Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY
способность, которой обладаешь, — хорошая техника чтения. Зато, знаешь, какие мне наша кураторша, Морозова Зоя
Юрьевна, характеристики в ментовку писала? Все отделение валялось. Добрая бабуля, одинокая, к сироткам
неравнодушная. Ей надо-то всего ничего: на даче картошку посадить, картошку выкопать. Говорю, Юрьевна, вот хера ли ты
возишься с этой дачей, куплю я тебе два мешка картошки и ведро клубники, сиди не дергайся. Нет, говорит, свое надо. Свое
так свое. До сих пор гонцов к ней засылаю. А то еле ходит уже, а все охает, грядки, бл*ть, у нее не полоты.
Радка молчит. Поднесла сигарету к губам, чтобы затянуться, так и не затянулась. Смотрит и молчит.
— Ну, очаровал я тебя? Нет? П-фф, — Он тпивает вино и уверенно откидывается на спинку дивана. — Смеркалось. Ладно.
Придумаю какую-нибудь другую душещипательную историю с субъективным подходом к действительности.
— Так ты все это придумал? Про Зою Юрьевну… Прям сейчас насочинял?
— Конечно. Картошка-клубника… — смеется он, прикуривает черную с золотым фильтром сигарету.
Рада отворачивается. Глубоко затягивается, запивает вишневый дым апельсиновым соком.
Гера. Душу выжрет и не подавится. Она же ему поверила. Он рассказывал, а она верила, что так все и было. У него низкий и
глуховатый голос, и когда Артём говорит, то ярко выделяет «ж» и «ч» — очень запоминающаяся манера. Такую не спутаешь.
Она заслушалась его интонацией и поверила.
— Врешь, — вдруг резко говорит Дружинина и смотрит ему в глаза. Они темные, в них ничего не отражается. — Врешь ты, —
повторяет уверенно. — Есть у тебя Юрьевна, и копаешь ты ей картошку. Или кто-то копает по твоему приказу. — Делает
внушительную паузу. — Гера? Зачем это все?
— Хочу, чтобы ты была со мной, — отвечает прямо.
— Зачем?
— Надоели шлюхи.
— Была с тобой – как?
— Как хочешь. Сколько хочешь.
Рада не смеется, не язвит, не смущается. Твердо смотрит ему в глаза. Думает.
— А вдруг у меня есть мужчина. Тебя это не беспокоит? Ты даже не спросил.
— Нет, меня это не беспокоит. Ты будешь со мной, потому что ты этого хочешь.
— У меня есть мужчина. Я не буду с тобой.
— Начальник вашей аудиторской конторы, с которым ты спишь? Этот? — мягко уточняет он и, уводя смеющийся взгляд
вперед, тянется к бокалу.
Ни упреков, ни возмущений, ни удивления. Рада — сама безмятежность. Но, когда подносит сигарету к алым губам, пальцы
мелко подрагивают.
— Не копайся в моей жизни. Если тебя что-то интересует, спроси, я расскажу сама.
— Давно ты куришь?
— Года четыре. Пять. Что-то около того, — пожимает плечами.
— Зачем начала?
— Побаловалась, понравилось.
— Куришь, но не пьешь. Почему?
— Я не сказала, что совсем не пью. Очень редко выпиваю. Какие-то вопросы у тебя мелкие, — говорит с прохладцей и
улыбается.
— А я и не тороплюсь. Успеется. Завтра улетаю по делам. Вернусь к выходным. Не планируй ничего, я позвоню…
…Он привозит ее к дому без пятнадцати двенадцать.
— Пока, — коротко говорит она, не зная, что еще сказать.
Выходит из машины. На улице ёжится от ветра, плотнее стягивая воротник пальто.
Немного позже сидит в кровати, как всегда, завернувшись в одеяло, смотрит телевизор, но картинка не тает перед глазами.
Несмотря на усталость и позднее время, сон не идет.
Дружинина нерешительно берет в руки телефон, но смс-сообщение пишет очень решительно:
«Любимая книга, Артём?»
«Мастер и Маргарита».
Получая ответ, вздрагивает и косится взглядом на прикроватную тумбочку. Там лежит книга Булгакова. Та самая. «Мастер и
Маргарита». Ее любимая. Время от времени она ее перечитывает. Открывает на любом месте и читает.
«Спокойной ночи».
Куда ты там собрался улетать? Останься там навечно, Гера. Исчезни из моей жизни. Исчезни так же быстро и неожиданно,
как и появился.
«Приятных снов».
Два слова, и грудь разрывает от непрошенного тепла. Два ничего не значащих, привычно бессмысленных слова. Она точно
идиотка.
Гера, изыди.
fima 27.01.2015 13:45 » Глава 3
Кушано достаточно. Всё испытал, с судьбой своей мирюсь
и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода,
потому что дух мой ещё не угас… Живуч собачий дух.
«Собачье сердце»
— Как ты можешь есть эту дрянь? — Лариса Григорьевна медленно входит на кухню. Женщина благоухает после ванны. От
нее приторно пахнет чем-то экзотическим и сладким. Она мягко потирает руки, чтобы в них впитался крем, усаживается на
стул, поправляя длинные полы шелкового халата, и берет чашку чая.
— С большим удовольствием. — Рада не отрывается от книги. Читает и ест бутерброд с селедкой. Бородинский хлеб и
селедка в майонезно-горчичном соусе – чудо из чудес. Но мама этого не понимает. Мама много чего не понимает, но с ней
лучше не спорить, ибо себе дороже.
Желание спорить у Рады давно пропало, и ее совершенно не беспокоят ни пренебрежительно искривленные губы, ни
высокомерно вздернутая бровь матери.
Ах, если бы знала Лариса Григорьевна, как отчаянно портятся ее аристократические черты лица в минуты такой душевной
суеты.
— Не терплю этот запах. — Женщина морщит красивый прямой нос. — От него потом невозможно избавиться. Вонь, как… —
красочно фыркает и запивает свое возмущение фруктовым чаем.
— Как от портовой проститутки, да, мама? — тоже делая глоток сладкого чая, говорит дочь без смеха и иронии. Отчего слова
звучат еще более язвительно. Саркастично до зубного скрежета.
— Господи, где ты такого нахваталась?
— Да черт его знает. — Задумчиво переворачивает страницу. — Спрашивай, мама. Что ты хочешь у меня спросить.
— То, что мне рассказал отец, это правда?
— Возможно да. А может быть, и нет. Смотря что тебе рассказал отец.
— Про тебя и того… — Лариса Григорьевна замолкает, тщательно подыскивая определение, которым назовет Артёма
Гергердта. Просто произнести его имя-фамилию ей невероятно трудно, это кажется неправильным. Но другие слова не
находятся. — Про Гергердта. Вячеслав сказал, что ваша компания проводила у него на предприятии аудиторскую проверку,
и вы случайно узнали друг друга. Это правда?
— Да, мама, чистейшая, — отвечает Рада, тайно усмехаясь: так вот, какую историю придумал Гера. Что ж, богатая у него
фантазия. А главное, звучит так правдоподобно, что в это и она сама легко может поверить.
— Как ты только позволила, чтобы этот уголовник пришел к нам домой? — Голубые глаза матери блестят непримиримым
холодом.
В детстве такой взгляд Раду к месту примораживал, сейчас уже нет. Видимо, Лариса Григорьевна так долго думала о
произошедшем, что, говоря об этом, даже не удивляется. Так, словно Гергердт к ним домой день через день с визитом
заявляется.
— Почему сразу уголовник? Артём приличный состоятельный человек. Весьма состоятельный, хочу сказать.
В этом Рада не сомневается, хотя имеет довольно поверхностное представление о материальном состоянии Геры. Но
когда человек сосредотачивает в своих руках большие деньги и какую-то власть, он этим пропитывается.
— Каким был, таким остался.
— Ну, даже если и уголовник, — дочь небрежно пожимает плечами, — в нашей стране, с нашей экономикой, чтобы
разбогатеть, надо или кого-то убить, или украсть.
— Рада, девочка моя, вот только не надо такой обреченности. Все от человека зависит. Всегда.
— Никак не могу понять, отчего такое предубеждение? Что тогда, что сейчас. Твое неравнодушие к Артёму Гергердту меня,
честно говоря, пугает.
Мать ставит чашку на стол. Донышко громко звякает о столешницу.
— Это не предубеждение. Я считала и считаю, что каждый сам кузнец своего счастья. И несчастья тоже.
— Договаривай, мама. — Рада захлопывает книгу. — Выскажись, тебе будет легче.
Лариса Григорьевна сжимает тонкие губы. Опускает глаза в чашку. Она не ищет на дне ответов, не раздумывает — ей нужно
несколько вздохов, чтобы проглотить слова, которые готовы вот-вот сорваться с языка.
И она, конечно же, по обыкновению, берет себя в руки и спрашивает с ледяным спокойствием:
— Я очень надеюсь, ты не собираешься заводить с этим человеком какие-то отношения.
Господи, сколько слов. Да все какие-то несуразные, топорные. Не слова, а кирпичи. Мама как будто разучилась говорить по-
человечески. Правда, ей-богу, мат звучит гораздо душевнее. Особенно в исполнении Геры.
— Даже если и так, что в этом такого?
Рада убирает за собой посуду и, захватив книгу, уходит в комнату. Но разговор не закончен. Лариса Григорьевна, само
собой, придумает внушительную речь и выскажется. О своей целеустремленности и ее не-стремлении, о своей силе духа и ее
