Том Уикер - На арене со львами
— Как воды? — сказал Морган.— Нет уж, шалишь, мы теперь на воду перейти не можем.
Странно, подумал Морган, что я и сейчас, столько лет спустя, помню эти слова совершенно точно. Всего-навсего обычная, не смешная, пьяная шутка. Но эту шутку он запомнил, потому что у них с Хантом в их тогдашнем настроении она вызвала бешеный хохот, и, давясь от смеха, они кое-как спустились с веранды и пошли по траве. Андерсон обнял Моргана за плечи, и они снова захохотали. Когда наконец они перестали смеяться, оказалось, что они стоят рядом в ночной тьме, вокруг звенят цикады, сзади желтеет пятно света на веранде, а в вышине перемигиваются звезды. На мгновение оба оказались вне мира — они, Андерсон и Морган, в стороне от его мощи, от его ужасов и всех его древних соблазнов. Морган ясно помнил, как все это было: чистый воздух, похолодевший перед выпадением росы, запах трав и в высоте — звезды, блистающие и непостижимые, как человеческие мечты.
— Говорю вам, я это сделаю,— сказал Андерсон тихо.— Должен сделать. Я родился именно для этого.
Он тоже глядел на звезды, решил Морган, и, может быть, мягкий окружающий мрак, звуки и запахи луга, земли, ночных существ, полная отрешенность от людской путаницы и давки, может быть, все это слилось в одно краткое чистое мгновение. Но гораздо вероятнее, что причиной было выпитое виски. Морган даже не понимал толком, что, собственно, хочет сделать Андерсон. Но в то мгновение Морган верил, что Андерсон это делает.
— Может быть, стоит попробовать…— сказал Морган.— Вот это самое. Раз терять все равно нечего.
Андерсон взмахнул широкой ладонью и стиснул локоть Моргана.
— Морган,— сказал он,— поедем расскажем Старому Зубру!
И вдруг он побежал. Большая нескладная фигура, взбрасывая длинные руки и ноги, удалялась куда-то туда, откуда они пришли на луг. Морган слышал топот тяжелых ног по траве и голос, кричавший:
— Поехали, Морган, поехали!
Обычно Морган терпеть не мог, если какой-нибудь дурак вынуждал его вести себя глупо и смешно. Но в ту ночь он тоже побежал, побежал вслед за Андерсоном, не зная зачем, для чего. Морган был в плохой форме, он перепил и не видел в темноте, куда бежит, куда ступают его ноги, не сознавал, почему он бежит, да и вообще где он и что с ним происходит в этой звездной ночи. Он бежал за высокой, переваливающейся тенью Андерсона, отвороты его брюк быстро намокли в росистой траве, он споткнулся и чуть было не шлепнулся плашмя, но в последнюю секунду успел упереться ладонью в землю, оттолкнулся, удержал равновесие и снова пустился богом вперед. Им владело радостное волнение, странное, невероятное. В первый раз в жизни он вот так подчинился минуте, сбросил с себя все путы и бежал, свободный, вольный… «В первый и последний раз»,— подумал он.
В ту ночь, пробегая мимо освещенной веранды, он увидел вспышку — это зажглись фары, указывая дорогу вправо. Взревел мотор. Он увидел Андерсона, сложившегося вдвое за баранкой старого армейского джипа. Его длинные ноги торчали по бокам рулевой колонки, точно сломанные ходули.
— Сюда! — крикнул Андерсон, прибавляя газу.— Поехали, Морган, поехали!
Морган перекинул ногу в джип, уперся ягодицей в сиденье, ко тут Андерсон рванул рычаг передач, отпустил сцепление, и джип прыгнул вперед, как взбесившийся конь. Морган уцепился за дверцу и кое-как перевалился внутрь. А дворовые службы уже остались позади, и они неслись, не разбирая дороги, к темной полосе леса. Джип ревел так, что был способен разбудить мертвецов; и в определенном смысле, подумал Морган, это было бы очень кстати. Джип подскакивал на выбоинах узкой дороги, которой по мере сил держался Андерсон, и Моргану то и дело приходилось хвататься за стойку. Тут Андерсон издал клич, в котором Морган расслышал внезапно вырвавшуюся на вволю радость освобожденного духа. И против всякого вероятия к горлу Моргана вдруг подступил комок, и он тоже неистово завопил. Запрокинув голову, он выкрикивал в кивающее небо вой боевой клич.
— Головы ниже! — заорал Андерсон, и джип врезался в темную чащу деревьев. Впереди, пронзенная лучами фар, обозначилась перепуганная насмерть корова. Мгновение она смотрела на мчащиеся прямо на нее яркие фары, а потом, замычав, кинулась в сторону. Деревья чуть-чуть раздвинулись, уступая пространство дороге, и джип ринулся в этот просвет, а ветки хлестали их сверху и с боков. Андерсон каким-то чудом поместился в кабине. Не снижая скорости, они проскочили ручей— из-под передних колес взметнулась волна, блеснула в свете фар и рассыпалась над ними облаком мелких брызг.
