Орехов Виталий - Демиургия
– Мне не сложно понять, о чем Вы говорите, герр Штайнмайер. Еще раз прошу прощения.
Швейцарский Бен Гур сладко зевнул, потянулся, хотел уже что-то ответить незнакомцу, но тот исчез.
– Весьма удивительный человек, – сказал Штайнмайер вслух и завалился опять спать. На этот раз ему удалось заснуть.
…
– Дети, скорее, вставайте, бежим!
Дети открыли глаза на полсекунды раньше, чем Надиа прокричала им. Невероятный грохот сотрясал всю комнатенку, на улице не было слышно лая собак. Надиа кричала что есть мочи, пытаясь растолкать и собрать двух своих сыновей и дочь. Младшего Каддура она уже держала на руках, когда грохот на мгновение усилился, а потом наступила тишина, и только какой-то звон стоял в ушах. Надиа видела, что Мерием плачет, а Суад оглушен так же, как и она. Потом опять наступило время грохота и рева турбин «Еврофайтеров» и «Торнадо». Бежать из дома надо было сейчас, а не через секунду, в любой момент трясущиеся стены могли рухнуть. Сама она встала не ранее, чем за секунду до детей, но успела подняться и прокричать, чтобы дети тоже вставали. Вся сцена длилась около 5 секунд, но для Надии время просто не существовало, осталось только пространство, в котором не было ничего, кроме Мерием, Суада и Каддура.
Очень жестко схватив Мерием за руку, она быстрее, чем когда-либо в жизни что-либо делая, вывела их через сени на улицу. Прошло еще 2 секунды, и опять стало страшно, потому что Еврофайтеры заходили на третий заход. Это очень хорошо слышно по реву турбин.
В доме остался Суад. Прокричав что есть мочи Мерием, чтобы она держала Каддура и НИКУДА не уходила, она рванула назад в сени. Бежать среди почти ощущаемого всем телом грохота было очень тяжело, как будто Надиа пробиралась сквозь жесткую вату. Из левого уха у нее потекла кровь – лопнула барабанная перепонка и опять стало тихо и одновременно звеняще невыносимо. Она увидела Суада, лежащего на животе около циновки. Она подбежала к нему, подняла, сердцем матери ощущая, что он жив, схватила на руки и с тяжелой ношей побежала к сеням. Путь ей преградил какой-то человек во французском костюме и с европейской внешностью. Ничего не соображая Надиа выхватила нож из-за пазухи и захотела нанести удар, потому что он стоял прямо перед дверью.
– Надиа, чего ты хочешь?
– Чтобы, во имя Аллаха, не было войны! Пусть он примет твою душу! – почти в нечеловеческой ярости прокричала Надиа и нанесла удар, но мираж рассеялся и она чуть не упала. Суада она держала одной рукой, выбежав на улицу, она увидела Мерием с Каддуром, бросила нож и побежала вместе с ними в сторону от города. Там они просидели несколько часов, пока не закончилось авианаступление. Когда ракетная артиллерия сметала последние постройки очагов сопротивления демократическим повстанцем (а именно в этом месте жила семья Надии), Надиа уже ехала с детьми в сторону границы, молясь, чтобы ее дети выжили.
…
Вечером этого удивительного дня состоялось экстренное заседание Совета Безопасности ООН, на котором в ходе конструктивного обсуждения повестки дня было решено прекратить наступление и сформировать коалиционное правительство. Как представители официального Алжира, так и оппозиционеры согласились сформировать до созыва Нового учредительного собрания правительство национального доверия, при условии, что Коалиция выведет все войска в кратчайшие сроки, а все финансовые и юридические обязательства, которые были взяты на себя обеими сторонами до начала выступлений, будут выполнены как с государственной стороны, так и со стороны рынка. К тому же было решено оказать максимальную поддержку восстановлению государства. Все страны-участники коалиции обязались взять на себя издержки по строительству разрушенной инфраструктуры.
Энн, Штайнмайер и Надиа никогда не виделись и не знали о существовании друг друга. Никто никогда ничего не слышал и не услышит об Удивительном.
Цитадель
– Вы знаете, где Вы?
– Я в цитадели. Теперь я в безопасности. Я полностью свободен и защищен. Защитники цитадели сделают все, чтобы не допустить зло внутрь. За стенами цитадели очень много зла. Зло там повсюду, оно буквально пронизывает каждую деталь, каждую вещь. Там невозможно жить, там ужасы и убийства, смерти и болезни, моровые язва, жестокие цари, проституция, опиатные мальчики… До того, как я попал сюда, я тоже был частью зла. Я чувствовал зло во мне. Я не мог спать ночами, потому что зло проникало в меня, оно будоражило меня, я кричал и буйствовал, но был беспомощен, поскольку зло сильнее. Я сойду с ума, если узнаю, что зло проникло и сюда…
Здесь неплохо, в цитадели живут отличные люди. Все в белом, это признак доброты. Белые люди – добрые люди. Доброе – значит белое. Это утопия, общество, построенное по всем канонам Томаса Мора. Здесь нечего бояться.
