Том Уикер - На арене со львами
Бингем сиял, расправив плечи. Зеб Ванс плюнул точно в край плевательницы с такой лихостью, что она даже зазвенела.
— Ну-ну, А. Т.,— сказал он.— Палку-то зачем перегибать? — Вот что, сенатор,— сказал А. Т.,— как вам известно и как известно мне, было время, когда мы с большой выгодой могли экспортировать продукты своего сельского хозяйства, потому что мы владели монополией на хлопок и табак. И что же? Китайский экспортер табака и египетский экспортер хлопка нажились на ценах, которые установили мы, как сейчас наживается австралийский экспортер, а мы, сокращая производство, вводя ограничения, открываем им зеленую улицу, даем возможность поставлять на мировой рынок свой табак, который вытеснит наш. А этот законопроект, устанавливающий весовую долю, продолжит программу снижения производства и ничем не поможет нам против иностранного засилья. К тому же направление у него самое что ни на есть социалистическое, потому что он удерживает и вас, и меня, и всех, кого угодно, на одном уровне. И еще, друзья, многие из вас слышали, как присутствующий здесь наш уважаемый представитель в конгрессе Билли Мелвин не так давно говорил на заседании фермерского совета, что стоит попытаться продать американский товар за границу, как обязательно вмешается государственный департамент — дескать, мы кому-то там наступаем на ногу. Ну, а хотите знать мое мнение, так пусть государственный департамент забирает наш табак и швыряет его в океан, ежели так надо, или даже преподносит его нашим друзьям за морем, но я абсолютно и безоговорочно против политики, которая открывает зеленую улицу коммунистическому Китаю и русским, позволяет им конкурировать с нами, и я утверждаю, что наше право первородства, наше наследие, которое мы еще хранили лет двадцать-тридцать назад, тоталитаристское, социалистическо-коммунистическое центральное правительство у нас отобрало.
Морган и сейчас почти дословно помнил эти последние жемчужины, сыпавшиеся из уст А. Т. Фаулера. Он снова слышал въедливый голос человечка в синем костюме, видел, как его гибкие пальцы, подергиваясь, перебирают карточки с заметками, и даже ощутил легкий запах лосьона, который ленивые лопасти вентиляторов под потолком волнами гнали над брошюрками духовных песнопений на столе для прессы. Потому что именно в этом месте его захлебывающейся речи в жизнь Моргана вошел Хант Андерсон, сказав два слова:
— Господин председатель!
Он проглатывал «р» на манер старых южан — «п'едседатель»,— но это был единственный намек на южный выговор. Голос у него был звучный, и говорил он неторопливо, но всегда тихо — в этот день Моргану, как много раз впоследствии, приходилось все время напрягать слух. Андерсон заговорил, еще сидя, и продолжил фразу, поднимаясь на ноги:
— …прошу слова… (казалось, он никак не может встать) …чтобы задать вопрос… (потому что был поразительно длинен о словно развертывался кверху) …свидетелю.
В Ханте Андерсоне было шесть футов шесть дюймов роста, и он принадлежал к тем людям, которые едят и пьют, как заправские обжоры, совершенно не следят, как позже убедился Морган, за своим здоровьем и тем не менее не наращивают ни веса, ни брюшка. На протяжение всех лет их знакомства, и в лучшие времена, и в худшие — а и тех и других им выпало полна,— Хант оставался худощавым и казался сильным, даже под конец, когда выглядел лет на десять-пятнадцать старше своего возраста.
— Мистер Андерсон,— сказал Зеб Ванс,— если А. Т. не возражает, так и я не стану. Хочу только напомнить, что в списке вы значитесь следующим.
Однако А. Т. Фаулер не случайно достиг того, чего достиг. Он частенько робел без причины, но был борцом, в свое время он вышел на ковер, руководствуясь знанием жизни, и не его вина, если ему помогли не столько упорство и ум, сколько удача и дух эпохи.
— Ничего, сенатор,— сказал он.— Я еще ни разу в жизни от вопросов не уклонялся. Так и теперь не стану.
— Это мне известно, А. Т.,— сказал Андерсон.— Вот оттого-то я вас и перебил.
По наступившей тишине Морган догадался бы, что это сын Старого Зубра, если бы даже Зеб Ванс его не назвал. Не упустил Морган и следующего примечательного политического факта: старому газетчику не потребовалось посторонней помощи, чтобы узнать своего будущего соперника. Обладательница длинных загорелых ног сидела рядом с Андерсоном, не глядя на него и не шевелясь,— несомненно, жена, которую он привез в родной штат из Нью-Джерси.
— Я вот что подумал,— продолжал Андерсон, казалось, чуть ли не виноватым голосом.— Может быть, А. Т., вам следовало бы указать поточнее, чему равна ваша доля.
— А-а. Ну… Пожалуй… не для одной фермы, конечно… но если взять в целом, Хант, то выходит чуть больше сотни, как в любую минуту может убедиться всякий желающий, если захочет проверить по бумагам.
— Сто акров? — Андерсон держал в руке несколько листков и неуверенно поглядывал по сторонам, как будто вдруг наткнулся на что-то непонятное.
— Да ведь у многих куда больше.
— Вероятно. — Андерсон взглянул в сторону стола для прессы, и Морган увидел кроткие близорукие глаза за стеклами очков в роговой оправе, которые сползли к кончику довольно крупного носа. — А теперь скажите, А. Т., сколько примерно вы собирали за последние годы?
А. Т. напыжился.
— Да побольше тонны с акра, ежели, конечно, не считать той в конец истощенной каменной россыпи, которую я получил от покойника отца, еще когда только начинал.
— Понятно,— сказал Хант.— Вот это, А. Т., я называю истинным выращиванием табака, особенно если учесть ваши прочие занятия.
Андерсон весь был какой-то встрепанный: прядь волос упала через пробор, на затылке топорщился вихор, пиджак казался перекошенным, словно одно плечо было выше другого. Своеобразное лицо, которое нельзя было назвать красивым, словно вышло из-под пальцев честолюбивого скульптора — скулы, виски, подбородок и шея вылеплены четко, огранены, а не закруглены и сглажены, переходы тщательно отделаны и все части литы воедино, однако же с целью выразить нечто, скрытое от постороннего взгляда.
— Ведь в конце-то концов вы же не просто фермер, А. Т. Скажем, если бы комиссии понадобилось для протокола, как вы перечислили бы свои занятия?
— Они всем известны,— А. Т. говорил с досадой.— Всем, кто тут сидит. Сенатору Макларену. Да и вам тоже.
— Я только подумал, что это не помешало бы занести в протокол.— Андерсон чуть повысил голос.— Ну, директорство банке. Ну…— Он как будто не мог подыскать слова.
— Ну, земельная собственность, — с неохотой сказал А. Т.— Разные капиталовложения…
— Удобрения! — крикнул кто-то из глубины зала.— Самые дорогие!
Напряженную тишину прорвали смешки.
— Свиные мослы! — рявкнул еще кто-то, и смешки перешли в хриплый хохот. Даже А. Т., несмотря на все свои бойцовские качества, кривовато усмехнулся и торопливо махнул рукой Андерсону, словно сдаваясь.
— Ну да, и еще розничная торговля,— сказал он, когда наконец его могли расслышать.
— Господин председатель! — Хант Андерсон сложил свои листки и повернул голову, словно проверяя, не исчез ли куда-нибудь его стул.— Прошу извинения, что я позволил себе перебить свидетеля, но, по-моему, в протоколе следует отразить, что, хотя на нас вот-вот обрушатся коммунизм и социализм, а всякие там вашингтонские способы контроля прямо-таки нас душат, протокол обязательно должен отразить, что мой добрый друг А. Т. Фаулер являет собой живой пример того, что в нашей стране, где все люди рождаются равноправными, тем не менее кое-кому удается стать чуть равноправнее остальных.
К концу этой фразы, которая вызвала новую волну смешков в зале, он успел весь сложиться и сесть, но тут же с поразительной быстротой снова оказался на ногах.
— У меня был еще один вопрос, господин председатель. Мне хотелось бы знать, отвергает ли А. Т. всякий контроль над производством, как таковой, или нет?
— Не знаю,— сказал Зеб Ванс,— надо ли ставить мистера Фаулера в положение, которое…
— Сенатор Макларен, — перебил А. Т., — мне задан вопрос, и я готов на него немедленно ответить. Я вот что думаю: в нынешнем мире, учитывая нажим коммунистических стран, где существует абсолютный контроль над личностью, я готов выступить за некоторые виды контроля над производством, возможно без них обойтись нельзя. Но я считаю, что осуществляться они должны так, чтобы обеспечивать всемерное поощрение, поддержку и привилегии индивидуальным усилиям, а не сильному централизованному правительству, которое режет каждого гражданина по живому.
— Значит, речь идет не о контроле вообще, а о том, каков этот контроль? Один вид контроля, например, необходим, но не тот, который может повредить, скажем, торговле удобрениями?
— Ну, я, собственно, не это имел в виду…
А. Т. слишком поздно понял, куда его завели.
Однако Андерсон уже успел сесть, еще раз негромко отпустив: «Благодарю вас, господин председатель», в сторону несколько ошарашенного (как показалось Моргану) Зеба Ванса, который тоже слишком поздно понял, что его ловко лишили выигрышной сцены.
