Том Уикер - На арене со львами
— Пирог на кухне. Можешь отрезать ломоть, мне все равно.
Он встал с крыльца. Неподалеку, в кустах, сонно жужжал майский жук.
— А ты не съешь со мной хоть кусочек?
Эстелла ответила, не поднимая головы:
— Я занята. Постарайся не сорить на кухне.
Морган до сих пор ощущал во рту вкус того пирога, сухим комом застрявшего в горле; он сидел тогда в пустой кухне, где было жарко и стояла враждебная тишина, а на стенке, прямо у него перед глазами, висел календарь с рекламой кока-колы. Много лет спустя при воспоминании об этом пироге с красными свечами, которые никто так и не зажег, об единственном треугольном куске, который он себе отрезал, жгучие слезы навертывались ему на глаза; и слезы эти вновь навернулись теперь, когда он в задумчивости спустился с лестницы и торопливо прошел мимо распахнутой двери, за которой благоухали цветы.
Морган разыскал Джоди в задних комнатах и сказал, что миссис Андерсон велела позвать к ней гробовщика; потом, преодолев свое обычное отвращение к телефону, подошел к настенному аппарату в буфетной и позвонил в редакцию своей газеты. Джейни что-то промямлила о беспрерывных звонках и соединила его с Нат.
— Ничего важного,— сказала Нат.— Биллингс хочет вас увидеть, как только вы вернетесь. Ваш агент звонил по поводу ксерокопий. Хобарт — чтобы похвалить статью о Хинмене. Вас приглашают прочесть лекцию в Канзас-Сити. Сенатор Барстоу хотел бы пригласить вас позавтракать.
— Выбери для него время на будущей неделе. Он, конечно, хочет поговорить о своей истории с этим пентагонцем. А какой гонорар предлагает Канзас-Сити?
— Я сказала, две тысячи и дорожные расходы. Они даже не пикнули.
— Тогда ладно, но половина беседы будет состоять из вопросов и ответов, если они согласны, назначь подходящий день, но чтобы никаких коктейлей с молодящимися старухами.
— Только с юными девушками. Рич, там ужасно?
— Сама знаешь, как бывает на похоронах, развеселое дело. Но Кэти держится очень хорошо.
Они помолчали.
— У миссис Андерсон,— сказала наконец Нат,— на редкость сильная воля.
Морган всегда умел вовремя переменить разговор.
— Скорее всего я буду в редакции завтра, но могу и задержаться. Если я не вернусь сегодня, то утром позвоню, но вряд ли в этом будет необходимость.
Он положил трубку, потом снова взял ее и позвонил Энн. Она сказала, что он застал ее уже у дверей, она идет в парикмахерскую.
— Я тебя не задержу. Видишь ли, я улетел в такой спешке, а когда звонил ты была совсем сонная, и я не успел сказать, что вернусь сегодня вечером.— Тут ему вдруг вспомнилась рыжая стюардесса, которая ждет его в самолете, и он чуть было не передумал.— По крайней мере я рассчитываю вернуться сегодня.
— Прекрасно,— сказала Энн,— По к обеду ты ведь все равно не успеешь?
— Конечно. В лучшем случае приеду поздно вечером. Ты своих планов не меняй и вообще располагай собой. Я просто хотел сказать тебе, когда рассчитываю вернуться.
— Нет у меня никаких планов, я буду дома.
— Ну, я просто хотел, чтобы ты знала.
— Очень мило. Предупреждение принято.
— А, черт, да я вовсе не думал…
— Я не говорю, будто ты что-то думал. Просто я получила предупреждение, что ты вернешься домой поздно вечером. Только и всего.
Морган молчал в нерешимости.
— Кэти держится очень хорошо,— сказал он.— Пожалуй, она даже испытывает некоторое облегчение.
— Еще бы. Передай ей мои соболезнования, хорошо?
Но голос Энн был отнюдь не соболезнующим.
— Непременно. А ты не забудь, что у нас джин кончился. Я не купил, совсем из головы вон.
— Ладно, тут уж я постараюсь.— Она засмеялась почти весело.— Ну, как твоя рукопись?
— Какая рукопись?
— Ну, роман, над которым ты столько работаешь.
Я мог бы просто повесить трубку, подумал Морган. Ведь она прекрасно знает, что никакой рукописи нет и в помине, все это были одни разговоры. Но он так часто бросал трубку раньше, столько раз уходил, хлопнув дверью. Получался шумный спектакль, и даже наступало временное облегчение, но это ничему не помогало, только портило.
— Энн, ничего более жестокого ты мне сказать не могла.
— Я просто подумала, что эта поездка помешала тебе творить, у тебя ведь и без того мало времени.
— А, черт,— сказал Морган.— Значит, вечером я буду дома.
— Превосходно. Рич, надеюсь, ты не… ну, словом, я ведь знаю, как много значил для тебя Хант… Но не надо так мрачно.
Это было одно из ее излюбленных словечек, которому она умела придавать бесконечное множество значений, всегда неприятного свойства.
