Гянджеви Низами - Лейли и Меджнун

Он в изначальных прочитал строках:
Да будет милосерден к нам аллах!

Господне имя во главе письма —
Прибежище и чувства и ума.

Мудрее мудрых, истинно велик
Постиг он безъязыкого язык.

Он разделил десницей свет и мрак,
Он всех насытил, ласков и всеблаг.

Возжег на небе хор ночных светил,
Людьми он твердь земную расцветил.

Нетленной жизнью душу наделив,
Величием предвечным осенив,

Он людям мир вручил — заветный клад,
Что всех сокровищ выше во сто крат.

И разума огонь в душе возжег,
И осветил им двух миров порог.

Как скатный жемчуг мысли расцвели,
Когда любовь вела калам Лейли:

«В письме моем, как шелк, слова нежны,
И утешеньем стать они должны.

От пленницы послание тому,
Чей дух восстал и сокрушил тюрьму.

Как ты живешь, о странник, на земле,
Семи небес посланник на земле?

О верный в дружбе, истины оплот,
Тот, от кого любовь свой свет берет.

О кровью обагривший горный скат,
От взоров затаившийся агат,

О мотылек трепещущей свечи,
Источник Хызра, блещущий в ночи,

О ты, кто мир в волнение привел,
Когда в песках с оленем дружбу свел,

Цель для насмешек, плачущий навзрыд,
День воскресенья нас соединит.

О беспощадно изнуривший плоть,
Чью жизнь беда смогла перемолоть.

Из-за меня ты сердце сжег дотла,
Вокруг тебя осуды и хула.

Кому верна я до скончанья дней,
Кто сам священной верности верней.

О жизнь моя, блаженный свет души,
С тобою я, а ты, с кем ты, скажи?

С мечтой о счастье я разлучена,
Но я твоя невеста и жена.

Муж, что меня скрывает под замком,
До сей поры мне чужд и незнаком.

Жемчужиной алмаз не завладел,
И заповедный жемчуг уцелел.

Поныне запечатан тайный клад,
Бутон не тронут, недоступен сад.

Муж величав, и знатен, и велик,
Но пред тобой ничтожен и безлик,

Кичился белой луковкой чеснок,
Но расцвести, как лилия, не мог.

Так огурец, который перезрел,
Лимоном желтым зваться захотел, —

Хоть кислый он и так же желт на цвет,
Но аромата в нем и вкуса нет.

Мечтала в этом мире я и в том
Одно гнездо с тобою свить вдвоем.

О, если б знал ты, как я не права, —
Зачем дышу, зачем еще жива?

Пускай сурово покарает рок
Того, кто горе на тебя навлек.

Твой каждый волосок дороже мне,
Чем целый мир, расцветший по весне.

Ты чист, как Хызр, о, милость прояви,
И, словно Хызр, мне душу оживи.

Я — тусклая луна, ты — солнце дня,
Издалека молю, прости меня!

Прости, что не могу к тебе прийти,
Невольный грех, любимый, отпусти!

Отец твой умер, страшной весть была,
Одежду я, рыдая, порвала,

Царапала себе лицо и грудь,
Когда ушел он в свой последний путь.

Шипами проколола я глаза,
Плащ траурный мой был, как бирюза.

И слезы я, как дочь, над ним лила
И весь обряд печальный соблюла.

Но робость не сумела победить —
Тебя я не посмела навестить.

Здесь в жизни бренной путь влачу земной,
Душой нетленной я с тобой, родной.

Возлюбленный, я знаю, ты чуть жив,
Будь, умоляю, многотерпелив.

Земная наша временна юдоль,
Со временем поладь, смиряя боль.

Прикрой глаза, мой плачущий бедняк,
Чтоб над слезами не смеялся враг.

Будь мудрым и тоску превозмоги,
Чтоб над тобой не тешились враги.

Там, где весной бросали зерна в грязь,
Стеной шуршащей нива поднялась.

Забудут все, что пальмы ствол шершав,
В корзины сладких фиников собрав.

