Том Уикер - На арене со львами
Бармен ушел, но батареи бутылок остались на месте. Андерсон обошел стойку и откупорил одну.
— Я раньше и сам так думал. Никакого желания возиться со всем этим у меня не было,— он сделал неопределенный, но широкий жест, чуть было не смахнув остальные бутылки, и щедро наполнил бокал, который подставил Морган.— Сидел я в поганой юридической конторе в Нью-Йорке и думал про Калифорнию. А вы про Калифорнию думаете?
— По мере сил и возможностей стараюсь не думать.
— А потом я думал про Европу.
— Это уже больше похоже на дело.
Андерсон налил свой бокал почти до краев, добавил льда и заткнул бутылку. Его очки сползли на самый кончик носа, и он смешно щурился поверх них. Со временем Морган узнал, что Хант Андерсон всегда был готов встать в позу, иногда даже казалось, что он нарочно предается самоуничижению.
— Девочки для мужчины гибель. А европейские девочки кого хочешь доконают.
— Меня информировали,— сказал Морган, сосредоточиваясь на теме,— что они возвели это самое в ранг искусства.
— Особенно итальянские девочки. В Италии во время войны…
— Ну, раз вы были героем на войне и покупали бедных бездомных сироток за поганую шоколадку, так валяйте выставляйте свою кандидатуру. Самое подходящее занятие для таких, как вы.
Андерсон отхлебнул глоток, настороженно поглядывая на Моргана поверх стакана.
— Возьмите человека вроде меня, Морган. Чем ему заняться, когда он покончит с итальянскими девочками? Все время под уклон. А может, и в гору. Это уж как взглянуть.
— И денег у него хватает,— сказал Морган.— Включая те, которые вытрясли из моего старика.
— Совершенно справедливо.— Андерсон вышел из-за стойки и прищурился сначала на правую руку Моргана, потом на левую.— Что-то я не вижу перчатки. Ну, да я и не в том возрасте, чтобы ее поднимать.
— Прошу извинения, Я сказал что-то пакостное.
— И весьма. Главным образом потому, что это правда. И про деньги. И про итальяночек. Но вот почему я последовал вашему совету еще давным-давно… Ведь куда подальше ни поедешь, все равно выходит близко. А жить по-хорошему… Что значит жить по-хорошему? Да еще чтобы жизнь эта не упиралась все в те же деньги. Вот так. Правда, с этим местом я управился, и теперь оно само собой управляется. И от всяких маклеров меня уже с души воротит. Человек не может жить нормально в таких условиях.
— Значит, вы решили разнообразия ради пойти в губернаторы?
— Ну, вот опять! — сказал Андерсон.— И про губернатора я ведь ни слова не говорил.
— А чего вы, собственно, от меня ждете?
Морган стукнул бокалом по стойке, расплескав виски себе на руку. Его тянуло к жене Андерсона, она его унизила, он позавидовал Мэтту Гранту, он выдал свою растерянность, свои обиды совершенно постороннему человеку. Морган почувствовал, что утрачивает власть над собой, как будто что-то стекало с его пальцев на землю.
— У меня в жизни ночного горшка не было, а вы стоите тут на фоне кинопанорамы и прикидываетесь несчастненьким богатым сиротинушкой.
— А в вас это глубоко сидит,— негромко сказал Андерсон. Его добрые близорукие глаза смотрели твердо, не мигая, и Морган внезапно понял, что Андерсон вовсе не пьян.— Сколько вам лет, Морган, если разрешите сунуть нос в то, что меня совершенно не касается?
— Тридцать. А чувствую я себя сейчас семилетним мальчишкой.
В жизни Моргана было немало скверных минут, но хуже этой он ни одной припомнить не мог.
С веранды донесся взрыв смеха, и Моргану вдруг почудилось, что там заметили его поражение, что весь мир хихикает над тем, как он публично предстал во всей своей наготе.
— Старый хрыч всегда так треплется?
Морган ухватился за возможность собраться с мыслями, заслониться чем-то.
— Да, и люди слишком поздно замечают, как он серьезен. И как умен.
Андерсон водворил очки на место и внимательно оглядел Моргана, точно вновь отыскивал перчатку.
— Всего тридцать? А мне тридцать восемь, Морган, и разница между тридцатью и тридцатью восемью — это большая разница, можете мне поверить. Я себя в тридцать хорошо помню, потому что тогда я женился, а для мужчины это крепкая зарубка.
На мгновение его странно вылепленное лицо в желтом свечении фонаря над стойкой омрачилось тенями. Женился бы я па этих ногах, подумал Морган, глубокая была бы зарубка.
К ним приблизилась белая куртка. Черное лицо сливалось с темнотой.
— Миссис Андерсон говорит: сенаторы уезжают.
Андерсон поставил пустой стакан и снова схватил Моргана за локоть.
— А вы оставайтесь, Морган. Не спешите. Нам еще надо выпить как следует.
Оффенбах и Зеб Ванс неуверенно забирались на заднее сиденье одного из фордов, за рулем которого сидел сам услужливый фордовский агент. Миллвуд Барлоу уже расположился спереди. Кэти Андерсон стояла в одиночестве на ступеньках веранды. Два-три других автомобиля урчали и трогались с места. Широкая веранда была пуста.
— Вот идет король репортажа, — сказал Зеб Ванс, увидев Моргана и Андерсона.— Влезай к Миллвуду, Следопыт, да поедем спать. Завтра день будет трудный.
— Спать? — сказал Андерсон.— В такую рань? А Морган только-только разговорился со мной о политике.
Зеб Ванс печально взглянул на Моргана и через окно протянул Андерсону корявую руку.
— Значит, решили, а? Я сразу вижу, когда человека треплет эта лихорадка.
— Да что же, сенатор,— сказал Андерсон,— болезнь, наверное, наследственная. Пожалуй, я выставлю свою кандидатуру в губернаторы, если вы меня поддержите.
— Ну, Следопыт вам растолкует, что меня хлебом не корми, позволь только протянуть руку помощи молодому человеку, если он чего-то стоит. Верно, Следопыт?
— Да, по роже вы ему не врежете,— сказал Морган.— То есть если он не вздумает выставлять свою кандидатуру против вас.
Он ответил рассеянно, потому что прикидывал, о чем с ним хочет поговорить Андерсон.
— Адольф! — сказал Зеб Ванс Оффенбаху.— Они нас не понимают. Это нас-то, слуг народа!
Оффенбах пробурчал нечто тевтонское. Позднее Морган узнал, что жареная свинина и все прочее расстроили среднезападный оффенбаховский желудок, и вновь удостоверился в давно уже усвоенной истине: у Юга в запасе есть самые разные способы мести.
— Ну, раз уж вы все решили и взвесили,— сказал Зеб Вано Андерсону,— так не забывайте и того, что старый негр говорил мальчонке. «Не играй в кустах,— говорил он.— Там гремучки меняют кожу, а жалости, внучек, в них нету».
Хант засмеялся.
— Это я запомню,— сказал он.— А может быть, и присвою для собственного употребления.
После высокопарных заверений Зеба Ванса, что такого прекрасного вечера в его жизни еще не было, и после того, как Андерсоны не менее велеречиво объявили, что сенаторы, побывав у них, оказали их скромному дому великую честь, какой ему на долю еще ни разу не выпадало, фордовский агент, похожий на придворного кучера, а вовсе не на «пачечку банкнот», как выразился Зеб Ванс, тронул машину, и она исчезла в темноте.
— Слава богу, кончилось,— сказала Кэти.— Я уж думала, они так тут и останутся.
Морган, все еще сокрушенный своим недавним поражением, старался. подбирать вежливые и пустые слова.
— Привыкайте, миссис Андерсон. Привыкайте. За столом и стойки политики куда хуже проповедников.
— Ну Хант пока своей кандидатуры никуда не выставляет.— По ее тону нельзя было догадаться, чего хотела бы она сама.
— Зеб Ванс стреляный воробей и хорошо умеет распознавать эту лихорадку.
Она поднялась по широким ступеням на веранду.
— Вы ведь знаете старую басню про мальчика, который кричал: «Волк!» В прошлый раз Хант говорил о том, что думает выставить свою кандидатуру в губернаторы, но…
Она выразительно пожала плечами.
— Победа, — сказал Хант, — это на девяносто процентов умение выбрать момент. Сколько раз я тебе объяснял.
— Ну, а остальные десять процентов?
Андерсон, кажется, хотел ответить, но она снова заговорила, протянув Моргану руку. Рука была прохладной и твердой, как и ее взгляд. Он ощутил, волнение, которое можно было истолковать однозначно.
— Ну, вы беседуйте, а я, с вашего разрешения, мистер Морган и, вас оставлю.
— Конечно, идите, — сказал Морган с горьким разочарованием, удивляясь и недоумевая, откуда оно взялось. — Я вашего супруга долго не задержу.
— Ну, насколько я знаю Ханта, у вас тут права голоса не будет.— На мгновение ее рука в его руке напряглась. — Я не попрощалась с вашим другом мистером Грантом. Вы передадите ему мои извинения?
Она улыбнулась дерзко и уверено. Морган отпустил ее руку.
— Он сам виноват. У него были какие-то дела в городе.
— Спокойной ночи, мистер Морган. Спокойной ночи, Хант.
Когда она повернулась, чтобы войти в дом, Моргану почудилось, что ее лицо сияет победным торжеством. Но, может быть, дело было в его собственной растерянности, в ощущении и никчемности.
Андерсон, казалось, не заметил, что она ушла. Когда затянутая сеткой дверь захлопнулась за ней, он по частям опустился в большое мягкое кресло в углу веранды. Враждебности между ними как будто нет, подумал Морган. А просто ничего живого, никакого будущего. Но как же так? В его представлении брак был чем-то совсем другим: жаркая комнатушка, душная от острых запахов близости, запертая тюремная камера, в которой любовь и ненависть бесконечно кружат друг возле друга, осторожно выбирая миг для смертельного удара.
