передний - o 496d70464d44c373
ею мои запястья. Второй веревкой он собирался привязать меня к креслу,
но я ловко извернулся и изо всех сил ударил его между ног связанными
руками.
От боли Дэн подпрыгнул на метр и грохнулся на пол ложи. Из соседней
кабины опять зашикали. Я схватил камертон и ключи от машины,
выпавшие на пол, и выскочил в коридор.
Дэну стоило воздать должное. С болью он справился очень быстро,
поэтому, как только я оказался в коридоре, он одним прыжком преградил
мне путь к выходу из театра. Я резко повернулся и юркнул в дверь за
кулисы.
208
Через несколько минут мы были уже над сценой и носились по мостикам
так, что от нашего бега раскачивались декорации. Нас никто не мог
заметить – мы были слишком высоко. Я выплюнул кляп и орал что есть
мочи, но из-за оперы меня не было слышно. Связанные руки почему-то
влияли на равновесие, и я очень боялся упасть с неверных, дергающихся
мостиков.
Послышался треск. Я оглянулся с риском для жизни – всю погоню Дэн
держался в нескольких метрах позади меня. Но обернувшись, я его не
увидел. Оказалось, мостик треснул под ним, и Дэн повис над сценой,
чудом ухватившись за веревочные перила.
Я подбежал к нему.
– Хватайся за меня!
Но в следующую секунду передумал.
– Дэн…
Дэн пыхтел и напрягался, чтобы подтянуться и взобраться наверх. Ему
не хватало сил.
– Дэн, – повторил я.
Он уставился на меня ненавидящими глазами.
– Тебе не хватит сил.
– Знаю, сволочь.
– Это ты сволочь…
Дело в том, что я вспомнил о Кошке и ее дикой смерти. Ведь указание
дал именно Дэн. И его собственная жизнь теперь была в моих руках.
– Ты убил мою кошку.
– Рассказать как? – прохрипел он, жмуря глаза от хлынувшего пота.
– Это было единственное существо, которое я любил совершенно чистой
любовью. И оно не способно было защититься от вашего безумия. Я
просто не имею права простить вам ее смерть. Я должен отомстить за ее
беззащитность.
– Заткнись! – Дэн уже не контролировал свой голос.
– У тебя есть выбор. Это будет не мой суд. Ты сейчас упадешь и, если
разобьешься – такова твоя участь. Останешься в живых – я не стану
добивать.
– Сука! – крикнул Дэн и из последних сил дернулся вверх.
Он вытянул ко мне руки, хотел схватить и утянуть за собой. Но я во
209
время отклонился, и Дэн засвистел вниз.
Как мне стало известно намного позже, его тело пролежало за
декорацией несколько дней, пока запах не стал уж слишком сильным и не
привлек чье-то внимание.
Мне некуда было податься. В Порше я избавился от бечевки. Зажал
между коленями перочинный ножик и долго матерился – как ни
удивительно через десять минут это помогло. Камертон вышвырнул из
окна в мусорный контейнер.
Возвращаться на Маяковскую мне само собой не хотелось, поэтому я
подкатил к своему родному дому и попросил у соседки ключи от квартиры.
Она была очень рада меня видеть, удивилась, куда я запропастился.
Действительно, куда это?
В квартире ничего не изменилось с моего предыдущего посещения.
Никто так и не предъявил права на бедняжку. Я приготовил себе чай и
уселся в просторное кресло около телефона. Я ждал звонка.
Наверное, события последних нескольких часов сильно меня утомили.
Мне почему-то не казалось странным, что квартира №44 служила
прибежищем для террористической организации или религиозной секты,
что, прожив бок о бок с алкоголиками и маргиналами и даже затащив
некоторых из них в постель, я совершенно не подозревал об истинном
положении вещей. Говорило ли это об эгоизме?
Я пил чай и смотрел на телефон.
Они знают, что я здесь. Мой главный противник знает, что я здесь. Кто
он? Я стал перебирать в уме всех подозреваемых. Валентин? Именно он
поселил меня в квартире №44. Так или иначе, буду рад снова его видеть.
Диего? Вся эта история с моей матерью бросала на него густую тень.
Министр Просвещения? Ах, алчность, да заберите вы чертов гарнитур –
можно подумать, я сильно против. Бывшие коллеги отца? Все еще не
помню ни одного имени. Сергей? Случается, что ты знать не знаешь про
кого-то, а этот кто-то контролирует всю твою жизнь. Моя мама? Видимо,
она не очень добрая женщина.
