Том Уикер - На арене со львами
— Я с удивлением узнал,— продолжал Андерсон,— что ваш губернатор считает штат, в котором вы все живете, чем-то вроде клуба для избранных, как тот клуб, к которому сам он принадлежит вместе с другими местными банкирами.
Кто-то из помощников Ханта потрудился на совесть и основательно изучил противника. То, что губернатор — член клуба, в котором состоят финансовые и политические воротилы, причем евреев туда на выстрел не подпускают, стало известно, еще когда он баллотировался в губернаторы, но никому до сих пор не удавалось использовать это как козырь против него в предвыборной борьбе.
— Или, может быть, он полагает, что раз вы доверили ему эту высокую должность, теперь он имеет право делать то, до чего простые люди вроде нас с вами никогда бы не додумались,— позволяет себе решать, кому дано право приезжать сюда и говорить с народом о насущных нуждах, а кому не дано.— Андерсон поставил саквояж перед собой на трибуну. Толпа разразилась возмущенным ревом и свистом.
— Но вы не признаете за ним таких полномочий, и я тоже не признаю.— Толпа снова засвистела и затопала ногами.— Вот против этого-то я и выступаю — и в вашем штате, и во всех других. Да какой же он избранник народа? Он-то это знает. Не хуже нас с вами. Он — марионетка, которую здесь поставили вместо вице-президента, и во всем покорен Белому дому.— Именно так он и сказал, слово в слово, это мне врезалось в память.— Но мы не позволим этим самозваным заправилам и вождям указывать нам, за кого мы должны голосовать.
Толпа орала и бесновалась, а он открыл саквояж, повозившись немного с замком, извлек оттуда лист бумаги и поднял его высоко над головой.
— Друзья, мне передали список вопросов… их здесь ни много, ни мало двадцать.— Снова хохот, крики, свист.— Я изучил их, покуда летел сюда, и пришел к выводу, что все они в конечном итоге сводятся к следующему: «Сенатор Андерсон, это правда, что вы бьете свою жену?»
Раздался хохот — это было и в самом деле смешно, а когда хохот умолк, Андерсон снова поднял над головой листок с вопросами.
— На все это можно дать только один ответ: друзья, вот моя жена… Кэти, поди сюда.
И она взбежала по ступенькам к нему на трибуну, в руке у нее были розы, она приветственно махала людям, и если раньше толпа ликовала, то теперь при виде ее все просто обезумели. Кэти была такая красотка, с такими ножками, с такой фигурой, что даже дураку было ясно: ей, конечно, от Андерсона многое достается, но уж, во всяком случае, не побои. И вот толпа ревет и беснуется, а они оба стоят рядышком и машут. Я поглядел на телекамеры, и будьте уверены: красные глаза объективов горели все как один. Ага, значит, губернатор все это видит, ничего не упустит.
— Ваш губернатор требует, чтоб я немедленно ответил на его вопросы,— продолжал Андерсон, когда толпа утихомирилась.— Пускай посмотрит на Кэти, друзья, лучшего ответа я ему дать нс могу. Но, видно, ему этого недостаточно, он все равно хочет навязать нам свои правила игры, как хочет по своей прихоти решать за вас, что вам можно делать, а чего нельзя. Ну что ж, я все это обдумал и пришел вот к какому выводу: он хочет, чтоб я ответил на его вопросы — прекрасно, я сейчас отправлюсь в Капитолий и дам ему ответ, какого он заслуживает!
Тут все завопили, как бесноватые — толпа ведь всегда такая,— а уж когда они услышали, что он приглашает всех с собой к губернатору, началось форменное светопреставление.
— Я этой истории не слыхал,— сказал Данн,— но она вполне в духе Андерсона. Во всяком случае, одному он нас всех научил: не уклоняться от опасности, не прятаться, а идти ей навстречу, как шел он сам. Так по крайней мере нам казалось. Ведь с тех пор, как появилось телевидение, важно не то, что человек делает и говорит, а какое он производит впечатление, и Андерсон был первый крупный политический деятель, кто это понял.
— Но с губернатором ему в тот день повидаться так и не удалось,— сказал Френч,— и вовсе не потому, что он не больното добивался встречи. Во-первых, они потеряли уйму времени из-за нерасторопности священника одной из местных епископальных церквей, который взялся организовать это дело. Когда автоколонна тронулась в путь, половина толпы уже разошлась, а так как полиция их, конечно, не эскортировала, пришлось ползти по улицам в потоке машин и подолгу стоять у каждого светофора. Кстати, после этого случая Андерсон всегда отказывался в нашем штате от полицейского эскорта и непременно объяснял почему: он не хочет мешать движению и задерживать пешеходов лишь для того, чтоб скорее проехать самому. Ну, и конечно, губернатор рядом с ним выглядел дурак дураком: он-то всегда ездил в сопровождении десятка мотоциклов с завывающими сиренами.
