Людмила Сидорофф - Любовь, Конец Света и глупости всякие
В центре поляны несколько гномов неуютно запереминались с ноги на ногу, стараясь не смотреть на пень. Одним за себя стыдно сделалось, что не участвовали вроде как в прежних предотвращениях Конца Света, другим — за оратора, который врал как сивый мерин и, кажется, сам не понимал своего вранья.
Оратор развернул «наглядную агитацию»:
— Что мы имеем на сегодняшний день?
Лист ватмана формата гномьего А1 изображал кривые и графики со столбиками черных и красных цифр.
— Количество расплодившихся на Земле ведьм составляет на данный момент восемнадцать и шесть десятых процента, — Вася ткнул в ватман жестом неопытного агронома, читающего доклад собранию усталых колхозников. — Благодаря средствам магической информации призраки обрели доступ к интернету. Книги о Конце Света расходятся миллионными тиражами. Почему же все это не оказывает нужного воздействия?
Ответа не предложил никто. Слушатели задремали. Если пронзительный Васин голос еще мешал кому-то уснуть, то цифры и графики действовали сильнее снотворного. Выступающий паниковал. Только врожденное упрямство не позволяло ему спрыгнуть с «трибуны» и броситься наутек.
— Дело в том, — продолжил он, обращаясь к ватману, — что на Земле скопилось множество инопланетян, преследующих корыстные цели: близкий Конец Света обеспечивает им безнаказанность.
Гномы погружались в сон глубже, чем на сеансе у гипнотизера. Одни обхватили себя руками, другие оперлись лбами о воткнутые в землю палки, третьи склонили головы в треугольных колпачках на плечи соседей и храпели с присвистом, пуская слюнявые пузыри. Вася набрал в грудь побольше воздуха и вскричал:
— Что?! Требуется? Для того? Чтобы ликвидировать опасность? Какие?! Меры? Нужно принять?!
Первые ряды встрепенулись, не понимая, что от них требуется, стыдливо смотрели себе под ноги и виновато сопели.
— Необходимо! — Вася читал уже быстро, с явным намерением поскорее закончить и удрать. — Чтобы-гномы-поняли-всю-глубину-опасности-чтобы-отрешилисьотблагодушияотбеспечности…
Лишь одна слушательница в многочисленной сонной толпе не смыкала глаз. В отчаянии она смотрела, как остальные неприкрыто зевали, остекленелым взглядом таращились на пень, поеживались и засыпали снова. Евпраксия Никитична готова была разреветься в голос. После стольких попыток стать незаурядной личностью и их провалов вся надежда была лишь на Васю: раз уж от себя не добилась больших успехов в жизни, хоть бы избранник пролил на нее луч сиятельного авторитета. Но только теперь было ясно как пень, на котором избранник едва высвечивался в тусклом мерцании луны, что ежели он авторитетом и пользовался, то явно не здесь: выступление Вассиллия, такого деятельного и блистательного в интернете, терпело полнейшее фиаско в реале.
«Бедный мой, бедный…» — вздыхала Евпраксия Никитична, умножая отчаяние на сочувствие. Кто-кто, а сама-то она точно знала, каково ему было на том пне стоять: ей однажды пришлось побывать в его шкуре. Правда, давно это было, когда еще в институте училась.
Евпраксии Никитичне, то есть в ту давнюю пору еще Александре, поручили тогда читать доклад о шотландских традициях. Александра училась прилежно, к заданию отнеслась положительно и доклад готовила не менее скрупулезно, чем Вася свою речь. Ее выступление тоже ватманом сопровождалось каким-то, плюс географической картой Шотландии, слайдами и даже песней «My Bonnie is over the ocean»[23].
Песню предполагалось спеть хором. Но накануне мероприятия участники «хора» всю ночь напролет горланили вовсе не те песни, развлекаясь по общежитиям — сначала в женском, потом в мужском. Так что, пока Александра вещала про килты и хаггис[24], все остальные ритмично раскачивали лохматыми головами в такт ее голосу, аккомпанируя неровным храпом.
Первый куплет она спела в одиночестве, никто из «хора» проснуться не удосужился. Припев «Брин бак, брин бак, брин бак май бони цу мир[25]» в исполнении ее сконфуженного соло зазвучал так жалостливо, что благосклонная к ее стараниям преподавательница не выдержала и побежала по аудитории, пихая «хористов» в бока, тряся за плечи, и грозно кричала: «А ну-ка пойте! Пойте!!! Всем петь сейчас же!»
