Людмила Сидорофф - Любовь, Конец Света и глупости всякие
— Меня, — ответил ее голосом Бог.
— Здорово! — Варвара взвизгнула от восторга. Танька слегка подскочила от неожиданности.
«И ведь нисколько не удивилась, зачем, собственно, ей нужно меня, э-э-э… Таньку, то есть, носить с собой…» — подумал Бог с некоторым неудовольствием. Причина была не в том, что Танька сама бы летать не могла, как раз наоборот — у нее имелся уже отработанный навык полетов; и даже не в том, что за счет Варвары он мог экономить свои магические ресурсы. В отношении «груза» у Бога другая причина была, но объяснять ее Варваре он не собирался, пусть думает что хочет… — если она еще в состоянии думать о чем-либо.
— Знаешь, что здорово? — не унималась явно перевозбудившаяся Варвара. — Я не люблю чужих прикосновений, ну, то есть малознакомых людей или несимпатичных. А мы ведь мало знакомы, но ты мне просто фантастически нравишься, и прикасаться к тебе — удовольствие! — она схватила Таньку в охапку и подняла вверх, прижав к животу.
— Не так вовсе, — фыркнула Танька, ее рот тут же пополз в сторону, щеки запылали. Сконфузились оба: и она, и Бог, но подумали две души разное.
«Лучше б я сам на руках носил эту женщину, — подумал Бог. — А вместо этого она будет таскать нас с Танькой».
Ну а Таньке-то, если честно, эти прикосновения оказались приятны и даже более чем, что ее и смущало. Она все больше ощущала себя зацикленной на Варваре, пыталась «кармической задачей» все оправдать. Уж не связывала ли их в предыдущих перерождениях любовь? Вдруг им тоже суждено было слить свои души музыкой, а потом все завершилось разлукой? Или у них была любовь материнская, но тогда кто из них мать, а кто — дитя? А может, наоборот, они враги прирожденные — сильная ненависть тоже звучит как музыка. Но, если уж совсем откровенно, то в нынешней и реальной жизни Танькино чувство к этой женщине становилось все больше похожим на влюбленность. «Только этого не хватало! — одергивала она себя. — Неужели я начала сексуально реагировать на женские прикосновения?»
Вообще-то она всегда любила физические контакты и не находила в них как таковых ничего сексуального. Это Варвара, по ее же словам, считала чуть ли не каждое прикосновение посягательством на свою личность, а то и попыткой изнасилования, а Таньке они казались лишь проявлением симпатии. При встречах со своими знакомыми она охотно обнимала, без смущения чмокала в щеки дважды: «Муа-муа!» — лиц обоего пола, в разговорах сама притрагивалась к рукам и плечам собеседников, и, когда ее тоже кто-либо поглаживал и похлопывал, ни капли не возражала. Сексуальными она считала только прикосновения, которые сопровождались соответствующими мыслями — у себя, а не у тех, кто ее трогал, откуда же ей было знать о собеседниках — они ее просто по-дружески похлопывали или заигрывали нагло, не владела ж она телепатией… Но Варвара вряд ли о сексе думала — она обычной ориентации тетка, это же видно, но ее прикосновения воспринимались весьма эротично. Что было странно и неожиданно.
Вслух Танька болтала о том, что при полете нужно учитывать магический потенциал своей ноши, а про себя думала: «Опять шиза типичная из меня прет. Скоро взлетим. Вот и славно».
— Носить меня на руках вовсе не обязательно, — сказала Танька, и голос в очередной раз прозвучал, как чужой. — Можешь просто держать за руку.
Но самое трудное было — соединить руки. Варварины похлопывания по спине, придерживания за плечи, даже поцелуй на щеке — были всего лишь приятными ощущениями, а вот касание пальцами ее ладони казалось интимнее некуда. Руки сближались медленно и настороженно, словно боялись соприкоснуться с неожидаемым. Что если их там обдаст леденящим холодом или, наоборот, ошпарит так, что потом придется долго дуть на обожженные пальцы? Две ладони будто кадриль вытанцовывали, то с одной стороны, то с другой приближались друг к другу, то в смятении вновь отдергивались. Притяжение нарастало, пока, не в силах противостоять ему, две руки не слились в одно целое и следом две души и два тела зазвучали, как струнный квартет.
Руки людей, в которых много Магии, действуют как антенны, они принимают и передают информацию постоянно. Но если опыта передачи информации таким способом нет, трудно услышать, что именно говорят в это время души, сознание их разговор блокирует.
Пальцы двух опущенных вниз рук переплелись. Слушая музыку, что звучала где-то внутри них обеих, Танька потеряла все ощущения пространства и времени, а вместе с ними — способность к сознательным действиям. Подбородок уткнулся в плечо Варвары, захотелось шепнуть: «Полетели?» — но губы упрямо скривились, выстроив странную фразу: «Не пугайся...», — и остались трепетать на мочке уха; оторваться было труднее, чем от прохладного родника в знойный день. Безумно счастливая мысль проникла в сознание откуда ни возьмись и пропитала каждую клеточку: «Я... пришла... домой…».
Варвара расправила спину, привстала на носки, чуть отвела назад голову, перехватив Танькин взгляд. Две пары ног оторвались от пола одновременно, две пары глаз замерли друг на друге.
И ничего не увидели больше. Два тела, ставшие вдруг невесомыми, пересекали воздух, от чего холодило кожу и шумело в ушах. Дыхание становилось глубже, а они только поднимались все выше — в пространство, сознанием недосягаемое. Не видели, с каким волнением Олежка смотрел им вслед. Не видели кровати, с которой он поднял к небу широко открытые зеленые глаза. И кроватей в соседних квартирах, переплетающихся панелями твердых стен, над которыми, непонятно куда, исчезли все потолки, Варвара и Танька не видели, а также не видели спящих соседей. Соседи же — те, что проснулись нечаянно, могли бы разглядеть вверху двух летящих женщин, но решили бы, наверное, что это такой интересный сон. А две женщины продолжали не видеть ни верхушек деревьев, ни крыш многоэтажных домов, ни магистралей с непрекращающимся движением... Снизу на них смотрели поля и леса Подмосковья, холмы и реки, озера большой страны и целый ландшафт огромной планеты... Млечный Путь подсвечивал их маршрут, словно «кошачьи глазки» вдоль ночного шоссе, но Варвара и Танька не увидели ни его, ни мерцающих созвездий других галактик, меж которых они пролетали. Ни-че-го абсолютно и ни-ко-го под собой, над собой и на своем пути эти двое не видели... кроме тех самых глаз напротив.
Олежка нисколько не удивился, когда, подчиняясь привычному в присутствии его сестры волшебству, раздвинулись стены комнаты, исчез потолок, а стоявшие возле окна Танька и Варвара взялись за руки и — полетели. Они поднимались все выше и выше, пока их фигуры не приняли контуры птиц — рубиновой и золотой, с высокими грациозными шеями и гордо расправленными крылами. С неба очень тихо начал падать снег, застилая его постель белым покрывалом, снежинки не таяли на ресницах.
— Мам, мне что-то холодно, — сказал он, не отрывая взгляда от птиц. — Укрой меня чем-нибудь теплым, пожалуйста.
Над его подушкой склонилось мамино лицо, теплая рука сжала замерзшие пальцы.
— Сейчас, сынок, потерпи немного.
Через секунды все в комнате стало белым: пол, кровать, мамино кресло и надувной матрас покрылись мягкими холмиками — и стало на самом деле тепло, светло и спокойно. Олежка радостно улыбнулся птицам — они продолжали красиво парить высоко-высоко над его запорошенной головой.
Желание прервать свой полет совершенно немыслимо, даже если он всего лишь хороший сон. Нужна невообразимая сила, способная притянуть вниз, обратно, где все совершенно реально, твердо, естественно: комната, освещенная настольной лампой, потолок, пол и стены на месте. Все еще не расцепляя рук, две женщины подошли к кровати и увидели, что Танькин младший брат Олежка — заснул... С открытой, радостной улыбкой на лице и зеленым блеском широко открытых глаз.
Ди
— Он скончался, — произнесла Танька. — Соболезнования принимаются. Прими и ты — мои.
На другом конце провода кто-то разразился громкими всхлипами. Даже Варвара отчетливо услышала их на расстоянии трех своих крупных шагов от телефонного аппарата.
Танька положила трубку и опустилась на колени возле неподвижного тела. Закрыла Олежкины глаза, одна рука так и осталась лежать на них, другая пыталась сжать его челюсть. Движения были, как у санитарного робота, исполняющего запрограммированные функции: на лице ни эмоций, ни слез, только спадающая на лоб прядь черных волос неожиданно засеребрилась.
Растерянная Варвара, хоть и сама не впервой видела смерть, пока просто не соображала, что нужно делать и можно ли чем-нибудь Таньке помочь. Больше всего на свете ей хотелось прижать к себе бедную девочку или хотя бы коснуться ее, погладить, но Варвара не смела, так и не двигалась за Танькиной спиной, только руки к ней протянула. Обе замерли в своих странных позах, и неизвестно, сколько еще прошло времени, пока в прихожей не раздался звонок.
