Том Уикер - На арене со львами
— Ну что ж, Бобби.— Говоря это, Морган осознал, что сказать ему, в сущности, нечего.— Теперь ты — глава семьи.
— Вы же идете к ней.
Бобби отдернул руку и отвернулся. Он был худощав, высок ростом, но теперь, когда он сидел вот так, на ступеньке, понурый и жалкий, он выглядел совсем малышом, и Моргану вспомнилось, как Бобби некогда карабкался на колени к Андерсону.
— Спасибо, Джоди, дальше я пойду один.
Негр кивнул и пошел по коридору к задней лестнице.
Морган тронул Бобби за плечо.
— А ты не хочешь пойти со мной?
— Она велела мне уйти, хочет с вами наедине поговорить.
— Ну хорошо. Мы с тобой поговорим попозже.
— Не о чем нам говорить.
Конечно, не о чем, ничего тут не возразишь. Морган вспомнил собственного сына, который был на несколько лет моложе Бобби. Надо мне быть повнимательней к Ричи, подумал он, уделять ему больше времени. Морган снова коснулся плеча Бобби и прошел мимо.
— Вы там надолго не застревайте,— сказал Бобби. — Не застревайте, сволочь вы последняя.
Морган остановился и поглядел на мальчика. Значит, он давно уже все понял. Но что ему скажешь? Извини, мне очень жаль, что так получилось?.. Нет, уж лучше промолчать вовсе, подумал он, разглядывая худую, скорбно сгорбленную спину, тонкую, длинную шею, склоненную голову. Голова у него совсем как у Ханта. Как можно объяснить кому-либо, что у жизни свои законы? И даже если б это удалось объяснить, все равно никакие слова ничего не оправдают. Жизнь сама себе служит оправданием или же обходится вовсе без оправданий, и когда она отбрасывает человека прочь или сбивает с ног, надо встать и идти дальше, чтобы все понять самому. Даже рассказчик не может тут ничего другого придумать.
Морган прошел по знакомому коридору и постучал в дверь. Сердце гулко билось в груди, как всегда бывало, когда он должен был встретиться с Кэти после разлуки. Услышав ее голос, он не сразу сумел повернуть дверную ручку — она совсем разболталась от старости. Наконец дверь отворилась, и Морган переступил порог.
Кэти стояла у окна, освещенная ярким утренним солнцем, спиной к двери. В комнате было не жарко, но и не слишком свежо — Кэти любила умеренную прохладу. Эта комната служила ей не только спальней, но и гостиной: на столике возле дивана стояли кофейник, чашки и одна роза в тонкой хрустальной вазочке на серебряном подносе. Кровать была застелена розовым покрывалом, но вообще здесь было мало женского: всюду в беспорядке валялись книги, на стене висели семейные фотографии, а в углу стоял гимнастический велосипед.
Морган вошел, бесшумно ступая по толстому ковру.
— Велела бы ты починить наконец дверную ручку,— сказал он, как уже не раз говорил прежде.
Она обернулась и бросилась в его объятия. На ней был широкий стеганый халат, достававший почти до полу, и ни следа косметики на лице; она даже не надушилась своими духами в это утро. В углах ее пухлых губ залегли морщины, а под глазами, бледно-голубыми в утреннем свете, были круги; никогда уж глаза эти но будут таинственными или манящими, как в минувшие дни, но Моргану это было безразлично. Он знал всю ее широту, всю глубь ее души, знал, какое щедрое у нее тело, какой притягательной силой она обладает,— и все это слагалось для него в образ красоты, которая никогда не померкнет, никогда не утратит обаяния, властно влекущего неуемным жизнелюбием и неисчерпаемым разнообразием. Он стиснул Кэти в объятиях, сердце у него в груди билось все так же гулко; ее лоб крепко прижался к его плечу, и он почувствовал, как её сильные руки сомкнулись вокруг него плотным кольцом.
— Обними меня крепче, Рич!
Морган чуть пригнулся и подхватил её на руки, хотя она была высокой и отнюдь не легкой. Кэти оторвала голову от его плеча, уткнулась ему в шею и зажала в зубах складку кожи чуть пониже уха. Он нежно ее покачивал. Шли минуты. Она сжала зубы не крепко, но ему казалось, что она проникает в самые недра его существа, вторгается в некую сокровенную глубину. Потом она прильнула губами к его уху.
— Но я жива, Рич… я жива…
И Морган шепнул, погрузив лицо в ее волосы:
— Мы оба живы.
— Мне позвонили… какой-то полисмен. Он что-то бормотал, и сначала я ничего не поняла. А потом поняла. И подумала — сразу, прежде всего: я еще жива.
Ее губы скользнули по его щеке, он повернул голову и впился в ее жаждущий рот. Поцелуй был бесконечен, словно они оба отчаянно впивали жизнь. Потом она слегка отстранилась и прошептала, дыша ему в щеку, у влажного уголка рта:
— А потом все было ужасно. Потом я начала думать о Ханте и о всех годах, прожитых с ним. Я позвала Бобби, у меня было столько хлопот, и так ужасно, так горько. Часов в десять я ушла от них всех в луга, бросилась на траву и заплакала.
