Том Уикер - На арене со львами
— Значит, речь идет не о контроле вообще, а о том, каков этот контроль? Один вид контроля, например, необходим, но не тот, который может повредить, скажем, торговле удобрениями?
— Ну, я, собственно, не это имел в виду…
А. Т. слишком поздно понял, куда его завели.
Однако Андерсон уже успел сесть, еще раз негромко отпустив: «Благодарю вас, господин председатель», в сторону несколько ошарашенного (как показалось Моргану) Зеба Ванса, который тоже слишком поздно понял, что его ловко лишили выигрышной сцены.
А. Т. поспешно покинул свидетельское кресло — так, словно оно вдруг превратилось в электрический стул, а затем был вызван Андерсон, и Миллвуд Барлоу с торжественностью, вряд ли подобавшей случаю, указал ему на стол комиссии. Андерсон направился к дальнему концу стола,— ходил он, как и вставал, словно по частям — и жена поглядела ему вслед, впервые нарушив ту вовсе не безмятежную, но напряженную неподвижность, которая занимала Моргана гораздо больше, чем он готов был признать. Когда ее муж начал опускатся в кресло для свидетелей, словно один из тех кранов, которые склоняются над стальными позвонками новых зданий, она равнодушно взглянула на стол для прессы, и даже на таком расстоянии Морган различил в ее глазах ту туманную синеву, которая на Юге окутывает неясные очертания дальних гор. Внезапно эти глаза взглянули на него пристально и властно, словно говоря: «А почему мне нельзя измерить тебя, как ты измерял меня?» Морган не попытался уклониться от этой неподвижной напряженности: его убежище за ворохом песнопений было обнаружено, и он улыбнулся широко и смущенно, а она отвела глаза и вновь застыла.
— …рады услышать ваше весомое мнение об этом важном вопросе, — договорил Зеб Ванс.
— Мне это очень приятно, господин председатель.
— Но прежде…— Зеб Ванс подался вперед, и его очки сползли даже ниже, чем у Андерсона, придав ему сонный и простодушный вид. Волосы у него словно немного растрепались, чего еще несколько минут назад сказать было нельзя, корявые руки рылись в бумагах, как будто он что-то потерял.— Но прежде, мне кажется, нам следовало бы узнать — тоже только для занесения в протокол, — какова ваша доля на той превосходной ферме, которую вы получили от своего покойного отца.
Вот она, статья, решил Морган. «Здесь сегодня началась политическая кампания будущего года» и т. д.
Андерсон был наготове.
— Ну что ж, сенатор, как мой, а также ваш добрый друг А. Т. Фаулер, и я пользуюсь случаем еще раз подтвердить, что он мой добрый друг… я выращиваю много табака, хотя и гораздо меньше, чем в свое время губернатор Андерсон. Вот наши книги показывают,— он извлек откуда-то большой лист, нагнулся над ним и провел длинным пальцем по столбцам цифр,— когда вступила в действие табачная программа, под табаком у нас было чуть больше ста шестидесяти пяти акров, а теперь, после всех урезок на протяжении ряда лет, моя доля составляет семьдесят восемь акров, что, конечно, не ставит меняв один ряд с А. Т., но все-таки это немало, а получаем мы с акра примерно столько же, сколько и он, с божьего соизволения, около тонны. Должен прибавить, что в нынешнем году эти семьдесят восемь акров под табаком приходятся на одиннадцать семей — мою собственную и арендаторов — и в какой-то мере определяют их благосостояние. Ну, а что до других занятий, я опять-таки похож на А. Т. и могу сослаться на различные капиталовложения, однако ни в городе, ни в его окрестностях у меня никаких активных деловых интересов нет, кроме одной только фермы.
Морган решил, что первый раунд закончился вничью. Зеб Ванс нанес еще один пробный удар:
— А помнится, губернатор владел всем, чем стоило владеть, по обе стороны Лайв-Оук-стрит.
— Мы сохранили, — сказ Андерсон, слегка повернувшись, словно включая в это «мы» и Длинные Загорелые Ноги в первом ряду за его спиной,— только то, чем он дорожил больше всего: землю и родовую усадьбу.
А Джесс Джеймс дорожил только своей лошадью, и Пирпонт Морган — только своим особняком. Это настолько превосходило всякое вероятие, что позади Андерсона раздался смех, какой можно услышать среди любителей рыбной ловли или игроков в гольф, если кто-нибудь соврет слишком уж лихо. А когда Андерсон и сам весело улыбнулся явной несуразности такого ответа, смех стал всеобщим.
Второй раунд выиграл Андерсон. Зеб Ванс порылся в бумагах и откинулся, чтобы внимательнее рассмотреть своего противника. Оффенбах, отдуваясь и пыхтя, подвинулся поближе к столу, точно дремлющий боров, который подергивает жирным брюхом, отгоняя мух.
