Том Уикер - На арене со львами
Когда Хант в этот вечер отлучился в уборную, Морган сказал Адаму:
— Вы нанесли ему удар по больному месту.
— Думаете, он доведет дело до конца?
— На него будут давить, но он не поддастся.
Морган вдруг понял, что сам уже неколебимо в это верит.
Адам покачал головой.
— Знаю. Но боюсь, он станет ловить за хвост жар-птицу, как его подначивает жена. Это ведь началось как простое обследование условий жизни и работы сезонников, а теперь, по ее внушению, он уже о телевидении думает и обо всем прочем, словно вопрос только в Хинмене, хотя таких, как он, тысячи, а то и похуже найдутся.
Моргана удивила горечь его тона.
— Я сказал бы, что Поль Хинмен больше похож на механическую пилу, чем на жар-птицу, а это изрядно увеличивает драматизм событий,— заметил он.
Адам сжал в зубах очередную сигарету.
— Политически в этом, наверное, есть смысл. Но только я не очень верю, что политическими средствами можно добиться большого толку.
— Верно.— Морган допил третий бокал.— Вот и мне так кажется. Пеленку-то сменили вы, а не Хант. И не я. Да я бы до этой вонючей бумажки и щипцами не дотронулся. Ни в коем случае. И Хант тоже. В этом вся соль политики. Политика проводится в национальном масштабе. Она возносит человека в горные выси. Но попку младенца она не подотрет, нет, шалишь.
— В газетах вы пишете совсем другое.
— Еще бы! Я ведь профессионал. Но если угодно, я вам скажу кое-что другое. В один прекрасный день я об этом напишу. И об этом, и еще о многом.
— А почему не сейчас?
— Мне вот что странно, Локлир,— сказал Морган.— Вы не помните ни матери, ни отца и ничего про них не знаете, вы поставили крест на том месте, где выросли, и все-таки вы знаете, кто вы такой. Словно та парша, которая разъедает всех нас, вашего тела даже не коснулась. А потому, может, мы делаем все не так. И может, правы-то вы.
— А вы разве не знаете, кто вы такой?
Моргану не пришлось отвечать — подошел официант и поставил на стол новые бокалы, а потом вернулся Хант и они заказали ужин. За едой говорили о расследовании (старательно избегая прямых упоминаний о Согесе-Два), о жизни, о деньгах, о женщинах, о еде, спорте, автомобилях, о гомосексуализме, собаках, рыбалке, об истории и надеждах. Адам пил мало, а Морган и Андерсон много — в этот вечер у них на то была веская причина.
Время от времени (не слишком часто, не то ему бы не выдержать) Моргану чудилось, что занавес поднят, декорации убраны и в центре сцены, озаренном прожекторами,— весь разлагающийся мир. Лишь на единый миг — взгляд едва успевал различить мух, ползающих по запекшейся крови, как падал спасительный занавес, прожекторы тускнели и где-то в полумраке раздавались звуки вальса. А потом маска, под которой прячется мир, вновь обманет и успокоит зрителей, но оправятся они не скоро. Еще долго смех их будет вымученным, но выбора у них нет: смейся, если не хочешь плакать. Вот так и они с Андерсоном в тот вечер пили и заставляли себя смеяться — быть может, излишне громко,— и к вопросам, затронутым вначале, они вернулись, только когда Адам Локлир встал, собираясь уйти.
— Вы не сомневайтесь, я ваши намеки прекрасно понял,— сказал Андерсон, окидывая взглядом коренастую фигуру Адама.
— Я отнюдь не пророк.
— Самый настоящий! И я понял те намеки, которые предназначались мне. Не извольте сомневаться. У нас только одна цель, Адам. И мы поможем тем, кто живет в Согесе. Мы ничего не хотим для себя и ни от чего не прячемся. Мы предадим истину гласности, добьемся проведения кое-каких законов и, возможно, даже поможем кое-кому достаточно зарабатывать и есть досыта.
Морган впервые услышал, как он употребил это монаршее «мы».
— Вот потому я сейчас здесь.— Адам улыбался.— Вы же сами с этого начали.
Андерсон заговорил, сначала медленно, постукивая рукой по столу, потом его речь убыстрилась, хотя голос оставался тихим.
— И я повторяю сейчас. Послушайте, я ведь не восторженный оптимист в розовых очках и знаю, в каком мире мы живем; мне достаточно вспомнить отца, и любая иллюзия исчезает бесследно. Но всякий раз, когда я бываю в таких местах, как сегодня, всякий раз, когда я вижу детей, доведенных до такого состояния, всякий раз, когда я вижу, как жадные подлецы, вроде Мичема, или мошенники, вроде Тобина, наживаются на человеческой нужде и беззащитности… послушайте, Адам, у меня все внутри переворачивается, мне стыдно, что я человек. И в глазах у меня темнеет от бешенства — ведь что бы вы ни говорили, а я знаю, что мир вовсе не обязательно должен быть таким. И во мне просыпается Старый Зубр, а он в ярости мог все вверх дном перевернуть и свернуть шею кому угодно. Может, нам это не удастся, но одно я обещаю твердо: они нас заметят, они почувствуют, Адам, что мы тут.
— Надолго ли? — сказал Адам.— Завтра вечером я передам вам все материалы на Тобина.
Он кивнул Моргану и, погладив Андерсона по плечу, пошел к двери. На более дружеский жест человек с закалкой Адама Локлира вообще вряд ли был способен. Позже Морган решил, что этим, возможно, исчерпывалось не все, возможно, Адам почувствовал то, что уже надвигалось, а возможно, он знал, что семена гибели почему-то всегда зреют в плодах торжества.
Адам весьма скептически оценивал человеческие возможности. Морган это знал. Адам, по собственным его словам, жил в вечном страхе перед той минутой, перед теми обстоятельствами, которые его доконают, и безоговорочно верил в их неизбежность. Но еще больше он страшился не заметить, как это произойдет. Быть может, в тот вечер Адам, веря в искренность заверений Андерсона, уже предвидел, что падение его будет тем тяжелее. И быть может, погладил он Ханта по плечу не в знак дружеской привязанности, а в знак сочувствия, солидарности.
Адам ушел, но Андерсон и Морган продолжали сидеть за столиком, негромко переговариваясь. Пьяны они не были, но все еще не пришли в себя от впечатлений дня. Андерсон отказался от виски, и Морган заказал еще порцию только для себя.
— Пожалуй, не стоит больше пить. Попозже сюда доставят материал, который мне нужно будет изучить до завтрашнего утра. Послушайте, среди ребятишек, которые ходили за нами по лагерю, сколько было белых, а сколько черных?
— Не заметил.
— Я тоже. А ведь это любопытно, учитывая, что мы южане. Нищета стирает даже разницу в цвете кожи.
— Скажите, друг мой, вам не пришло в голову, что большинство сезонников на Атлантическом побережье все-таки черные, а фермеры — все белые?
— Ну и что?
— Право же, может, не так уж плохо, что до новых сенаторских выборов в нашем штате еще целых пять лет.
— Ну, об этом я пока могу не беспокоиться.
— С другой стороны,— Морган смотрел на Андерсона через край бокала,— человеку с южным акцентом в Белый дом попасть, пожалуй, можно, только если не тащить с собой на Север расовую проблему.
Андерсон засмеялся, не спуская глаз с Моргана.
— Это вы слишком, Рич, я ведь всего-навсего первоклашка.
— Ну, если вы опрокинете Хинмена, как задумали, на том месте, которое было приготовлено для очередного президента Соединенных Штатов, образуется порядочная дыра.
— Тем лучше, коль скоро речь идет о Хинмене. Но вряд ли в эту дыру сунут того, кто его опрокинул.
— Да, друзей в партии вы себе этим не завоюете, зато какие будут заголовки! Сколько часов в телевизионных программах это вам принесет! И сколько людей проникнется убеждением, что вы разъезжаете на белом коне, сокрушая зло. А в данную минуту, кроме Хинмена, ведь никого подходящего нет. Он всех вытеснил.
— Вы просто спятили. Вам прекрасно известно, что…
— Если вашу кандидатуру выдвинут, вы откажетесь?
— А, идите вы к черту!
Андерсон улыбался радостно и чуть-чуть смущенно.
Тут Морган понял, что повторяет Андерсону его собственные мысли.
— И позвольте дать вам совет: в следующий раз, когда вы отправитесь в такое зловонное местечко, захватите с собой фоторепортера.
— Я уже думал об этом. Но только для подтверждения. А! Вот и она.
Андерсон помахал рукой.
Между столиков торопливо шла высокая стройная девушка с толстой папкой в руках. Она улыбалась, и Морган ее узнал.
— Как раз вовремя,— сказал Хант. Оба встали, и Морган пододвинул стул от другого столика.— Познакомьтесь: Элис Роджерс… Рич Морган.
— По-моему, мы уже встречались, верно?
Элис села и закинула ногу за ногу.
— До последнего времени я работала у Берта Фуллера. Может быть, мы там виделись?
— Вероятно. Берта я давно знаю.
— Нет, вы поглядите на эту пачку!
Андерсон покачал головой в притворном отчаянии.
— Гляжу,— сказал Морган.— И меня сильно тянет напиться, а поэтому я уж лучше пойду.
Андерсон посмотрел на Моргана с ехидной усмешкой.
— А не заказать ли нам еще по маленькой на прощанье?
— Нет, спасибо, с меня довольно. А вам пора браться за работу.
Морган похлопал по папке.
— Спокойной ночи, мистер Морган.
Элис Роджерс держалась с такой независимостью, словно думала, что Морган и правда поверил, будто она приехала сюда из Вашингтона просто как курьер. Выходя из ресторана, Морган вдруг позавидовал Ханту, потом рассердился на него за политическое лихачество, потом вспомнил Кэти, и сердце у него забилось сильней. «Вот, значит, как», — подумал он.