В тот день Андерсон добирался до Капитолия больше часа, и, когда автоколонна остановилась на площади, с ними осталось всего десятка полтора машин да автобус с журналистами, репортерами и помощниками Андерсона. Но все равно их в общей сложности было не меньше сотни, и когда Андерсон со своей когортой стал медленно подниматься по длинной лестнице Капитолия — телевизионщики воспользовались этим и установили камеры наверху — горстка жирных, ленивых полисменов уже была бессильна что-нибудь сделать. Что это были за полисмены, вы знаете: двоюродные братья и зятья важных персон, которым удалось-таки пристроить своих никчемных родственничков к государственной кормушке. Один чуть не целую милю размахивал своей дубинкой перед уполномоченным Андерсона, но толпа двинулась прямо на него и беспрепятственно вошла в вестибюль, а туристы, которые в это время осматривали здание, либо поспешили улизнуть, либо присоединились к шествию.
Мы громко протопали по коридору к губернаторскому кабинету, причем фоторепортеры со своими камерами все норовили забежать вперед, газетчики выкрикивали Андерсону вопросы, задние ряды напирали на передние. Толпа была настроена вполне миролюбиво, хоть и возбуждена, а это всегда опасно. Возбуждение каждую минуту может перейти в ярость, и я боялся, как бы кого не затоптали. Что говорить, мы то и дело попадаем в оборот и похуже. Просто не понимаю, что сейчас творится с людьми, они только и знают, что демонстрируют и маршируют. Я всего лишь репортер, а не политический обозреватель, не то, что Морган, но, проведя тогда день с Хантом Андерсоном, я впервые почувствовал, как эти шествия затягивают.
Андерсон шагал впереди, возвышаясь над толпой, так что даже идущим в самом хвосте было видно его голову. У кабинета губернатора он выступил вперед, повернулся к толпе, поднял руки и крикнул — что именно, я не разобрал, может, просто: «Подождите минуту!» Как бы то ни было, его призыв, а главное, воздетые руки мгновенно подействовали на людей. Все остановились и умолкли. Так что если вам кто-то скажет, что Хант Андерсон не обладал магнетизмом, не верьте ему.
— Давайте-ка потише, друзья,— сказал он,— и прошу вас не напирать, иначе вы ничего не услышите.
Тишина настала мертвая, ну прямо как в церкви. Первыми в дверь приемной вошли телевизионщики, согнувшись под тяжестью своей аппаратуры, и звукооператоры, потом Хант и распорядитель, а за ними проскользнули некоторые из репортеров. Я стоял возле самой двери, но тут один сукин сын из телеграфного агентства оттеснил меня своей толстой задницей и пролез вперед, хотя по коридору он все время шел позади меня. Так что видеть я ничего не увидел, зато слышал каждое слово. «Мы хотим повидать губернатора»,— говорит Андерсон. В ответ раздалось ворчание. Мы, местные, сразу догадались, что ворчание это исходит из уст Каппи Уэбба — губернаторского административного помощника, который на самом деле ворочал мозгами за-место своего хозяина, хоть и не больно много было их у него самого. Каппи служил уже при третьем не то четвертом губернаторе и, по слухам, перед началом предвыборной кампании предупреждал Вашингтон, что делать ставку на губернатора значит наверняка проиграть, а однажды после обеда, куда пригласили журналистов, которые подвизаются в Капитолии, когда все, по обыкновению, напились вдрызг, да и Каппи основательно налакался, я собственными ушами слышал, как он говорил про губернатора, что это совершеннейшая дубина: поручи ему продать девку матросам, и то не сумеет. Сам-то Каппи был не дурак и не трус, может, даже не такой уж и подлец, любой репортер, который имел с ним дело, подтвердит, что перед тем, как солгать, Каппи обязательно намекнет об этом, чтоб никто не принял его слова за чистую монету да не попал впросак.
— Итак, вы говорите, губернатора нет? — донесся до меня голос Андерсона.— Ну что ж, подождем, пока он вернется.
Каппи снова заворчал:
— Он сегодня уже не вернется.
— Не вернется? Но вот же его расписание на сегодня,— говорит Андерсон,— тут у него назначены деловые встречи в этом самом кабинете, где мы сейчас находимся.
Но Каппи был не из тех, кто пасует перед очевидностью:
— Расписание иногда приходится менять.
