Том Уикер - На арене со львами
— Мы выслушаем губернатора в любую минуту, когда он пожелает отвечать,— сказал Андерсон.— Но мне кажется, поскольку время его столь драгоценно, вряд ли есть смысл прерывать расследование.
— Но будет чрезвычайно неудобно, если ему придется прервать свои показания, когда настанет час обеда.
— Мы не станем его прерывать, мистер Огберн. Ведь вряд ли…
— Не Огберн, а Огден.
— Огден. Ведь вряд ли губернатору потребуется на его показания весь день, не так ли?
— Конечно, нет, но…
— Само собой разумеется,— сказал Андерсон,— если после всего, что здесь говорилось, губернатору требуется небольшая отсрочка, чтобы подготовиться к защите, мы не станем его торопить.
— Господин председатель! — сказал Апдайк.— Я считаю нужным возразить. Мне кажется, что мистер Огден имел в виду совсем не это.
— Безусловно! — сказал Огден.— Господин председатель, здесь не суд, и губернатор Хинмен отнюдь не готовится к какой-либо «защите». В качестве его представителя я должен сказать, что все утро мы выслушивали весьма прискорбную мешанину из всяческих инсинуаций и предположений и не услышали ни единого факта, который имел бы хоть отдаленное отношение к губернатору.
— Ну, ведь его же не вызвали сюда повесткой. Он… мистер Когден…
— Огден, господин председатель.
— Прошу прощения, мистер Огден. Губернатор находится здесь по доброй воле, вот что я хотел сказать. Комиссия далеко не закончила свою работу. Нас ждут другие свидетели, которые также оставили важные и срочные дела. Если губернатора застигли врасплох факты, которые тут выяснились, и ему нужен час-другой, чтобы подготовить защиту, мы ничего не имеем против. И мы будем здесь, когда…
Тут Хинмен встал, и конец андерсоновской фразы утонул в возбужденном гуле. Бутчер бросил Моргану очередную записку: ПРОНЯЛО. Хант безошибочно сыграл на слабости Хинмена. Хинмен с его высокомерием и властностью не мог снести даже намека на то, будто его захватили врасплох, смутили или вынудили готовить «защиту». Он намеревался растоптать Андерсона, презрительно опровергнуть обвинения и гордо удалиться, оставив последнее слово за собой. Этого от него ждали все. Более того, этого ждал от себя он сам. Попытка отложить показания выдавала обиженное намерение сквитаться с Андерсоном за его тактику, вынудившую Хинмена ждать. Но теперь Хинмен оказался в невыгодном положении, и он это понял.
Огден с недоумением смотрел, как Хинмен надменно прошел мимо него и направился к свидетельскому месту. Растерянно сжимая папку, Огден поспешил следом и сел возле губернатора. Морган и остальные репортеры видели теперь только прямую спину Хинмена, который, не дожидаясь вопросов Андерсона или Адама, быстро, ледяным, пренебрежительным тоном назвал свое имя и должность.
— Ну что ж, мы рады видеть вас здесь, губернатор.
Выговор Андерсона стал чуть более южным, его непокорные волосы — чуть более растрепанными.
Две телевизионные компании вели прямые передачи из зала, и Моргану представилось, как по всей Америке домашние хозяйки сейчас щурятся на экраны поверх гладильных досок. Перед Хинменом сновали, ругались и щелкали камерами фоторепортеры, а Хант Андерсон терпеливо ждал.
— Я хотел бы предложить следующее, мистер Огдилл,— сказал наконец Андерсон. — Пусть губернатор говорит, что и как найдет нужным, а если комиссии что-либо останется неясным, мы зададим вопросы, когда он кончит, а может быть, по ходу дела, если это будет больше отвечать интересам расследования.
Огден, подняв брови, посмотрел на Хинмена, но Хинмен словно перестал его замечать.
— Господин председатель, — произнес Хинмен таким ледяным голосом, что он, казалось, близился к абсолютному нулю,— выслушав то, что здесь говорилось сегодня утром, я склонен был промолчать и покинуть зал, зная, что у американского народа достанет ума и справедливости расценить происходящее здесь как возмутительную попытку ради неблаговидных политических целей замарать меня, используя алчность и, возможно, преступные махинации того… того лица, которое назвалось артельщиком, а также скверные условия, по-видимому, созданные им в рабочем лагере, принадлежащем акционерному обществу «Агро-Упаковщики». Да, я предпочел бы просто уйти, однако я все-таки скажу следующее. Хотя я действительно приобрел акции «Агро-Упаковщиков», акции эти, как и все остальные мои финансовые дела, переданы в ведение доверенных лиц на весь срок моего пребывания на политическом посту, а потому я не имею никаких сведений и ничего не знаю о той деятельности, расследованием которой занималась эта комиссия. А теперь, господин председатель, разрешите пожелать вам все-го доброго.