— Еще одно для занесения в протокол,— хрюкнул Оффенбах.— Не будет ли свидетель… уф… мистер Андерсон… уф… так любезен… не ответит ли он на вопрос, который сам задал мистеру… уф… А. Т….считает ли…
— Фаулеру,— сказал Андерсон.— А. Т. Фаулеру.
— Ну да, Фаулеру. Но вы, сэр… уф… вы верите в эти виды контроля, которые, как сказал мистер… уфф… Фаулер… как на них ни посмотреть, сковывают вашу… уфф… инициативу.
— Что касается инициативы, сенатор Оффенбах, тут возможны две точки зрения. Одна инициатива ведет к увеличению урожая, так что ваша доля в общем рыночном продукте увеличивается и вы вступаете в конкуренцию с другими производителями, не считаясь с тем, как это сказывается на состоянии рынка или на качестве вашего продукта. Если под «инициативой» вы подразумеваете это, то способ, предлагаемый вашим законопроектом, ее ограничивает. Если же вы намерены сосредоточить усилия на повышении качества и снижении себестоимости фунта табака, вместо того чтобы всеми силами увеличивать количество этих фунтов, то законопроект, бесспорно, обеспечит вам значительно большую свободу для использования ваших знаний, опыта и прав.
— Уфф,— сказал Оффенбах и с удовольствием погрузился в забытье, сделав все, что от него требовалось.
— Вы поддерживаете этот законопроект?
Зеб Ванс даже выпрямился.
Позади него Миллвуд Барлоу поднял просиявшее лицо над ладонями, которыми сжимал щеки, упираясь локтями в колени, Мэтт Грант подвинулся вместе со стулом вперед, и уголком глаза Морган заметил, что Длинные Загорелые Ноги еле заметно шевельнулись — она повернула голову и снова взглянула на Гранта.
— В отличие от вашего и моего доброго друга А. Т. Фаулера я поддерживаю этот законопроект,— сказал Андерсон, пытаясь выиграть хоть одно-два очка в безнадежно проигранном третьем раунде. Сзади зашаркали подошвы, заскрипели стулья и раздались хриплые приглушенные восклицания.
Зеб Банс, явно считая, что эта роковая ошибка его противника кладет конец схватке, откинулся на спинку кресла.
— Не торопитесь, мистер Андерсон, говорите, сколько сочтете нужным.
— Слава тебе господи, кажется, мы наконец взлетаем,— казал Гласс.
«Электра» ринулась вперед по взлетной дорожке, Моргана вдавило в кресло, и привычное напряжение стиснуло внутренности, но он невольно проводил взглядом подрагивающие груди рыжей стюардессы, которая торопливо шла по проходу, и буркнул в сторону Гласса:
— Это еще ничего. Иногда они торчат тут вдвое дольше.
— Эй, Рыжулечка! — крикнул Гласс. — Как насчет еще рюмки за стойкой? А Морган все уладит с кем надо.
Он ухмыльнулся Моргану с дурашливой наглостью.
— Это дело,— сказал Френч, но рыжая стюардесса уже пристегивалась в переднем кресле, а самолет ревел и трясся, словно под ураганным ветром. «К черту!» — подумал Морган, стараясь забыть про взлет, отчаянно заталкивая себя назад в воспоминания.
Андерсон начал медленно и даже как будто нерешительно.
— Сенатор Макларен, вопрос этот затрагивает жизненные интересы каждого фермера в здешних местах прямо и непосредственно, потому что мы все тут выращиваем табак. Ограничение площадей было введено много лет назад, и плоды этой политики мы все видели, причем я лично не стал бы утверждать, что она оказалась бесполезной. Но даже когда что-то приносит пользу в течение многих лет… Это как с верой: человек исповедует веру, но то в одном отступает от нее, то в другом, и настает час для ее обновления. Может быть, и этой табачной политике требуется такое обновление. Еще не так давно можно было взять участок по пятидесяти долларов за акр и засеять его табаком, и если ты получал сто долларов с акра, то оставался с прибылью. Но теперь получай восемьсот-девятьсот, не меньше, не то будешь в убытке, а это далеко не всякому по карману. Меня вовсе не радует, что я оказываюсь ради тех, кто утверждает, что нам необходимы перемены, но я видел письмена на стене. Сенатор Оффенбах, я считаю, что в основе, в самой сути своей ваш законопроект об ограничении площадей и веса вполне целесообразен.
Все это на Моргана особого впечатления не произвело. Звучный, но приглушенный голос был таким же нерешительным, а речь — такой же путаной и несвязной, как у фермеров, выступавших раньше. И Андерсон пока не выдвинул ни одного весомого довода. Неужели это все, на что способен сын Старого Зубра?
