Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?
- Вина! Я ещё хочу вина!
Танцевали.
- Вина, я ещё хочу вина!
Уже совсем в темноте они вышли из ресторана. Стройная женщина в чёрном, элегантном платье на узких бретельках, рядом с ней предупредительный мужчина, чуть седоватый, высокий. Красивая пара, сказал бы про них всякий встречный. Красивая пара.
Двадцать пять лет, прожитых вместе, не удалили их друг от друга, а научили друг друга ценить. Возраст не юношеская бижутерия. Возраст драгоценный камень, который при умелой огранке способен засверкать светом сдержанным и достойным. Ирина валилась с ног от усталости, от выпитого вина, от чувств, переполнявших душу.
- Ты спи, - сказал ей Олег, когда они вернулись в номер, - а я пойду покурю на улице.
Она заснула. А среди ночи вдруг проснулась от какого-то тревожного толчка. Так бывает: вроде ничего не беспокоит, но сердце опытный вещун, у него свои глаголы. Где Олег? Встала. Набросила халатик, вышла в чёрную духоту южной смоляной ночи. Совсем недалеко увидела одинокий огонёк от сигареты. Олег! Сейчас подкрадусь и зацелую, единственного, неповторимого, любимого... Сняла босоножки, на цыпочках обошла скамейку справа и встала под кустом магнолии, затаившись и улыбаясь. И тут поняла, что ошиблась. На лавочке сидели двое, мужчина и женщина. Мужчина курил, а женщина всхлипывала и говорила:
- Я не могу больше, это пытка, понимаешь... Зачем ты затеял всё это, сколько ещё ты будешь притворяться и морочить ей голову? Пора что-то решать.
«У каждого своё», - подумала Ирина и хотела было незаметно уйти.
- Ты потерпи, потерпи, солнышко моё ненаглядное. Ты же знаешь, как я люблю тебя, мы будем вместе, вот увидишь. Но не сейчас. У нас юбилей, серебряная свадьба, не могу же я сказать ей об этом сейчас. Это жестоко, Таня, согласись, это жестоко.
Это был голос Олега. Первые несколько секунд Ирина почувствовала, что у неё поплыла под ногами земля. Но потом она впилась глазами в черноту, обратилась в слух, боясь упустить хотя бы слово:
- Жестоко? А не жестоко покупать мне билет в соседнее купе, привозить меня сюда, чтобы я каждый день видела твою сияющую счастьем жену, не жестоко дарить мне короткие поспешные встречи, ночью, на сыром песке, пока она спит в люксе.
- Потерпи. Это последняя её радость. Вернёмся, я ей всё скажу. Я сам измучился. Ты же умница, Танечка, потерпи.
- Я люблю тебя, Олег. И готова терпеть, сколько скажешь.
- Вот и хорошо, я тоже тебя люблю. Совсем скоро мы будем вместе, и никто нас никогда не разлучит. Я пойду, я уже и так задержался...
Она опередила его. Она успела. Легла, отвернувшись к стене, затаилась. Он долго плескался в ванной, потом тихонечко, боясь разбудить её, лёг рядом. И мгновенно заснул.
Утром Ирина знала, что сделает. Ночь хоть и короткая, потому что летняя, а идёт в ней, видимо, час за два, если успела Ирина несколько раз проиграть пластинку их неповторимого свадебного путешествия. И вот ведь удивительно: у неё не было слёз. Сухими, воспалёнными глазами смотрела она в чёрный потолок, пока смутно не прорисовалось в нём едва заметное пятно абажура. Потом пятно стало рельефным, потом во всей своей красе предстал красавец - абажур их роскошного семейного люкса, зелёный, бархатистый, не утомляющий взора.
Ирина встала, боясь, что Олег проснётся раньше, и она не выдержит. Ушла на море, но и тут сжималось от страха сердце: вдруг встретит Татьяну. Обошлось. Олег стоял на балконе и беспокойно всматривался в садовую аллею.
- Куда ты пропала? К завтраку опоздаем!
- Иди, я догоню тебя! - хотела сказать весело, а получилось вызывающе громко, почти визгливо.
Да, она знала, что сделает. Она наденет своё вечернее платье. Плевать, что утро, что она будет выглядеть в нём нелепо. Нелепее, чем выглядела она рядом с мужем, который в соседнем купе разместил свою любовницу, ей уже не выглядеть. Она уйдёт красиво и избавит его от ожидания подходящего момента. Со своей серебряной свадьбы она проводит его к свадьбе новой, жизнь раскручивается стремительно: «Олег, лови момент!» Она ненавидела его, она хотела его растоптать, разметать по клочкам, но она знала, что сделает.
Завтрак был в разгаре, когда Ирина вошла в ресторан в своём чёрном, на бретельках, платье. Глянула в попавшееся на пути зеркало. Маска. Маска вместо лица. Некрасивая, неживая. «Старая, какая я старая...» Она сама испугалась себя. Села. Олег напрягся, увидев её в «козырном» наряде:
- Ты что, обалдела?
- Гулять так гулять. Закажи мне коньяк. Если можно, такой, какой мы пили в поезде, помнишь?
Официант принёс коньяк. Она налила себе в большой бокал для сока, пригубила.
- Я хочу сказать тост.
Олег почувствовал недоброе:
- Прекрати истерику.
Она встала и через весь зал, с бокалом, направилась к столику Тани. Та сидела спиной к ней, намазывала масло на кусок хлеба, мирно беседуя с соседкой.
- Ты пила коньяк за наше семейное счастье, - громко сказала Ирина. Таня вздрогнула, повернула к ней бледное лицо. — Теперь я хочу выпить за твоё счастье, - она хотела продолжить заготовленную ночью фразу, красивую, витиеватую, но комок ненависти перекрыл гортань, она зашипела, она испугалась своего голоса:
- Подавись, - и выплеснула коньяк в лицо сопернице.
Что было потом - не знает. Убежала, с трудом удерживаясь на высоких каблуках. Побросала вещи в чемодан, выбежала на улицу. Только в самолёте пришла в себя, выпила предложенный стюардессой кофе.
Вскоре после этого и позвонила:
- Я опозорю его на весь белый свет...
Жажда мести давала силы. Она взяла на себя организацию развода, она позвонила шефу Олега и открыла ему глаза на «положительного» подчиненного. Она выложила сыну в подробностях всю историю их короткого отпуска и заявила: «У тебя больше нет отца, он умер и для тебя, и для меня». Сын обнял её, а она всё никак не могла заплакать. Прошло месяца два, Ирина устала от мести, ей захотелось сочувствия, и она стала искать его среди близких. Да разве нашла? Судить-то мы мастера. «Эх, не надо было тебе ломать дров, ушла бы потихонечку». «Эх, не надо тебе было посвящать в ваши дела сына». Эх и эх, сколько всяких «эх» на её измотанную, сломавшуюся в ненависти душу. Однажды ей очень захотелось позвонить Олегу и попросить его о встрече. Нет-нет, она ни на что не претендовала, но пусть он расскажет ей, как он умудрился поселить в своём сердце двух женщин, как смог так искусно скрывать от неё свои чувства к Тане. Ведь она ни разу не почувствовала тревоги. Только тогда, когда проснулась среди ночи и пошла искать его. Не позвонила. Да и знала: никогда не позвонит. А ещё ей было... стыдно вспоминать тот свой «маскарад» в ресторане, она пряталась от воспоминаний, но они настигали её и мучили. Тогда-то она позвонила мне второй раз и попросила о встрече. Я вспомнила её нервный, взвинченный голос, упрёки.
- Приходите.
Мы просидели с ней два часа на кожаном диване в коридоре. Она говорила сначала торопливо, но потом успокоилась. Я слушала и удивлялась тому, что давно заметила. Нам легче говорить с чужими. Чужие не знают нас хорошо, нам можно причёсывать свои поступки, оправдывать себя. Вот и Ирина. Она прожила с Олегом много лет, а не разобралась. Да, говорила она, он оказался скрытным, хитрым. Какая подлость... Но она сильная, она перенесёт. И вдруг вздохнула, посмотрела на меня печальными искренними глазами:
- Может, мне в церковь сходить? Говорят, помогает...
А через три дня опять позвонила:
- Ходила. С батюшкой говорила. А он мне: «Прости его!» Я должна простить Олега, как вам это нравится! Он предал меня, он всадил мне нож в самое сердце, и я же должна его простить! Ничего не понимаю... Разве можно простить измену?
- Простить можно всё. Только вот не все это могут...
Она не звонила очень долго. А я вспоминала её часто, жалела, что не взяла номер телефона, и как же обрадовалась, когда услышала:
- Это Ирина. Помните, та самая, история с отпуском в Сочи? Можно приду? Потерпите меня ещё немного...
Опять мы сидим на редакционном кожаном диване и опять никуда не спешим. Разве можно спешить, если сидящий перед тобой человек говорит очень важные выстраданные слова:
- Я опять пришла к батюшке за утешением. А он своё, утешать не буду, а вот настроить душу на прощение помогу. А я опять ему: «Не прощу, не смогу простить». А он своё: «Трудись - и сможешь, а без труда разве можно добиться в жизни чего-нибудь путного?» Как на работу ходила в храм. Сын заволновался: «Мать, как бы тебе не перемолиться». А потом вдруг говорит: «Смотрю на тебя и не узнаю, ты или не ты. Какая-то светлая, ты, мать, стала». А я сама чувствую, внутри посветлело. Икона есть - «Утоли моя печали». Я перед ней встану, молиться не умею, так стою. А оно - отпускает... А ещё «Умягчение злых сердец» купила, небольшую, на картонке, какая разница. Прошу умягчить моё сердце, уж очень ожесточилось оно после той истории. А потом как завеса открылась: столько увидела в своей душе, Олегу со мной не сахар жилось, не от хорошей жизни на молодую засмотрелся. Я решила, будь что будет. Позвонила. Таня взяла трубку. Я говорю, это Ирина, ты меня прости за всё. И Олегу передай, что прошу у него прощения. Так легко стало! Какое это удивительное чувство - чистая совесть. Нам бы эти праздники каждый день праздновать, а мы из них событие делаем. Вроде как подвиг — человека простить. А это наша обязанность перед Богом.