«Уж не пойти ли, не попихать ли этих… — подумала Евпраксия Никитична, глядя на спящих гномов, — пусть хоть похлопают Васе ради приличия». Однако ей сразу же вспомнились лица сокурсников, разбуженных преподавательницей, как одурело те хлопали ресницами, чесали под мышками и присоединяли к ее дрожащему голосу свои осипшие глотки: «…е-бони-цу-ми-ии... »[26]. Бывшая Александра рассыпалась безудержным смехом.
Несчастный лидер перевел взгляд потухших глаз на любимую, и, смутившись, она свела скулы, закусила губу, уставилась на него с пылкой преданностью.
С минуту Вася молчал и слушал то похрапывание соплеменников, то гулкие удары своего сердца. Постепенно выражение его лица стало странно меняться, словно в двух круглых глазах напротив он неожиданно разглядел нечто приятное, но пока не понял, что именно. В бороде сначала блеснула искра, за ней вторая, затем дрогнули нервные уши: непонятно откуда донесся до них фортепьянный аккорд, подхваченный невидимым контрабасом. Следом вступил волшебный тромбон, и через мгновения над мерзлой поляной зазвучал изумительный блюз.
«Он говорил, что любовь — это музыка... И ведь был прав, черт возьми!» — и Вася, забыв обо всех присутствующих (кроме одной-единственной), почти запел под аккомпанемент джазовой аранжировки:
— Не волновал еще так меня лунный блеск[27]…
На самом деле петь-то он не любил вообще, хотя слова многих песен помнил наизусть и как мог переиначивал их в своих интернет-призывах. Но только сейчас совсем иные слова пришли — не те, что были в его заготовленной речи, а произносились будто сами по себе.
— И светлякам я в ответ не мигал, когда думал о вас каждую ночь… — декламировал Вася в толпу, — …и каждый день я пытался представить, как вы живете там без меня, как ложитесь спать, как с утра встаете, что вас радует и что печалит…
Над лесной поляной продолжал парить блюз. Гномы проснулись, но не сопели больше, не шаркали ножками: многие прямо дышать боялись.
— Я мечтал вас обнять, не зная, смогу ли. Вы теряли форму, вам не хватало сил, вы заблудились в этом жестоком мире, где почти не осталось Магии…
В толпе раздались всхлипы, но Вася не слышал их — лишь волшебную музыку, что необъяснимо и так гармонично аккомпанировала ему. Он задрал голову, глядя на звезды и светившую на его пень луну, возвел к небу руки — и вновь перевел взгляд на Евпраксию Никитичну:
— Я был совершенно иным, пока не увидел вас. Музыка не звучала во мне, как сейчас, звездное небо не одухотворяло, но я тянулся к вам, как мотылек на огонь, и мечтал прикоснуться… Вы не подумайте только плохого — это была любовь, с самого начала, чистая и высокая, а не какой-то там сексуальный порыв…
В толпе кто-то громко поперхнулся слюной. Вася обвел глазами поляну и, кажется, только сейчас разглядел на ней множество лиц. Соплеменники смотрели на своего лидера с большим интересом — кое-какие уточнения не помешали бы.
— Позвольте представить вам мою жену, — на пень вспорхнула Евпраксия Никитична — мечта любого поэта (да и любой гном не отказался бы от такой). — Еще вчера она была облаком тумана, а теперь жива и здорова! И, заметьте, — прекрасна! И очень скоро начнет рожать мне детей, потому что у нас любовь.
Гномы ахнули. Замелькали руки, разразились бурные аплодисменты. «Вот, кто поднимет мой рейтинг! Жена!» — зарделся Вася. Нужный момент был пойман — он сделал глубокий вдох, крепче обнял свою красавицу и будто вновь впустил в себя Бога: глаза излучали сияние, борода заискрилась, наполнившись статическим электричеством, волосы загадочно заторчали в разные стороны. Музыка продолжала нарастать, словно в скрытых динамиках на поляне кто-то регулировал громкость.
— Еще сегодня мы вымирающий народ, но завтра сможем стать многочисленным и свободным! Перед нами отступит Конец Света! Вперед, гномы! К победе! За Магию!
Вася говорил страстно, смотрел пылко. Гномы слушали зачарованно. Прямо с поляны они были готовы сломя голову мчаться и совершать подвиги. Одни из самых воинствующих существ в природе, они больше всего приветствовали вооруженную борьбу — когда они бодрствовали, она вполне соответствовала их темпераменту. В романтическом воображении уже каждый видел себя героем, увенчанным славой и орденами. Словно молодые бойцы на перроне, перед отправкой эшелонов на фронт, они предвкушали романтику первого боя. Звуки джазового оркестра подхватили их — и по поляне в радостном возбуждении закружились мелкие парочки, ускоряя ритм и выкидывая коленца.
Медные трубы, тромбон и контрабас слились в чудный унисон, и низкий бархатный голос запел, постепенно нарастая в объеме:
