Том Уикер - На арене со львами
Да ему, по-видимому, только и оставалось, что помалкивать, размышлял Морган, хотя поплатился он за это дорогой ценой: к концу избирательной кампании «Андерсоновские хождения за тельцом» от Дентона до Красных Ключей занимали видное место в газетах и телепередачах штата. Основную роль здесь сыграла пресса, она ухватилась за модную тему и эксплуатировала ее безо всякого зазрения совести. Избирательная кампания проходила вяло, а тут вдруг ожила память об одной из самых ярких политических фигур штата и появился, следуя дурацкой газетной манере выражаться, «интересный человеческий материал»,— как будто речь идет о товаре, который можно завернуть в бумагу и налепить ярлык. Каждый божий день под горячим весенним небом по пыльной грунтовой дороге проходило в Красные Ключи по две-три группы пешеходов, и каждый божий день на первых полосах газет появлялось изображение Ханта Андерсона, передающего бычка то сияющему школьнику, то безрукому ветерану войны, то пожилому негру, который сообщил обступившим его репортерам, что когда-то убирал двор у Джеймса Т. Джонсона за десять центов в час и в результате этих деловых взаимоотношений намерен теперь голосовать за Ханта Андерсона. Один бычок достался лучшему игроку местной университетской футбольной команды, который все одиннадцать миль пробежал трусцой в спортивном костюме, увлекая за собой целую свиту пыхтящих спортивных комментаторов. Выиграл бычка вице-губернатор штата, а также и командор местного Американского легиона, и Андерсону ничуть не повредило, когда тот объявил, что все равно будет голосовать за «настоящего американца» Гравия Джонсона. Правда, этого прозвища он, конечно, не употребил, но и нужды не было: «Андерсоновские хождения за тельцом» пришили его к Джонсону навечно. (Еще на днях Морган читал в одной газете, что Гравий Джонсон выступил в сенате против порнографии,) А чего этот высокопарный дурак не терпел, так это насмешек.
Прозвище к нему так и пристало, а Хант продолжал раздачу бычков и высмеивал все, что ни подвернется: от джонсоновского прославленного ума и джонсоновских политических хозяев до джонсоновской деловой репутации. Тот дважды на публике терял самообладание и один раз даже, покраснев как рак, убежал с трибуны. Он напыщенно требовал на митингах, чтобы этот тип Андерсон перестал веселить присутствующих и заговорил наконец серьезно. Лидер перешел в оборону; Морган и другие репортеры нутром чувствовали перемены в ходе избирательной кампании. К тому же козыри, которые хозяева Джонсона, наверно, приберегли на конец игры, так и не пробились на первую полосу газет, где полноправно властвовали «Андерсоновские хождения за тельцом», хотя сам Джонсон все чаще рассуждал теперь о раздельном обучении, угрозе для наших женщин и о южном образе жизни. Но все эти расовые вопросы, намеки и выпады, способные растянуть Андерсона, как на дыбе, между его совестью и тактическими соображениями, не производили на публику никакого впечатления.
Таковы были результаты «хождений». Но было и нечто другое, может быть даже более важное, хотя и не поддающееся определению. В предвыборной кампании наступили внезапные перемены. Политика — чувствительный механизм. В один прекрасный день, в одну какую-то неделю кандидат вдруг приобретает силу. Люди, не обращавшие на него внимания, начинают его слушать. Сотрудники, выполнявшие свои обязанности формально, от сих до сих, принимаются работать не за страх, а за совесть. Поступают все новые и новые деньги — слишком поздно для финансирования избирательной кампании, но, все равно, это важный признак успеха для сотрудников, политических приверженцев, для самого кандидата, да и с долгами расплатиться никогда не поздно. Неведомо почему, веселее и много-люднее становятся собрания. Все искрится, речи сами собой складываются остроумней, бойчей наяривают музыканты, организаторы работают один усердней другого — победа совсем близка, вот только надо еще куда-то позвонить по телефону, еще раз задержаться на работе за полночь, еще раз — последний! — проехать по этому округу, устроить митинг в этом городе.
И вот накануне выдвижения кандидатур Андерсон снова оказался в Дентоне, и голубое свечение телевизоров разнесло его образ по всему штату в первой из серии передач, которые еще долго потом велись с исторического балкона отеля «Хлопковый король». Победа была за ним. Морган не сомневался, никто не сомневался, нельзя было не чувствовать, как «хождения за тельцом» изменили направленность всей кампании, и она заполыхала, словно большой костер.
В своей заключительной речи Хант Андерсон снова явился перед публикой в прежнем качестве серьезного борца за идеи, позволив себе только в самом начале один выпад против Гравия Джонсона, который под занавес надумал наконец, как парировать «Андерсоновские хождения за тельцом», и добродушно объяснил, почему не принимает в них участия: просто у него от жары болит голова,— что очень странно, заметил по данному поводу Андерсон: о существовании у его противника этой пятой конечности никто до сих пор не подозревал.
Но больше Андерсон в тот вечер не смешил публику. Доступно и кратко — он всегда отличался лапидарностью стиля, да и телевизионное время обходится недешево, — он подвел итог вопросам, которые выдвинул в начале кампании: основательное образование и, значит, общедоступные школы; гражданская ответственность и, как он выражался, «сбалансированная экономика» в противовес однобокому индустриальному развитию, имевшему место в их штате со времени окончания второй мировой войны. Он дал торжественное обещание держать двери своей приемной открытыми и часто приезжать в родной штат, чтобы не терять связи с чистым источником народных взглядов и обычаев, подальше от городских свалок Севера. Под конец, глядя больше в телекамеру, чем на собравшихся людей, он сказал нечто, напомнившее Моргану ночь на могиле Старого Зубра.
— Друзья мои, за эти дни я прошел длинную дорогу и по пути, мне кажется, неплохо познакомился с вами, и вы, безусловно, лучше узнали меня. Я добивался у вас чести служить вам и верю, что завтра вы подарите мне это право.— Он переждал, пока утихли неизбежные приветственные возгласы.— Если же нет, все равно для меня очень важно, что я стремился к этому, что вы меня тепло встречали и внимательно выслушивали в разных уголках нашего штата — этой земли, которая дорога нам всем, которую отцы наши передали по наследству нашему поколению. И если мне выпадет честь в ближайшие шесть лет служить вам, я намерен быть достойным этого наследия. Я намерен сам быть достойным, и еще, друзья мои, я намерен обратиться ко всем, кто любит нашу землю, кто гордится ее великим прошлым, с призывом сделать все, чтобы она и ныне была достойна тех традиций свободы и гуманности, перед которыми мы все преклоняемся.
Это были не совсем обычные слова для заключительной речи после избирательной кампании. Ночью Морган продиктовал в свою газету по телефону такой репортаж: Андерсон продолжает игру Старого Зубра, сославшись на наших отцов и на величие прошлого, он еще раз подчеркнул свою преемственную связь с отцом, а повторением слова «достойный», равно как и всем тоном этой речи, он словно бы призвал самого себя и весь штат подняться над прошлым навстречу славному будущему.
Это был тон не только последней речи, но и всей кампании, уверял его потом Андерсон, неважно, что перелом в его пользу произошел благодаря «хождениям за тельцом» и личине популярного краснобая, которую он надел на себя с такой легкостью и которая, кстати сказать, приносила ему ту же теплоту человеческих контактов, что и рукопожатия — а в рукопожатиях Андерсон по-прежнему не знал себе равных.
— Это пришло мне в голову в тот вечер в Дентоне,— объяснял Андерсон,— ведь когда заставляешь людей смеяться и показываешь им, что они тебе не безразличны, что ты все-таки немного знаком с их жизнью, понимаешь их вкусы, разве это менее уважительно, чем лекция о валовом национальном производстве?
— Нет, конечно,— ответил Морган.— Но, с другой стороны, разве это помогает разрешить вопрос о гражданских правах? Или о минимуме заработной платы?
— Да, но первое, что должен сделать политический лидер, это убедить людей идти за собой. Вы, черт возьми, отлично знаете, Рич, что моя позиция не изменилась ни на волос, в частности насчет гражданских прав и минимума заработной платы.
Я провел серьезную избирательную кампанию, какой еще и не видывали в этом штате. И сегодняшняя моя речь, по-моему, была недурна. А что я публично роздал несколько бычков и на людей это произвело впечатление, так что ж с того?
— Сорок девять бычков, если быть точным.— Они возвращались в автобусе Андерсона после его дентонской речи. За окнами в свете луны лежали зеленые просторы, здесь и там перемежаясь черными полосами жирной вспаханной земли. Морган держал меж колен бутылку, и они выпивали, то и дело наполняя бумажные стаканчики.— Целая гора мяса и немалые затраты, даже при вашем размахе. Можно задать вам еще один, последний, подлый вопрос, строго конфиденциально, не для печати?