Как только я подумал о матери, раздался телефонный звонок. Я
вздрогнул. Поднял трубку.
210
– Гайто! – прокричали на том конце линии. Шли сильные помехи.
Гайто. Гайто. Магометова зовут Гайто, но, может быть, номером
ошиблись или кого-то другого спрашивают. Молча я положил трубку.
Перезвонили тут же. Мужской голос на этот раз уточнил:
– Гайто? Магометов, ты? Слышишь?
Значит, меня подставил Магометов. Я вспомнил, что отцовские коллеги
были чеченцами. Но что мне делать? Магометов в моем присутствии
произнес только два слова, но мне показалось, что я все-таки смогу
воспроизвести тембр его голоса. Потом, на линии были помехи.
– Ебаны, – сказал я, наконец, тем же утомленным тоном, что некогда
Магометов.
– Не сердись, шеф!
Сработало.
– Шеф, – начали оправдываться на том конце линии, – я не виноват в
этом, сам знаешь. Дело вышло из-под контроля. Тобольцев был прав –
есть еще кто-то, не только Гречишный интересовался камушками. И в
библиотеки его прирезал не Пашечка-ключник, как мы думали.
– Тобольцев что-то знал…
– Думаю, ему удалось продвинуться в расследовании. Он ведь сказал,
что нам мешают люди из Архитектурного Совета и что они собираются
взорвать пару домов и свалить все на нас. Тобольцев даже догадался, как
они хотели устроить взрывы, но ему понадобилось убедиться. Он и поехал
в библиотеку тогда, чтобы какие-то схемы посмотреть.
Идиот, все выкладывает. Но я ничегошеньки не понимал из его нервного
лепета.
– Шеф, ты камни взял?
– Какие камни? – не сдержался я.
– Гайто, ты чего? Алмазы этого придурка… – он назвал имя моего отца, –
они под кожаным сиденьем кресла.
Алмазы моего отца. В детстве он рассказывал мне историю, что вывез из
Индии несколько десятков крупных камней, но я думал, что это сказки. Я
подковырнул сиденье кресла в стиле ар-деко ножом и увидел бархатный
мешочек. В нем лежали алмазы.
– Этого нам вполне хватит, – сказал я, чтобы потянуть время.
– Еще бы! На целую войну хватит. Гречишный нам чуть все дело не
211
испортил, когда стал охотиться за гарнитуром. Пень он, даже не понял, что
камни давным-давно в квартире, но мы его ловко сбили с толку. Пашечка
несколько месяцев торчал около двери – все напрасно. В квартиру никто
не приходил, вот они и решили, что алмазы уже давно переправлены в
Чечню.
– Слушай, – я решил импровизировать. – Мне в «Пекине», наверное, что-
то в стакан подсыпали. Голова кружится…
– Шеф, это Гречишный, это он хочет твоей смерти – я же говорил.
– Глаза слипаются. Я все забыл, ты едешь сюда?
– Гайто, может, мне, действительно, приехать за тобой? Ты в порядке?
– Ладно, справлюсь. Планы изменились – жди меня в баре.
– Шеф, мы там и договаривались встретиться…
– Ебаны! – заорал я. – Ты мне перечить, что ли, будешь?
– Тихо, тихо, шеф, я не хотел.
– Скоро буду, – я бросил трубку.
Все перепуталось. Алмазы. Война в Чечне. Архитектурный Совет,
Гречишный, Магометов, а я-то тут при чем? Выходило, что моего отца
убили коллеги по бизнесу из-за этих камней. Их долго не могли
обнаружить, потом, видимо, догадались, что драгоценности в кресле,
подписали со мной договор о передаче квартиры на выгодных условиях,
избавились от меня. Почему просто не похитили камни? Видимо, не
хотели, чтобы информация распространилась. Охоту за алмазами вел еще
Гречишный. Уверен, что ему мама мозги запудрила ценностью гарнитура, а
сама она нацелилась как раз на камушки. Но Гречишный не мог
действовать грубыми способами – ему необходимо было заботиться о
профессиональной репутации. Пашечка-ключник на самом деле при нем
служил. Исполнял всю грязную работу, решил, что я в курсе этого дела,
хотел доставить к начальнику, пытать… Они ведь не знали, что алмазы
лежат в кресле, а переворачивать квартиру вверх дном – слишком
рискованно, привлечет внимание. Люди Магометова догадались, где
камни, потихоньку заменили кресла в квартире, чтобы никто не заметил,
убедились, что драгоценности там, потом решили, что лучше всего
оставить все как было и поставили кресло с алмазами на место – теперь