Радостное волнение исчезло так же мгновенно, как и возникло, и Моргана вдруг охватил страх. Ему хотелось выпрыгнуть, не участвовать больше в этой бешеной гонке, избавиться от этого человека, который мчится в машине, словно обезумевший, потому что его гонит вперед нечто, сокрытое внутри. Но по сторонам дороги, совсем рядом, мелькали толстые сосновые стволы, и прыгать было некуда. Да и в любом случае, если он начал, то уж не отступил бы — так повелевал его кодекс чести. Морган закрыл глаза и еще крепче вцепился в стойку. Уже в глубине леса Андерсон снова испустил ликующий вопль, и Моргану представился дикий зверь, который вырвался из клетки на вволю.
Затем шум колес изменился, ветки перестали хлестать по юртам, и Морган понял, что лес остался позади и они снова едут по чистому полю. Он открыл глаза и поднял голову. Джип взбирался по пологому склону холма, похожего на тот, где стоял дом Андерсонов, но впереди, на вершине, не было ничего, только несколько кряжистых деревьев чернели на фоне усеянного звездами неба. Джип замедлил ход, но на гребне его все равно занесло, и, резко затормозив, Андерсон остановился прямо перед корявым стволом. Он сразу же заглушил мотор, и тишина обрушилась на них, словно обветшавшая стена. Недвижные лучи фар освещали чугунную ограду, калитку с ажурной металлической аркой, надгробные памятники по ту сторону ограды.
— Зубр! — прозвучал низкий голос Андерсона и отдался эхом во тьме.— Я это сделаю, Зубр!
Он перебросил длинные ноги через борт джипа с ловкостью, поразительной для такого рослого человека, и побежал к калитке. Морган остался на месте. Страх исчез, как незадолго перед тем исчезло волнение, но он не знал, хочет ли он идти за Андерсоном туда, куда ведет Андерсона его путь. Андерсон остановился и поглядел назад. Его очки ослепительно блеснули в свете фар, и массивное тело вдруг стало худым, жестким, зловещим.
— Морган, пошли!
И Морган почувствовал, что раз уж он поехал, раз уж проделал большую часть пути, то должен идти за Андерсоном и дальше. Он спрыгнул на землю, прошел под аркой и зашагал дальше меж старых камней, которые в лучах фар отливали желтизной, точно слоновая кость. Над головой ветер шуршал сухими ветвями. Звенели и стрекотали цикады. Траву на кладбище недавно скосили, но все было мокро от росы. Подошвы Моргана причмокивали, намокшие отвороты брюк леденили щиколотки. Андерсон тяжело дышал, как и прежде, когда бежал к джипу.
— Этот сукин сын вон там лежит,— сказал он.
В дальнем углу кладбища, чуть в стороне от неподвижных лучей, белела статуя, высоко вознеся голову над кладбищенской оградой.
На громоздком каменном пьедестале стоял каменный человек, разведя приподнятые руки, словно благословляя и утешая стоящих внизу. Высота памятника с пьедесталом составляла по меньшей мере десять футов, а сама фигура была в человеческий рост.
— Он заказал себе памятник за много лет до того, как его пристрелили,— сказал Андерсон, подходя к могиле, и Морган заметил, что он поправил очки, словно удостоверяясь, верно ли видит все это.— Когда он решил сам позаботиться о могиле и памятнике, ему предложили статую побольше, в его вкусе, как кому-то казалось. Христос с распростертыми руками, не препятствующий детям подходить к нему. Мать мне рассказывала, что Старый Зубр поглядел на него, поглядел, а потом сказал, что размеры памятника и скульптурное изображение ему нравятся, но только он не желает, чтоб над ним до скончания века торчал поганый Христос и кривил губы в усмешке. Уберите-ка отсюда Иисуса Христа и поставьте статую Зубра Дарема Андерсона в этой же самой позе, а там посмотрим, как вся шваль это скушает.
— Но статуя действительно на него похожа?
— Судя по фотографиям, не очень. А живого я его почти не помню. Припоминаю только копну седых волос и свирепый голос. Руки у него были крепкие и сильные. Он вынимал меня из кроватки, подбрасывал к потолку и ловил на лету. Это я хорошо помню. Иногда я плакал от испуга, и он выходил из себя. Помню, каким бешеным становился его голос и как он меня стискивал. А у этого истукана руки хилые. Словно у Христа.
Морган подошел поближе и взглянул на пьедестал, Свет фар не доходил сюда, и он разобрал только крупную черную надпись: «Зубр Дарем Андерсон».
— «Тысяча восемьсот шестьдесят девять — тысяча девятьсот двадцать три. Четырежды был избран губернатором. И вседа был человеком» — это он тоже сам сочинил.— Андерсон хватил Моргана за плечо и повернул к себе лицом.— А вон ам,— сказал он, указывая рукой на небольшую плиту справа от могилы Зубра,— покоится его первая жена. Он всегда был человеком, мужчиной, и уморил ее. В буквальном смысле слова. У нее было восемь выкидышей, но это его не остановило, и на девятый раз она скончалась.
