передний - o 496d70464d44c373
ты испытываешь эмоции, относясь к этому с долей иронии; сказать же, что
ты любишь – это уже поступок, за него несут ответственность. Старым
людям веришь в этом как-то охотнее. А гениев от любви, вундеркиндов от
любви я никогда не встречал, хотя предполагаю, что они существуют и
совершенно уверен в общественной опасности таких личностей.
145
Наверное, я боялся признаться в собственной слабости, углубляясь в
природу своего отношения к Валентину. Оно иногда казалось мне чересчур
суетливым, чтобы походить на настоящее, глубокое, одухотворенное
чувство. А расстаться и с этой иллюзией я, откровенно говоря, еще не был
готов.
Ожидая Диего (мы собирались ехать в Останкино – часть его плана), я
решил узнать у соседей по квартире, не разбираются ли они в настенной
живописи. Все почему-то приняли это за язвительную шутку и даже
поглядывали на меня с подозрением. Дэн, который в последнее время как
будто взял за принцип меня удивлять, ответил вопросом на вопрос. Только
разговор у нас не получился.
– Дэн, ты что-нибудь смыслишь в граффити?
– А ты что-нибудь смыслишь в граффити? – спросил Дэн.
Он задал этот вопрос спокойно, но как-то обреченно, будто вот сейчас
между нами все решится, все недомолвки прояснятся.
– Я первый спросил.
Дэн молчал и смотрел на меня выжидающе. И вдруг случилось
глупейшее: зрачки у него закатились, и он уснул стоя. Будить я его,
конечно, не стал и тихо выплыл из комнаты. Может быть, наркотиков
нажрался или просто придуривался. Идиотизм какой-то.
Помогла мне Крис. В последнее время она ходила тихая и подавленная –
отношения с Ваней не ладились. Вместо того чтобы уйти, он все больше в
себе замыкался. Крис чувствовала, что теряет его, но отпустить не могла.
Видимо, я отвлек ее от самых мрачных мыслей. Она бросилась помогать
мне с совершенно неуместным энтузиазмом.
– У меня есть один знакомый ди-джей, он написал дипломную работу по
уличным художествам. Он расскажет тебе все, что нужно и не нужно. Я
ему позвоню.
Диего резонно предположил, что время появления граффити можно
установить по телерепортажам с места взрыва. Как всегда у него
оказались нужные связи и нам быстро согласились предоставить отснятые
материалы.
– Ты просто двигатель сюжета какой-то, Диего, я бы даже сказал…
146
продвигатель.
– Рад стараться.
Мы почти подъехали к телецентру.
– Как там Мария Германовна? – в свой вопрос я постарался вложить
максимум ехидства.
– Жива. Я не собираюсь читать тебе морали, но запомни одну вещь –
если ты не ценишь свою жизнь, это еще не дает тебе права творить
беспредел. Понимаешь?
– Понимаю, – я выдержал паузу, собираясь с мыслями. – Честное слово,
Диего, когда я сбил старушку, я очень за нее испугался… Но если совсем
начистоту, я совершенно не знаю, ценна ли для меня жизнь другого
человека. Это, может быть, самый непонятный, а потому страшный вопрос,
которым мне когда-либо приходилось задаваться. И, кажется, я делаю всё,
чтобы об этом не думать.
Диего примиряюще улыбнулся и переменил тему:
– Знаешь, а она, действительно, была любовницей Сталина. Ведь не
соврала, хотя часто заговаривается. Я видел фотографии. Очень
интересная женщина.
– Диего, Диего, осторожнее, тебя никак к пожилым женщинам тянет? Ты
повязан с Леной, не забывай.
– Прекрати говорить глупости. Марии Германовне 97 лет.
– Ах вот почему от нее так пахло…
В Останкино Диего пошел один. Я же накупил периодики и остался в
Порше млеть под лучами весеннего солнца. Ничего интересного для себя
в газетах я не обнаружил – Диего очень ошибался на этот счет, мне даже
не удалось отличить «вранье» от «интересного». Внимание привлекла
только заметка о Министре Просвещение Гречишном и статья о маньяке
Краснопресненского района.
В заметке о Гречишном рассказывалось, что он приступил к разработке
новой школьной программы и что она должна стать сенсацией. Хорошим
опровержением этому служила фотография министра. Редкий урод, весь
расползшийся и немыслящий. Сомневаюсь, что он может быстро
произнести слово «антиквариат», не запутавшись в первом слоге. Видимо,
им управляли какие-то неизвестные силы, а история с любовью к ар-деко
понадобилась для создания имиджа человека со своими простительными
147
слабостями. Представляю, сколько им пришлось потратить средств, чтобы
по крайней мере создать ему имидж человека.
