Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY
Дружинина даже не удивляется. Разумеется. Если Гергердт знает, что она спит со своим начальником, то он и имя этого
начальника знает.
— А вдруг любовь? — усмехается она.
— Допустим, — улыбается бесцветно Артём. — Чего ж ты тогда по ночам кофе со мной распиваешь… и по ресторанам
разгуливаешь?
— Общительная я не в меру, — небрежно бросает Рада.
— Ну да. А я идеально подхожу для того, чтобы поговорить о погоде.
Им приносят напитки и десерты. Но разговор уже успел дойти до той точки, когда делать вид, что сладкое лакомство
интереснее, собственно, самого разговора, бесполезно.
— Артём, ты сказал, что тебе надоели шлюхи. Я два года сплю со своим начальником. Он женат, как ты, наверное, знаешь. И
ты не считаешь меня девушкой легкого поведения?
— Вот я о погоде, а она все о сексе, — вздыхает Гера и начинает с аппетитом есть баварский крем. Будто он только за этим
и пришел. — Нет, не считаю. Когда я сплю с замужними бабами, то мало интересуют их мужьями. Но вот ты мне расскажи, за
каким хреном ты спишь с женатым мужиком два года?
— Тебе с самого начала или про главное? Подумай как следует.
— Про главное.
— Он хороший любовник. — Рада тянется за сумкой, заглядывает внутрь.
— И все?
— Ты просил про главное.
— Тогда с самого начала.
Она улыбается и качает головой:
— Я же говорила: подумай как следует. Антошка хороший чуткий любовник, но, как человек, он полный мудак. Потому что
изменяет жене. А она нормальная. Как и все остальные, про которых такие козлы, как Антошка, вешают лапшу своим
любовницам.
— Еще скажи, что тебя совесть мучает.
— Нет. Потому что не я, так другая. Он все равно будет с кем-нибудь спать. Будет изменять своей жене. Но я, в отличие от
какой-нибудь другой, не буду пытаться увести его из семьи, потому что он мне нахрен не нужен. Черт, я сигареты дома
забыла. Вот это плохо. — Дружинина берет меню и открывает последнюю страницу. Ее сигарет нет в списке предложенных.
Пока она думает, какие взять, Гера подзывает официантку. Рада показывает меню и тычет пальцем в первую попавшуюся
строчку. Несмотря на то что до этого изучала выбор, она тычет наугад. Это заметно.
Через пару минут ей приносят сигареты. Она сначала неуверенно берет из рук Геры зажигалку (свою-то дома забыла), потом
нерешительно смотрит на пачку, срывает пленку, вытаскивает тонкую сигарету и, неумело зажав ее пальцами, подносит к
губам. Неумело. Хотя курит пять лет. А дальше Рада затягивается и начинает кашлять. Задыхаясь, она давится дымом,
словно курит в первый раз.
— Ой, мамочки, — шепчет, прикладывая свободную руку к горлу, — ну и гадость же.
Гера внимательно следит за ней. Он так заинтересован, что наклоняет голову чуть вбок. Он, кажется, весь
сконцентрировался на ней.
— Другие сигареты, — тяжело выдохнув, объясняет Дружинина. — Не привыкла.
— Они намного слабее, чем те, которые куришь ты.
— Я никогда не курила что-то, кроме Ричмонда. Только их, с первого дня. Гера, ты тут мне наобещал золотые горы. А мне
сейчас нужны всего лишь мои сигареты. Сделай так, чтобы у меня появились мои сигареты. Можешь?
— Рада, радость моя, для тебя все, что угодно.
Он выходит из-за столика. Дружинина не смотрит, куда он идет и зачем. Она смотрит на сигарету, снова осторожно берет ее в
руки и пытается сделать еще одну затяжку. Покашливает.
Гергердт возвращается за столик, забирает из ее рук дрянь, которую она пытается курить, и тушит в пепельнице.
— Пей чай, — говорит, точно приказывает.
Рада отпивает холодный чай. Он уже остыл, но так он еще вкуснее.
Официантка приносит Richmond Cherry.
— Число, — говорит Гера.
— Что? — недоуменно переспрашивает девушка.
— Назови любое число от нуля до двенадцати.
Рада закуривает, расслабленно откидывается на диван, не понимая, какого черта Гера пристает к официантке.
— Пять, — отвечает та.
— Свободна, — машет рукой и поворачивается к Раде. — Пять месяцев. Будь со мной.
Ее пушистые ресницы вздрагивают, и она распахивает глаза. От удивления. Но быстро берет себя в руки, тянется за вилкой,
съедает кусочек рулета. Запивает его ароматным чаем.
— А два месяца оперы-балета входят в эти пять? Или балет по ходу будем соображать?
— Нет уж, лучше по ходу.
…Он привозит ее домой после девяти вечера. Они снова скупо прощаются, не договариваясь о следующей встрече.
Гергердт провожает Раду до подъезда. Только взглядом. Ему теперь нельзя к ней приближаться, трогать нельзя, а то весь
контроль к чертовой матери. Не привык он себя с женщинами контролировать и сдерживать.
Шикарная девочка Рада Дружинина. Да, она должна была вырасти именно такой: высокой, красивой, потрясающе
сексуальной. Только вот косы зачем-то обрезала. В детстве косы у нее до жопы были. Толстющие.
Радке для того, чтобы мужикам голову сносить, не нужна ни тонна косметики, ни откровенная одежда. Ее сексуальность идет
откуда-то изнутри. Спрятана глубоко, но прорывается. Бережет себя Радка, не открывается. И все равно проскальзывает
что-то. Как посмотрит иногда, полыхнет взглядом или слово какое скажет, то пиши пропало — в глазах у него темнеет от
возбуждения. То, что она знает его в прошлом, придает их отношениям какой-то особый шарм, очарование, что ли. Забавно
это.
Артём никогда бы не стал искать ее сам и вмешиваться в ее жизнь, но случай столкнул. То ли несчастный, то ли все-таки
счастливый — непонятно. Если бы Рада не узнала его тогда, не вспомнила имя, так и отпустил бы, не напоминал о себе. Но
она вспомнила. Через столько лет. И обрадовалась, кажется. Ее радость была такая неподдельная и искренняя. Живая.
Словно они расставались на пару лет, а не потерялись на всю жизнь.
Он бы не вмешивался в ее жизнь, нет. Он жил как по накатанной, и его тоже абсолютно все устраивало, но было что-то в ее
поведении, что позволило ему вмешаться. Чувствовал интуитивно, что имеет на это право. А своим ощущениям он верить
привык. Долгое время у него ничего, кроме своих ощущений, не было, и не на что было опереться ему, кроме как на свою
интуицию. А уж теперь-то, с его-то опытом «препарирования» людей, глупо пропустить такие явные посылы. Много
несостыковок было в Радкином поведении. Полно. Но он пока не собрал все в одну картинку. Начиная с ее любовничка,
Антошки, и кончая дурными привычками. Ну ничего, разберется он.
Это, наверное, первый случай, когда Гера изучал человека не для того, чтобы уничтожить или поиметь какую-то для себя
выгоду. Он привык разрушать. Ломал, подставлял, наживался на несчастьях и горе, и никогда не оглядывался. Никогда.
Сжигал мосты, выжигал души, оставлял за собой бездыханные тела, но никогда не оглядывался. Его били, он бил в ответ
сильнее; сбивали с ног, он поднимался и ломал ноги другим; его ломали, а он цинично сплевывал свою боль и шел дальше.
Много чего делал, о чем вслух нельзя говорить. О чем лучше не думать. Его пытались устранить, но не смогли.
Начинал с наркоты. Торговал, как обычный барыга, и было ему абсолютно похрен, сколько народа подохнет от этой дряни,
сколько пресытившихся мажориков свернется. Или не мажориков. Пох-рен. Потому что у каждого своя голова на плечах. Сам
ни разу не пробовал, не баловался. Никто не смог заставить, не уговорили. Ни разу не кололся и не «пудрил носик». Потому
что книжки читал, а в книжках написано: наркотики — это смерть. А ему жить хотелось. А этим кайфожорам раз не хочется –
пусть сдохнут.
А ему жить хотелось... И не просто хорошо, а богато и красиво. Чтобы никто не называл оборванцем, и чтобы не приходилось
сидеть на лестнице, точно шавка он подзаборная, хотя дом как будто есть. Такая жизнь у него получалась — бесшабашная,
опасная. Без правил, без законов. Жизнь наотмашь.
Хорошая не получалась. Чтобы послушная и все по порядку. Отобрали. Дали, а потом отобрали. Почему? За что?
Он тогда пацаном был. Обычным. Горячим, непоседливым. Но безобидным. Никого еще не обидел. Ничего никому плохого не
сделал, никакого зла. Ну, дрался с пацанами. А кто не дерется? И не понимал: за что наказали? За что?
Мамку дали. Девять лет ему исполнилось. Он уже не думал и не надеялся. Не мечтал даже. Потому что не берут таких
больших детей в семьи. Маленьких берут, а таких, как он, уже нет. А его взяли! Говорит, увидела его и не смогла оставить.
Хотя тоже хотела мелкого взять. Мамка хорошая была. Настоящая. Любила его. Уроки с ним делала, вещи покупала
красивые. Заботилась. Спала в его комнате, когда он болел, от постели не отходила. Кучке пофиг было. Он не смирился, что
в дом такого большого ребенка привели, все понимающего. Артёму тоже на Кучку пофиг было — главное, мамка его любила,