Морган воспринял это слово и внезапно изменившийся тон как напоминание, что в разговорах и в жизни они равны, и как просьбу, чтобы он выдержал, по впал — такое уже бывало с ним, и оба они это знали — в длительную подавленность, которую она, по-видимому, считала не столько душевным состоянием, сколько детской обидой на неудачи и разочарования. Обычно это раздражало Моргана, потому что он и вправду склонен был считать себя натурой чуткой, впечатлительной, не способной выдержать натиск демонического мира. Но на сей раз, избегая схватки, которая грозила стать слишком жаркой, он решил истолковать ее фразу в мирном смысле: ведь иногда Энн действительно принимала близко к сердцу его настроение. Энн испытывала к нему настоящее, глубокое чувство,— пусть даже лишь потому, что они были давно женаты и у них все-таки было некое подобие совместной жизни.
— Все в порядке, я вовсе не мрачен.
Он сказал это чуть резче, чем ему хотелось бы, по, против обыкновения, Энн постаралась сдержаться, избежать ссоры и не обратила на это внимания,— а может, и обратила, по, так или иначе, она пропустила его слова мимо ушей.
— Если Кэти понадобится твоя помощь, Рич, не торопись возвращаться. У нас все благополучно.
Впервые за многие годы они кончили разговор почти дружелюбно.
Несколько секунд Морган продолжал сидеть на высоком табурете, созерцая бокалы и рюмки всевозможных размеров и форм, аккуратно расставленные в сервантах. Начиная разговор с Энн, он хотел спросить, как там Рич-младший, но, конечно же, позабыл. В бесконечной супружеской междоусобице жертвами чаще всего становятся дети. Хватит мне шляться да цапаться с Энн, подумал Морган, но он понимал, что все равно никому не подчинит свою жизнь и свои интересы — даже собственному сыну.
Дверь распахнулась, и в буфетную решительным шагом вошла Мертл Белл, выпятив пышную грудь.
— Какого черта вы висите на телефоне, когда другим тоже надо звонить?
— А вы, значит, подслушивали,— сказал Морган.— И все, что я говорил, появится завтра в вашей колонке.
— Появилось бы, если бы представляло хоть какой-то интерес.
Она притиснула Моргана к могучей груди. Его обдало резким запахом духов и пудры.
— Вот уж не ожидал увидеть вас тут, Мерт.
Да и каким ветром вас сюда занесло, хотелось ему спросить, но она была слишком хитра, чтоб выдать свои истинные намерения.
— Вы ведь не единственный на свете, кто любил Ханта Андерсона. Когда Кэти мне позвонила, я была потрясена, как никогда в жизни. Успела на утренний самолет — и вот я здесь.
Морган мысленно перебрал тех сенаторов, которые могли приехать на похороны; не исключено, что Мертл охотится за кем-то из них. Или смерть Андерсона сулит какую-то сенсацию, хотя он ничего подобного не ожидал. Что-то, чего он не знал про Ханта, какая-нибудь старая любовь. Или сюда приедет хозяйка дома на Лонг-Айленде? В подобных делах нюх у Мертл безошибочный. Морган не допускал и мысли, что она просто приехала на похороны Андерсона: слишком хорошо он ее знал.
— Знаете, Мерт, вы меня прямо-таки растрогали.
— Да ведь я ради Ханта Андерсона пошла бы хоть на край света. А о Кэти я уж не говорю. Но где же она?
Морган указал вверх.
— Ей много всего приходится делать. Она знает, что вы здесь?
— Нет еще. Но пустите же меня к телефону, мне надо позвонить в редакцию своим никудышним сотрудницам.
Морган уступил ей табурет. Когда он выходил, Мертл сказала ему вслед:
— А Хант прекрасно выглядит, правда? Куда лучше, чем живой!
Морган вышел из дома. На лужайке, под деревьями, Джоди отдавал распоряжения помощникам, которые накрывали белоснежными скатертями длинные столы. Подъехало уже много автомобилей, и вереница прощающихся торжественно и скорбно шествовала через гостиную. Приехал и Мэтт Грант. Они с Ральфом Джеймсом расхаживали по лужайке, взяв на себя роль хозяев. Данн о чем-то серьезно беседовал с краснолицым толстяком в слишком жарком для такой погоды и слишком тесном костюме; Морган, приглядевшись, узнал председателя партийной организации штата.
Интересно, думал Морган, что обстановка здесь чуть ли не праздничная; но ведь в конце концов похороны не только скорбь по умершему, но и торжество жизни. И в траурном собрании всегда атмосфера какой-то близости; старые друзья вновь обретут друг друга на лужайке перед домом Андерсона, старые раны зарубцуются, старые истины вновь ненадолго станут очевидными. Когда эти люди простятся с усопшим, распишутся в книге для посетителей, а самые близкие скажут Кэти и Бобби несколько подобающих случаю слов утешения, они смогут непринужденно болтать друг с другом, смеяться, вкушать от плодов жизни, расставленных на столах под деревьями, предаваться воспоминаниям, негромко сетовать о прошлом, которое ушло безвозвратно, и некоторое время испытывать и источать самую искреннюю любовь. Ну а что до мертвых, что до Ханта Андерсона, думал Морган, спускаясь с крыльца и глядя на скорбную вереницу,— проходите, ребята, не задерживайтесь.