А из статьи об уже известном мне маньяке следовало, что он давно
обезврежен и содержится в исследовательском центре. Как трогательно
закончились его приключения. Маньяк подбросил трупы еще в несколько
квартир и заведений. Мне показалось любопытным, что трое убитых, как и
моя посылка, давно числились без вести пропавшими, а все остальные
назывались бомжами и местными алкоголиками. Никак маньяк посчитал
себя санитаром леса. В статье, правда, говорилось, что и сам он без
определенного места жительства. Бедняжка. Или у меня паранойя, или так
уж я воспитан, но скорее всего этого человека подставили. Надо же было
на кого-то свалить вину. Может быть, скоро выяснится, что он несет
ответственность и за взрывы.
Диего вернулся примерно через час. Раскрасневшийся и нездорово
улыбчивый.
– Это потрясающе, – сообщил он, залезая в машину. – Граффити
нарисовали после взрыва! Точнее, на следующий день, а это вообще ни в
какие рамки не лезет.
– Занятно.
– Занятно? Это все, что ты можешь сказать? Это не занятно, котенок, это
заговор!
– Диего, да просто молодежь развлеклась, я только сейчас подумал. Для
нас же нет ничего святого, что там музей разрисовать.
– Нет, это сигнал. С этим как-то связан Тобольцев. Может быть, даже его
смерть.
– О’кей, чего теперь делать будем?
– Сходим на встречу с этим ди-джеем. Может быть, он подскажет, кто
сделал рисунок.
– Узнаёте ли руку мастера? А вдруг у них диаспора, и они горой друг за
друга?
– Тогда я воспользуюсь своими связями, нажму на него, и сюжет
продвинется.
– Чу́дно.
Только я вывернул на дорогу в центр, как послышался раскат грома. Да,
это было похоже на отдаленный раскат грома, поэтому ни Диего, ни я
148
ничего не заподозрили. А звуковая волна как будто приближалась.
Диего продолжал болтать, неожиданно замолк, и я увидел, как его лицо в
секунду побледнело, даже козырнуло зеленым. Он смотрел в сторону, полу
открывши рот.
– Ты чего, Диего?
– Ба… Башня… Она идет…
Я совершенно не понял, что он имел в виду, но догадался посмотреть на
Останкинскую башню. Она не шла… Она падала! И овладела всеми
шансами грохнуться прямо на нас, как мухобойка на зазевавшееся
насекомое. С испуга я увлекся педалью газа.
– Ты идиот! – заорал Диего. – Ты прикончишь нас!
– Поздно!
Когда я увидел башню, мы уже были в эпицентре ее падения. Дай я
задний ход, машина могла не успеть вырваться, тем более что за нами
нерасторопно следовал троллейбус. Поэтому я нажал на газ, и Порше
заскользил вперед. По сути… на встречу падающему строению. Диего
хотел вырвать у меня руль, но я хорошенько врезал ему по скуле. От удара
он повернул голову и теперь, не отрываясь, следил, за башней. Она
посекундно росла, распухала снизу и дымилась ватными клубами пыли.
Раскаты грома сменились неприличным урчанием – башня, как грузная,
толстозадая купальщица, ложилась на землю. Я ничего этого не заметил.
У меня была одна задача – доставить нас вон до того рекламного щита,
где мы будем в безопасности.
Теперь нестерпимый грохот остался позади. Мы живы. Я было хотел
притормозить, когда Диего заорал на весь район:
– Сворачивай!!!
Мне не надо было объяснять два раза – уже через секунду мы влетели в
переулок между домами. Я посмотрел назад и увидел, как строительная
пыль и обломки здания волной накрывают дорогу, где мы только что были.
Не наори на меня Диего – Порше оказался бы погребен.
Эхо падения долго не могло стихнуть. Люди, веселые будто на
празднике, бежали глядеть, что стряслось. Порше, выкорчевав ударом
миниатюрные качели, сник посреди детской площадки. Диего и я
безмолвствовали.
Я закурил две сигареты и одну из них протянул другу.
149
После этого случая Диего вытребовал у меня недельный отпуск. Он
сказал, что находиться рядом со мной опасно и ему необходимо морально
