумел бы обработать делегатов в свою пользу да склонить на свою сторону президента. Или надо было согласиться на пост вице-президента.
— У меня все это уже потускнело в памяти,— сказал Френч,— отчетливо я помню лишь то, что происходило в нашем штате. Понять не могу, как Андерсон тогда с ног не свалился — ведь он баллотировался одновременно в стольких штатах, а выборы проходили то в одном конце страны, то в другом. Помню, один штат выпустил против Ханта какого-то конгрессмена, ко-корый не был даже выдвинут как кандидат. А в другом ему противопоставили целый список громких имен, но чьи это кандидаты, сказано не было. Разумеется, и Старк, и вице-президент могли в любую минуту заявить, что они не баллотируются, потому что ни тот, ни другой до окончания первичных выборов не выдвигали открыто своих кандидатур. Так что если кто и мог пострадать во время предвыборной борьбы, то лишь Хант, потому что он единственный не имел права уклониться. Он должен был принимать бой всюду и всюду победить. И вот однажды, когда Андерсон уехал в какой-то другой штат, наш дурак губернатор решил воспользоваться его отсутствием. Выступая по телевидению, он заявил, что приготовил для кандидата-проходимца двадцать вопросов, вытащил из кармана листок и тут же все эти вопросы отбарабанил — ни дать ни взять спортивный комментатор, ведущий репортаж о встрече боксеров-тяжеловесов. Ему бы, кстати, роль такого комментатора очень подошла, в самый раз по его способностям. Всю эту галиматью я, конечно, не запомнил, но восстановить ее хотя бы отчасти нетрудно. Первый вопрос звучал примерно так: «Почему вы решили, что граждане нашего прекрасного штата сочтут вас достойным кандидатом в президенты на основании одной лишь вашей молодости и неопытности?» Дальше шло и того хуже. Были, помнится, среди вопросов и такие: «Намереваетесь ли вы во время нынешней кампании пользоваться теми же маккартистскими приемами шантажа и клеветы, какими погубили губернатора Хинмена?» — и: «Можем ли мы после ваших нападок на партийных лидеров ожидать, что после выдвижения вашей кандидатуры на съезде вы не предадите свою партию?» И вот, выпалив один за другим все двадцать вопросов, губернатор гордо выпятил брюхо и рявкнул в микрофоны: «Ну, если этот «саквояжник» посмеет вернуться к нам в штат, я потребую, чтоб он первым делом ответил мне на мои вопросы!»
И надо же было случиться, чтоб редакция поручила мне написать об Андерсоне именно в тот день, когда он вернулся в наш штат. В аэропорту собралась огромная толпа газетчиков и сторонников Ханта, повсюду были натыканы телевизионные камеры. Играл оркестр какой-то частной католической школы — губернатор нагнал такого страху на директоров государственных школ, что представителю Андерсона, которого он послал заранее, не удалось залучить ни одного из их оркестров. Ходили слухи, что полиция штата будет чинить препятствия Андерсоновой автоколонне, и я доподлинно знал, что губернатор отдал всем служащим государственных предприятий штата негласное распоряжение — покуда Андерсон здесь, без самой уважительной причины с рабочего места не отлучаться.
Понятное дело, некоторые считали, что Андерсон здесь только зря время потеряет, лучше ему сразу же податься в другой штат, причем даже кое-кто из его самых рьяных сторонников так думал; но стоило мне в то утро увидеть Ханта в аэропорту, едва он вышел из самолета, как я понял: никуда он отсюда не уедет. Он стоял и махал встречающим своей длинной рукой, а в другой руке держал огромный — я в жизни таких не видывал — яркий саквояж.
— С того дня саквояж и стал эмблемой его предвыборной кампании,— сказал Морган.
Френч залпом выпил виски.
— Вы, конечно, тоже были там?
— Нет,— сказал Морган,— неотложные дела помешали.
Да, неотложные, будь они трижды прокляты; он сидел дома четыре дня кряду, с утра до вечера и с вечера до утра, и каждую минуту ждал, что зазвонит телефон, или придет письмо, или отворится дверь, взорвется бомба замедленного действия, настанет конец света, сидел, глядя на строчки, кое-как напечатанные заглавными буквами, которые жгли его глаза, его мозг, как раскаленное железо. РИЧ, Я ДОЛЖНА КОЕ-ЧТО ПОНЯТЬ. НЕ СЕРДИСЬ. ПОЗВОНЮ ИЛИ НАПИШУ. ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ. ЭНН.
— И конечно, толпу этот саквояж привел в восторг,— продолжал Френч.— А телекамеры сразу на него нацелились. Андерсон поднялся на маленькую трибуну, которую ему приготовили заранее, и распорядитель представил его публике, а в это время десятка два женщин раздавали толпе значки — миниатюрные саквояжи такого же цвета, как Андерсонов, и безо всякой надписи. Потом все смолкли, и Андерсон постоял еще с минуту в тишине, держа обеими руками свой саквояж.
— Что ж, друзья,— наконец проговорил он, будто только сейчас нашел нужные слова,— я рад, что такое множество граждан вашего прекрасного штата не возражает против моего возвращения к вам.
Тут все засмеялись и захлопали — слова Андерсона словно бы их объединили, ведь американцам так важно, чтоб их что-то объединяло, будь то школа, в которой они учились, университет или даже такое расплывчатое и бесформенное понятие, как штат. Наверно, это потому, что уж очень мы разъединены.