– Томаса Мора? Кто это, Вы знаете?
– Конечно, доктор, это английский писатель, он написал книгу об идеальном обществе, и его сочли сумасшедшим.
– Его разве сочли сумасшедшим?
– Конечно, умных людей очень часто считают сумасшедшими. По-моему его еще лично казнил Наполеон, но я не уверен. Надо будет провериться… У Вас в цитадели есть библиотека? Конечно, есть, причем, наверно лучшая библиотека в мире. Если это можно назвать миром… Ну, в смысле, одним миром. Теперь цитадель – мой мир. Спасибо Вам, что Ваши защитники привели меня сюда, я готов на все, только не пускайте зло вовнутрь, я готов сам стать защитником цитадели.
– Как Вы узнали, что Вы в… цитадели?
- Я почувствовал это, как только меня привели сюда. Здесь нет того зла, доктор, которое все пронизывает за стенами цитадели. Атмосфера какая-то очень спокойная, здесь все идеально. Вот все люди в белом, нет ничего лишнего. Да, утопия! Как же Вам удалось построить цитадель среди этого мира, или она была всегда? Потом зло распространилось по миру, а цитадель обошла. Я уверен, что зло не проникнет сюда никогда, я не допущу. Я сделаю все.
– Почему Вы сопротивлялись, когда Вас сюда приводили?
– Я не знал, что это за место, я думал меня ведут на казнь. Ваши стражи почему-то носят очень страшную одежду. Теперь я понимаю, что это для того, чтобы не выделяться среди зла, иначе зло сразу поглотит их. Но я сразу не понял это. Мне очень стыдно, что я хотел вырываться, но как Вы узнали?
– Что узнали?
– Что я тогда не был еще полностью поглощен злом? Я рассказывал про зло своей семье, но они не понимали меня и только плакали. Почему они плакали? Я не знаю, это до сих пор я не понял. И не могу объяснить, это так неприятно, ну, Вы знаете, как неприятно, если что-то не можешь объяснить. Точно знаете, я не сомневаюсь, Вы, доктор, такой умный.
– Вы знаете, кто я?
– Конечно, Вы психиатр. Цитадель, верно, заботится о психическом здоровье своих постояльцев. Нет, не постояльцев, постояльцы на время, своих жильцов. Я это понимаю прекрасно, поэтому и не сержусь, что Вы со мной беседуете. За стенами цитадели так много сумасшедших, поэтому нет ничего удивительного, что и здесь находится психиатр, который беспокоится о душевных болезнях своих пациентов. Сумасшествие – одно из худших проявлений зла. Когда человек не может бороться со злом, он сходит с ума, и зло проникает в него. Оно принимает при этом самые страшные формы. Кликушество – кричащее зло, паранойя – молчащее зло. Пинель говорил об этом, ну Вы знаете, конечно.
– Спасибо, завтра мы с Вами еще побеседуем.
– До завтра, доктор.
…
– Здравствуйте, Вы не жел…
– Доктор, скажите, а зло точно не проникнет сюда? Я очень переживаю по этому поводу, Вы же знаете, что такое зло? Мы теперь с Вами оба, как и прочие, – части цитадели. И забота о не-проникновении сюда зла – наша главнейшая задача. Я очень переживаю, доктор.
– Нет, поверьте, Вам не стоит так беспокоиться. Я Вам гарантирую, что зла здесь не будет. Вот Вам мое честное слово. Так Вы не желаете рассказать немного о себе?
– Да что обо мне рассказывать… Там, в том мире был обычным чиновником, жил во зле, женился… Я думал, это будет хорошо, а ничего хорошего не вышло… Откуда-то жена брала деньги, потому что я больше тратил на всякое зло… Детей у нас не было, да и откуда? Я даже не знаю, любили ли мы с женой друг друга или просто жили вместе. Но однажды ночью я проснулся, и я прозрел! Я узрел, насколько зол мир, сколько в нем зла. Я понял, что зло одушевленно, что оно почти живо. Оно проникает в людей, живет в них, разрушает мир и людей. Здесь этого нет. Здесь добрые люди, бывают и не хорошие, вот один вчера драться лез, но это не ото зла, я точно видел в нем, что это не ото зла. Честно говоря, мне показалось, что он сумасшедший, но потом я развеял эту мысль, потому что сумасшествие – одно из самых страшных проявлений зла… Вот Вы знаете, у нас раньше юродивых блаженными считали, с ними даже цари считались, от как у Пушкина, Вы помните?
– Да помню, это из Бориса Годунова.
– Правильно, это царь, он разрушил Новгород, он казнил детей, опричников, стрельцов… А юродивого послушался, как-то так… Пушкин не может врать, Пушкин – это наше все! Кстати, Пушкин похоронен в цитадели?