Шипами стебель розы окружен,
Настанет срок — распустится бутон.

И не горюй, что нет друзей вокруг,
Я — друг твой верный, беззаветный друг.

Не жалуйся на то, что одинок,
Друг одиноких и заблудших — бог.

В слезах, как туча, утопаешь ты,
Как молния, свой дух сжигаешь ты.

Отец ушел, но жизнь продолжил сын,
Рудник иссяк, но найден в нем рубин».

Меджнун прочел письмо, зарделся он,
Как розы расцветающий бутон.

«О мой аллах, о господи!» — твердил,
От радости в себя не приходил.

И новых сил почувствовал исток, —
Жизнь возвратил божественный листок.

Он вестника в своих объятьях сжал,
Благоговейно руки лобызал.

Вдруг спохватился: «Как писать ответ?
Коль нет бумаги и калама нет?»

Мгновенно, с расторопностью писца,
Гость, вынув из походного ларца

Калам, бумагу и пузырь чернил,
Меджнуну их почтительно вручил.

Из-под калама строчки полились,
Тончайшими узорами сплелись.

Слова, как ожерелье, он низал,
О пережитом горе рассказал.

Ответное письмо вложив в ларец,
В обратный путь отправился гонец.

Как вихрь пустыни, скрылся он вдали,
Спеша вручить послание Лейли.

И обмерла она, письмо схватив,
Его листы слезами оросив.

Молитвенно звучит начало строк:
«Нет бога, кроме бога, — вечен бог!

Он видит явь и скрытое от глаз,
Он создал перл и огранил алмаз.

Властитель неба и Семи планет,
Серебряным созвездьям давший свет.

Он мрак ночной сияньем дня сменил.
Любовью наше сердце окрылил.

Садам и пашням вешний дождь послал,
Помощником нуждающихся стал».

И торопясь, едва успев вздохнуть,
Меджнун стал излагать посланья суть:

«Покой утратив, я письмо пишу
Той, в чьей душе прибежище ищу.

Нет, я ошибся, — кровь в груди кипит,
Пишу я той, что мной не дорожит.

Ты, счастья потерявшая ключи,
Посланье от страдальца получи.

Я — мелкий прах, растоптанный бедой,
Чью жажду утоляешь ты водой?

У ног твоих лежу, не в силах встать,
Чей пояс ты решила развязать?

Я мучаюсь от тайной маеты:
Кого в печали утешаешь ты?

Сияет мне в мечтах твое лицо,
Чужое у тебя в ушах кольцо.

Твой лик — Кааба, я — твой верный раб;
Порог твоей обители — михраб.

О, мой бальзам, ты недоступна мне…
Не погуби, стань жемчугом в вине!

Корона — ты, но не моей главы,
Не для меня похищена, увы!

Сокровище захвачено врагом,
А пред друзьями свился змей клубком.

О сад Ирема, царство красоты,
Мой рай небесный, недоступна ты.

О ключ от кандалов и от цепей,
Бальзам от страсти пагубной моей.

О сострадай, ведь я — ничтожный прах,
Не добивай, я — придорожный прах.

Согрей, приветь сей скудный прах земной,
Чтоб цвел он впредь, как будто ветвь весной.

Земля цветет от дружеских забот,
В пыли завянут розы от невзгод.

У ног твоих простертый я лежу,
Не будь жестокой, — об одном прошу.

Кто жалостлив к несчастным стать не смог,
Мучитель тот, бесстыден и жесток.

Прославлен я, как раб твой и слуга,
Меня отвергнув, обретешь врага.

Влачить любую тяжесть прикажи,
Знай, кротость — украшенье госпожи.

К твоим ногам слагаю щит и меч,
Но изменившей жизни не сберечь.

Оружие свое бросаешь ты,
Врагам тем самым помогаешь ты.

Когда себя кинжалом ранишь в грудь,
Тем убиваешь друга, не забудь!

Приветливостью, лаской и добром
Свободолюбца сделаешь рабом.

Кто куплен за дирхем, не верь тому,
Он даже с глаз готов украсть сурьму.

Власть над рабами не имеет тот,
Кто в рабстве у земных страстей живет.

Твори добро во имя доброты,
И подчинить людей сумеешь ты.

И я — твой раб, я в ухо вдел серьгу,
Не продавай покорного слугу.

О ты, в стране живущая чужой
С избранником и новою родней,

Ты не дала пригубить мне вина,
Как горный лед, со мною холодна.

Что ж, повелев, чтоб день сменила тьма,
Теперь рыдаешь надо мной сама?

Ты жизнь мою и душу отняла
И позабыть меня легко смогла.

Ты, пожалев подковы для коня,
Велишь скакать мне в капище огня.

Слова сжигают пламени сильней,
И головни я сделался черней.

Но коль меня язвить тебе не жаль,
Себя, будь осторожна, не ужаль.

У лилии был долог язычок,
Его садовник лезвием отсек.

Влюбленных выдает, так говорят,
Невольный вздох, улыбка, полувзгляд.

Но холодом полны черты твои,
Ты равнодушна, нет примет любви.

Презрев любви священный договор,
Ты счастлива с другим с недавних пор.

Обманщица, тобою он любим,
А я осмеян, предан и гоним.

Где наши вздохи, клятвы в тишине,
Где счастье то, что ты сулила мне?

Коль преступила верности обет,
То нет любви и преданности нет.

Тебе не жаль меня, — едва живой
С разбитым сердцем я навеки твой.

А я — все тот же: дух мой изнемог,
Но головой припал на твой порог.

Я жду, как чуда, чтобы вдруг возник
Твой светозарный, твой лучистый лик.

Кто лицезрит — блаженство познает,
Несчастлив тот, кто безнадежно ждет.

Счастливец он и баловень удач —
Жемчужиной владеющий богач.

Сад соловья весною звал на пир,
Но ворон, налетев, склевал инжир.

Гранат в саду взлелеял садовод,
Но прокаженный пожирает плод.

Несправедливым мир был с давних пор,
Сокровище скрывая в недрах гор.

О, неужели розовый рубин
Не вырвется из каменных теснин?

Когда луну, что свет дает очам,
Дракон терзать не будет по ночам?

И шершень улетит, не тронув мед,
И вновь луна свободу обретет?

Ключ от казны мне в руки попадет,
И казначей докучный прочь уйдет?

Умрет дракон, не тронув тайный клад,
И зеркала, как прежде, заблестят.

И разбегутся в страхе сторожа,
И выйдет из темницы госпожа.

О светоч мой, супруг твой — мотылек,
Не мудрено, что свет его привлек.

Хоть от твоих упреков гибну сам,
Пусть здравствует достойный Ибн-Салам.

Добро и зло исходят от тебя,
О лекарь мой, зачем лечить, губя?

Железные у крепости врата?
Жемчужина в ракушке заперта.

Хоть локоны твои сплелись в силок —
Страшусь, чтоб змей тебя не подстерег.

И подозренье, медленно и зло,
Мне в любящее сердце заползло.

Ведь я ревную в гибельной тоске.
К ничтожной мошке на твоей щеке.

И мнит влюбленный в ревности слепой,
Что это коршун кружит над тобой.

Метаться буду смыслу вопреки,
Покуда мошку не сгоню с щеки.

Меня, как в притче, с тем купцом сравнишь,
Кто, не продав товара, ждет барыш.

Я горевал, что розу не сорвал,
Жемчужину чужую сберегал.

О мой жасмин, бреду тропой невзгод,
От слез ослеп, от жажды сохнет рот.

Когда б ты знала: разум мой погас,
Еще безумней я во много раз.

Я без тебя давно уже не „я“ —
Бесплотный призрак, отсвет бытия.

Любовь — коль ей не отдана душа,
Безделица, не стоит ни гроша.

Твоя любовь явила мне чело,
И даже без тебя мне жить светло.

Со мной всегда твой тайный свет живой,
Я счастлив тем, что ранен был тобой.

Бальзама нет от смертных ран любви.
Любимая, будь счастлива, живи!»