Кит Ричардс - Жизнь
Мик придумал устроить тихую, как ему казалось, церемонию — это в Сен-Тропе-то, на пике сезона. Естественно, ни один журналист не остался дома. В те дни, когда еще не было личной охраны, новобрачным и гостям пришлось продираться по улицам через фотографов и туристов, от церкви до приемной мэра, с рукопашным боем, как когда хочешь попасть к бару в стоящем на ушах клубе. Я свалил и оставил отдуваться Бобби Киза, который в то время плотно дружил с Миком, ему досталась роль помощника шафера или кого-то такого. Шафером был Роже Вадим.
Роль Бобби упоминается здесь потому, что подружкой невесты при Бианке была очень симпатичная Натали Делон, брошенная жена французского киногероя Алена Делона, и Бобби сильно и опасно ею увлекся. Они с Делоном оказались в центре скандала, в который были замешаны французский премьер-министр Жорж Помпиду и его жена, а так же преступный мир от Марселя до Парижа. Был убит югославский телохранитель Делона, с которым у Натали был короткий роман, его тело нашли на свалке в пригороде Парижа. В его убийстве так никого и не обвинили. Делон оставил Натали и сошелся с актрисой Мирей Дарк. Это была крупная заваруха с опасными последствиями. За Делоном и Натали стояли влиятельные фигуры из марсельского общества, до которого тут было недалеко, плюс банда югославских крутых ребят. Очевидно, много кто был выведен из себя, и дело не обошлось без крупного политического шантажа, самой Натали у машины кто-то открутил гайки на колесах. Наверное, все-таки не самый подходящий момент становиться её новым кавалером.
Но у Бобби, который вообще ничего не знал, случилось стремительное увлечение, и на гулянке в тот вечер он вложил в свою дудку всю душу, лишь бы привлечь её внимание. Не сводил с Натали глаз ни на секунду. Он уехал в Лондон, а потом вернулся работать над альбомом в «Неллькот». И, когда он вернулся, Натали все еще жила здесь вместе с Бианкой. Что случилось потом? Ну, они оба живы, когда я это пишу, хотя не очень понимаю почему. Прошло еще несколько недель, и проблема всплыла по-настоящему.
Когда я улизнул со свадьбы, то направился в кабинку туалета в Byblos. И вот я отливаю, а в соседней кабинке, слышу, кто-то всасывает воздух. «Либо не пались, — говорю, -либо не тихарись». А в ответ голос: «Хочешь — угощайся».
И это был Брэд Клайн, который потом стал моим хорошим корешем. Он промышлял трансфером, транспортировкой дури. Был очень образованный, чистенький по виду парень и использовал этот имидж, чтобы пробиваться по жизни. Он потом все-таки начал барыжить коксом и втянулся в это дело сильнее, чем нужно, но, когда я его встретил, это была только шмаль. Брэд уже умер — обычная старая история. Если зарабатываешь этим дерьмом, не суй в него нос. А он сунул, и к тому же у него никогда не получалось вовремя выйти из игры. Но в день нашего знакомства мы с Брэдом ушли вместе тусовать и оставили свадьбу гулять без нас.
Мне удалось узнать, какой Бианка человек, только потом. Мик никогда не хочет, чтобы я разговаривал с его женщинами. Кончается все их рыданиями на моем плече, потому что они узнают, что он опять не удержался и сходил налево. Что же мне теперь делать?! Ну, родная, до аэропорта ехать еще далеко, надо пока подумать. Кто только не проливал слезы на это плечо: Джерри Холл, Бианка, Марианна, Крисси Шримптон... Столько перепорченных рубашек. И они меня спрашивают, что им делать! А я, блин, откуда знаю? Не я же их ебу! Приходит ко мне однажды Джерри Холл, сует записку от какой-то девицы, в которой буквы задом наперед — отличный шифр, Мик! — «Я буду твоей любовницей всегда». И всего надо было сделать — поднести её к зеркалу и прочитать. «О-о, ну что он за сволочь такая». И я в самой неподходящей роли утешителя, «дядюшки Кита». А ведь эту роль мало кто со мной ассоциирует.
Поначалу я думал, что Бианка — просто обычная вертихвостка. Она к тому же какое-то время держалась отстраненно, из-за чего никто в нашем кругу к ней особо не проникся. Но, познакомившись поближе, я обнаружил, что она дама умная и, что впечатлило меня больше всего, сильная. Она потом стала публичным лицом «Международной амнистии» и чем-то вроде странствующего посла своей собственной гуманитарной организации, а это немалое достижение. Очень миловидная и все такое, но также с очень решительным характером. Неудивительно, что Мик с ней не справился. Единственный недостаток был в том, что шуток она не воспринимала напрочь. Было б у нее чувство юмора, я бы сам на ней первый женился!
Начало отношений между Миком и Бианкой точно совпало с нашим отъездом из Англии. Так что в ситуации уже присутствовал явный конфликт, обозначилась трещина. Бианка привезла с собой кучу всякого багажа и народа, втянула в это Мика, но никому другому это было совершенно не интересно, и я уверен, что на сегодня это не интересно и самой Бианке. Но даже тогда я ничего не имел против неё как человека — мне только не нравилось, как она и её тусовка влияли на Мика. Это отдалило его от остальных, а Мик и без того всегда стремился как-нибудь отделаться. Мик мог взять отпуск и исчезнуть на две недели, мог решить, что он будет работать наездами из Парижа. Бианка была беременна, и их дочка, Джейд, родилась той осенью — Бианка как раз жила тогда в Париже. Ей не нравилась жизнь в «Неллькоте», и я её не виню. Короче, Мик разрывался.
В те самые первые дни в «Неллькоте» мы отправлялись на променад вдоль пристаней, или до Cafe Albert в Вилльфранше, где Анита пила свой пастис. Мы, очевидно, выделялись в этой местности, но были уже довольно закаленные и несильно переживали по поводу того, что думают о нас окружающие. Однако насилие случается в жизни, когда меньше всего его ждешь. Тони-Испанец, который приехал одним из первых, пару раз спас мне жизнь — либо буквально, либо иначе, — а в городке Болье, одном из ближних мест, куда мы выбирались из «Неллькота», он спас мою шкуру. У меня был Jaguar E-type, на котором я поехал в Болье с Марлоном и Тони на борту и припарковался в месте, где, как нам сказали два чувака, на вид вроде служащие гавани, было запрещено. Один подошел, сказал: «Ici» —и поманил нас с Тони в контору гавани. Мы с Тони пошли за ним, оставив Марлона в машине, — думали, что на пару минут, да и он был в пределах видимости.
Тони учуял все раньше меня. Два каких-то французских рыбака постарше нас. Один стоял к нам спиной. Когда он закрывал дверь на замок. Тони на меня зыркнул. Только сказал: «Прикрой сзади». Он рванулся как молния, сунул мне в руки стул, запрыгнул на стол с еще одним стулом и врезал им, так что щепки посыпались. Мужики были как следует ужратые — они только что пообедали с вином, кое-что осталось на столе. Я тут же наступил на шею одному, пока Тони уделывал другого. Потом Тони метнулся к моему, который был перепуган до усрачки, и Тони еще раз врезал ему по голове. «Пойдем отсюда». Пинком открыли дверь. Все кончилось за какие-то секунды. Эти на полу стонут и хнычут, везде разлитый кларет, сломанная мебель. Они ведь меньше всего ждали нападения — крупные такие морячки, никаких разговоров вокруг да около, им нужно было над нами поглумиться, отлупить. Планировали устроить себе веселуху с парой волосатиков. Марлон сидел в «ягуаре». «Пап, ты где был?» — «Ничего, все нормально». И по газам: «Поехали». Но какие приемы в исполнении Тони-Испанца! Это был балет, его триумфальный выход. По сравнению с Тони, Дуглас Фэрбенкс просто отдыхал. Самая скоростная реакция, какую я только видел, а я видел кое-что. Я в тот день выучил важный урок из его учебника, когда чутье говорит, что назревает проблема, действуй, не жди, пока она назреет.
Через три дня на порог заявились копы. У них был ордер только на меня, потому что Тони никто не знал, и вообще уже отбыл обратно в Англию. Последовала нескончаемая канитель с судебными следователями, но к моменту, когда дело поднялось на ступеньку-другую повыше, они поняли, что этим ребятам рассчитывать не на что. Когда всплыли факты и выяснилось, что они нас запугивали, что у меня ребенок остался в машине и что вообще с самого начала не было никаких оснований тащить нас в эту контору, неожиданно, как по волшебству, обвинения испарились. Уверен, что адвокат тогда обошелся нам недешево, но в конце концов те ребята решили, что не стоит заявлять перед судом, что в их собственной конторе их уделали два ненормальных англичанина.
Я не был в полной завязке, когда поселился в «Неллькоте». Но есть разница между «не завязать» и «сидеть». Сидишь ты тогда, когда не способен делать ничего, пока не доберешься до отравы. На это уходит вся твоя энергия. В общем, я прихватил с собой небольшую дозу на всякий пожарный, но по моим меркам я был все равно что в завязке. В какой-то майский день, спустя не так уж много времени после приезда, мы отправились на картинговую трассу в Канне, и там мой карт перевернулся и протащил меня пятьдесят ярдов спиной по бетону, ободрав с меня кожу как с кору с дерева. Я окарябался почти до костей. И прямо тогда, когда и вот-вот собирался записывать диск, — как раз то, что мне было нужно. Врач сказал: «Будет очень больно, месье. Рана должна быть чистой. Я буду посылать к вам человека ежедневно, он будет вас проверять и делать перевязки». И каждое утро у меня стал появляться этот медбрат, который раньше служил в медсанчасти в действующей французской армии. Он прошел Дьен Бьен Фу, последний оплот французской армии в Индокитае, он прошел Алжир; он перевидал море крови и потому работал четко и быстро. Такой ссохшийся мужичок, крепкий как гвоздь. Он делал мне уколы морфия каждый день, и без этого морфия мне было никак. Каждый раз, вколов мне дозу, он бросал шприц, как дротик, в картину на стене, всегда в одну и ту же точку — прямо в глаз. Естественно, потом лечение кончилось. Но теперь из-за этой травмы я сидел уже на морфине, как раз когда я думал что слез. Так что приоритеты поменялись, я должен был достать дури.