Он встал так порывисто, словно невидимая рука дернула за веревочки, прикрепленные к его плечам. Огден тоже вскочил, хотя далеко не так ловко. Но они не успели сделать и шагу, как Андерсон сказал, словно ни в чем не бывало:
— Благодарю вас, губернатор. Я думаю, вас не затруднит ответить на вопросы, которые хотели бы задать вам члены комиссии, и я не сомневаюсь, что вы пожелаете выслушать показания свидетелей, которых нам еще предстоит вызвать сегодня.
— Ни ваши вопросы, ни все эти показания, господин председатель, меня не интересуют.
Хинмен отвернулся, давая понять, что терпение его иссякло.
В зале стояла мертвая тишина. Жена бывшего президента впилась взглядом в Хипмепа. Красноглазые телевизионные камеры жадно следили за происходящим.
— Что же, губернатор, вы не приносили присяги и, как я уже объяснил вашему защитнику, вас не вызывали повесткой. И я не сомневаюсь, что наша комиссия не сочтет возможным вызвать повесткой губернатора штата, даже если он предпочтет отмалчиваться.
Чем подробнее Андерсон объяснял, что принудить Хинмена давать показания он не может, тем яснее становилось, что Хинмену лучше дать эти показания добровольно, а не создавать впечатление, будто он предпочел уклоняться, воспользовавшись формальными предлогами и юридическими зацепками.
— Но я считаю себя обязанным поставить вас в известность, что показания, которые нам предстоит услышать позднее, могут вызвать серьезные сомнения относительно степени вашей причастности к этому делу, а также и относительно вашего недавнего заявления, будто «у вас нет никаких сведений и вы ничего не знаете» относительно предмета проводимого здесь расследования.
В зале поднялся шум, и Андерсон легонько стукнул молотком.
— Господин председатель, я решительно возражаю,— снова заявил Апдайк.— Губернатор Хинмен сделал полное и исчерпывающее заявление, по поводу которого я могу выразить только величайшее удовлетворение. И я не вижу более оснований злоупотреблять его временем.
Однако беда заключалась в том, что заявление Хинмена, как понимали все, не было ни полным, ни исчерпывающим, а потому вывод Апдайка явно повисал в пустоте.
Аристократ Виктор выбрал именно эту минуту, чтобы вмешаться.
— Наша комиссия,— произнес он своим неизмепно назидательным тоном,— обязана всегда помнить о презумпции невиновности.
Морган сразу понял, что эти слова глубоко уязвили Андерсона. Андерсон прекрасно знал разницу между сенатской комиссией и судом, но его идеальное представление о себе не допускало мысли о том, что он злоупотребляет своим положением и нарушает права свидетеля.
— Никаких выводов здесь не делалось,— сказал Андерсон.— Позволю себе напомнить моему достоуважаемому коллеге, что губернатору Хинмену я рекомендовал ответить на вопросы как раз для того, чтобы он рассеял, если это возможно, возникшие серьезные недоумения.
Огден вызывающе швырнул папку на стол.
— Выводы председателя представляются мне совершенно ясными,— сказал он.— Учитывая его собственные политические цели и учитывая также высокие обязанности, возложенные на губерпатора Хинмена, я считаю, что трудно придумать нечто более возмутительное и беспринципное, нежели то, чему я был тут свидетелем. И я требую…
— Ну, нет.
Ледяной голос Хинмена оборвал эту тираду, и в горле Огдена словно закрылся кран. Хинмен снова сел, такой же надменно невозмутимый, как раньше.
— Задавайте ваши вопросы, господин председатель.
Эти слова прозвучали так, словно Хинмена принуждали присутствовать при каком-то непристойном обряде. Ледяной голос не дрогнул, не утратил уверенности.
Нервы у Хинмена были железные. К этому времени он уже должен был понять, что играет на руку Андерсону и по андерсоновским правилам; он убедился, что пренебрежение оказалось бессильным перед лицом противника, а показания предыдущих свидетелей не оставляли сомнений, что Андерсону известно очень многое о его связи с «Агро-Упаковщиками». Тем не менее Хинмен заставил замолчать своего адвоката, презрительно отверг юридические лазейки, которыми мог бы воспользоваться, и теперь, не стерпев выпадов Андерсона, сидел на свидетельском месте, но оставался все таким же самоуверенным, спокойным, высокомерным. Это объяснялось той же причиной, по какой он попал в двусмысленное положение из-за «Агро-Упаковщиков», а теперь явился сюда: он просто не допускал мысли, что его действия могут быть поставлены под сомнение и найдется противник, который в конечном счете возьмет над ним верх. Слишком долго ему сопутствовал успех, он давно уверовал в свою счастливую звезду. А потому он не желал отступать ни на шаг и в определенном смысле загнал Андерсона в угол точно так же, как Андерсон загнал его. Схватка предстояла не на жизнь, а на смерть, и к тому же, подумал Морган, с применением любых приемов.