Морган снова стал ее покачивать, и она съежилась у него на руках, приникнув головой к его груди, так что он слегка касался подбородком ее макушки.
— По за всем этим все время я думала, что я жива, жива! Это было очень гадко с моей стороны, Рич? Нехорошо все время думать о собственной жизни, о том, что она еще не кончена, что я еще могу дышать и видеть, могу что-то делать и у меня еще есть время впереди. Ведь это нехорошо теперь, когда Хант умер?
— Почему? Это же правда.
— А потом, когда я осталась одна у себя в комнате, все с теми же мыслями, мне все время не хватало тебя.
Она приподняла голову и впилась губами в его губы, целуя страстно, неистово.
Морган осторожно разжал руки, она соскользнула на пол, и ее халат задрался до колен. Она обхватила его за шею, и он притянул ее к себе.
Она заговорила снова, едва оторвавшись от его губ.
— Почему ты не приехал? Почему тебя не было здесь, когда ты был мне необходим?
— Я же не знал.
Но эта отговорка прозвучала слишком легковесно, и Морган солгал — без всяких усилий, используя долгую жизненную практику:
— Мэтт мне намекнул, что я буду лишним; да и вообще я опасался, как бы ты не сочла меня нахалом, если бы я заявился сюда среди ночи.
— Нахалом? Все ты врешь.— Она теснее прижалась к нему,—Я лежала тут и мучилась без тебя, а ты и не думал мучиться.
Он снова поцеловал ее, не смея больше оправдываться. Кэти просунула руку и расстегнула верх халата и тонкую пижаму под ним, и Морган, наклонив голову, с жадностью приник губами к ее груди.
— Вот что ты любишь,— сказала Кэти, поглаживая его затылок.— Вот что любишь больше всего на свете. И вот что мне было нужно ночью: чтобы ты меня целовал и дал мне уверенность, что я действительно жива.— Она быстро отодвинулась с недоброй усмешкой.— Конечно, я хотела и всего остального, но в этом ты все-таки не так хорош. А теперь вокруг столько народу и у нас нет времени.
— Мэтт, пропади он пропадом, должен был мне сказать, чтобы я поскорее приехал.
Уловив, что ее настроение внезапно переменилось — как хорошо он знал эти молниеносные переходы, источник ее силы,— Морган отошел к столику и налил себе кофе.
— Налить?
— Нет, спасибо, я уже выпила с десяток кофейников.— Она снова отошла к окну.— А Мэтт совсем сломлен горем, правда, Рич? Ему не легче, чем Джоди, хотя он уже прицеливается занять место Ханта.
— Во всяком случае, тяжелее, чем нам с тобой.
Всегда, подумал он, даже в самые лучшие минуты, в них жила плохо скрытая потребность причинять друг другу страдание, бить по больному месту.
Она без промедления ответила на удар.
— Это потому, что они думают не только о себе, как мы.
— Возможно. Но главное другое, они были теснее с ним связаны. Его жизнь стала частью их жизни. Они ему помогали.
Она обернулась и поглядела на него, вдруг прекратив поединок.
— А наша жизнь шла своим путем. Что ж, ты прав. Бедняга Мэтт вечно боялся, что так с ним и будет.
— Вчера вечером он говорил со мной, но совсем не о том.
— Обо мне?
— При чем здесь ты? О том, что хотел бы получить место Ханта. Но больше всего он говорил о Ханте. Он сказал, что предал его.
— Не я одна во всем виновна! — вскричала Кэти с горечью и вызовом.— Как только Хант занялся политикой, она стала центром, вокруг которого вращались все — Мэтт, я, дети, решительно все. Хант виноват но меньше, чем я, да и Мэтт тоже не был таким уж безупречным.
— Знаю. И, по-моему, виноватых тут нет.
— Нет, все-таки я виновата.— Она села возле него с таким детским раскаянием, что он чуть было не улыбнулся,— В те дни Хант и Мэтт были удивительно похожи друг на друга. Оба глядели куда-то сквозь меня, словно и не замечали моего присутствия. Хант решил стать политиком и тогда же решил, что я буду женой политика. И все тут, Я хорошо знала Ханта и понимала, что изменить ничего невозможно. Он тогда устремлялся к чему-то. Ну, а я— он был уверен, что владеет мной безраздельно. И потому смотреть на меня я заставила Мэтта. Мэтт был не такой одержимый, как Хант, и я могла заставить Мэтта делать то, чего хотелось мне.
— И добиться этого было не так уж трудно?
— Еще как трудно.— Она взяла его руку и прижала к своей щеке.— Но вышло как с подарками, которые в детстве так ждешь на рождество. Едва их получишь, и они уже не интересны.
