передний - o 496d70464d44c373
замечала. А что?
– Упорно меня за кого-то принимал. Я видел его первый раз в жизни, а он
50
будто с внуком разговаривал.
Вашингтон задумалась.
– Странно. Может быть, шутил, развлекался. Ты к этому располагаешь.
А вот это просто наглость. Мой аристократизм настраивает на шутливый
лад. Кругом одни плебеи, что они разумеют?
– Спасибо, дорогая, ты знаешь, как польстить. Наработала этот талант
десятилетиями аутотренинга?
Вашингтон думала над этим с полминуты, и, наконец, вполне оправданно
заявила:
– Хам.
– Я старался.
– Так или иначе, я серьезно. Не светись на улице, ведь они будут
расследовать причины пожара. А тебя там видели. И, наверное,
удивились, что, засверкав пятками, ты забыл попрощаться.
– С чего ты решила, что это поджог?
– Ничего подобного я не говорила. Хотя все может быть. Я сейчас много
дешевых детективов читаю, там вечно все не так, как кажется.
– Почаще мне об этом напоминай.
– Что ты герой дешевого детектива?
– Очень смешно. Ты себе это представляешь? Чем я буду заниматься
круглый день, сидя здесь взаперти? Переставлять мебель в комнате?
– А прежде жизнь казалась насыщенней?
– Ты права, я мало что теряю. И трезво рассуждая, мне, действительно,
стоит залечь на дно. Тут, конечно, не Лазурный берег, чтобы получать
удовольствие, но пока существенных претензий я не имею.
– Фантастика.
Вашингтон докурила сигарету до фильтра и бросила окурок в дальний
угол кухни.
А я о своей безропотности пожалел уже ночью. Вашингтон напилась, и с
виду заторможенный Борщик устроил ей настоящую сцену. Не на манер
Барбары Картленд, естественно, а в самом концентрированном советско-
коммунальном стиле. С битьем посуды, дикими криками и побоями. Ради
Бога, конечно, но почему в тот момент, когда я пытаюсь заснуть? Почему
51
это всегда происходит именно в тот момент, когда я пытаюсь заснуть?
Крис была очень мила и поделилась со мной широкой кроватью из своей
комнаты – сама она предпочла спать на полу, создав из матраса и
бесчисленного количества подушек царское ложе. Моя комната вообще
как-то ожила, приобрела человеческий вид и очарование (не в последнюю
очередь благодаря россыпи трещинок на богатом теле Венеры). Мне все
реже приходилось морщиться от брезгливости наедине с собой, хотя в
зеркало я смотрел с прежней неохотой. Аллергические прыщи на лбу и
подбородке дилетантски маскировал крем-пудрой, а с некоторых пор
привычные синяки под глазами, наоборот, выделял темными тенями. Я мог
позволить себе некоторые косметические радости на остаток денег
Валентина.
Он кстати так и не соизволил позвонить и хотя бы из приличия шаркнуть
попыткой меня переубедить. Его благотворительности хватило очень не
надолго.
Я лежал, забившись в угол кровати, стараясь не соприкасаться с
шероховатостью ободранных обоев, а где-то за стеной, на кухне, или
прямо в батареях гремели сковородки и кастрюли. Борщик щедро
расшвыривал их, и меня удивляло, почему Дэн или Шурик не остановят
его, почему они позволяют ему устраивать погром даже на общей кухне.
На грани сна, когда чувствуешь себя особенно беззащитным, мне стало
страшно. Если он вздумает ворваться и в мою комнату, никто ему не
помешает, а я слишком слаб, чтобы сопротивляться или хотя бы остудить
его хладнокровным взглядом. Падала мебель и взрывалась в моей
больной голове. Я не выдержал и заплакал, а за стеной сквозь шум
слышался истерический, пьяный смех Вашингтон.
– Жизнь – сука, – сказал я на следующее утро, столкнувшись в коридоре
с Крис.
Она посмотрела на меня с любопытством и предложила дружить.
Я бы не назвал это полноценной дружбой, но мы, как самые молодые в
квартире №44 и еще не добитые жизнью, должны были объединиться в
своего рода команду. Вымирающий вид, с позволения сказать. Я сидел в
комнате Крис и листал бесконечные гламурные журналы – именно то, чего
52
мне больше всего не доставало, а Крис тем временем пересказывала свою
жизнь. Я вообще благодарен таким людям. Когда я был отроком, моя
замкнутость и нежелание общаться с людьми казались мне признаком
углубленной во внутреннюю жизнь личности, каковой я себя, в сущности, и
мнил. Но уже с годами я взглянул на свои претензии со скепсисом и понял,
что просто не научился контактировать с двуногими. Отсутствие такого
таланта легко спутать с самодостаточностью, и, что еще забавнее, если
его наработать – самодостаточность приходит сама собой. Но это мне
кажется смешным – мои же соседи, например, стушевавшиеся при
надменном жесте или взгляде с моей стороны даже предположить не
могли, что это свидетельство не непосредственно брезгливости, а
неумения строить отношения. Хотя брезгливости там тоже было
предостаточно.
Крис мое молчание и редкие ехидные замечания определила как
затаенную на людей злобу.
– Почему ты не можешь просто жить? Жить просто. Ты все чего-то
думаешь, анализируешь. Я так никогда не пыталась, и, судя по тебе, это не
очень полезно.
Может быть, предрасположенность человека к подобному вопросу как
раз и вызывает во мне презрение?
Чтобы было неполезно. У меня такое ощущение, что мозги человеку
даны именно для этого. Чтобы было неполезно. По крайней мере, до того
момента, пока ты не сделаешь некое открытие или ряд открытий –
результат твоих размышлений, и жизнь кардинально изменится.
Идеалистический такой взгляд. Хотя лично я свое открытие еще не сделал,
и это во многом объясняет, почему мне так хреново.
Жить в квартире №44 было весело. Обхохочешься, на какое дно тебя
снесла жизнь, а несмелые оправдания постояльцев (Дэн сказал, что у него
здесь студия, а живет он совершенно в другом месте) на общем фоне
казались еще более уморительными. Я тоже отличился. Твердо решив, ни
с кем не делиться своей странной историей, я придерживался версии,
которая отлично сработала с участковым. Но сам же все испортил.
– Где ты раньше обитал? – спросила как-то Вашингтон.
53
– У меня квартира в Брюсовом переулке.
– А здесь зачем снимаешь?
– Маяковская. Центр, знаешь ли. Очень удобно.
– Брюсов… Брюсов переулок… Что-то очень знакомое.
– Бывшая улица Неждановой.
– ?.. Но это и есть самый центр.
– Да?.. То-то и оно. Самый центр – это куда скучнее, чем просто центр. В
просто центре больше воздуха, чем в центре центра.
– Оставим это.
– Хорошая идея.
С тех пор Вашингтон не стеснялась заговорщически мне подмигивать и
со всей дури хлопать по плечу. Типа мы в одной узде, и я не такой
белоручка, каким стараюсь казаться. Представляю, что она себе
надумала, начитавшись дешевых дамских романов и пошлых детективов.
Но за свою репутацию я не очень беспокоился. Во-первых, потому, что в
квартире №44 это понятие не актуально, и, во-вторых, потому, что,
единожды уйдя в запой, Вашингтон так из него и не вернулась – со времен
погрома, который устроил Борщик, трезвой я ее больше никогда не видел.
Оказалось, что Борщик разгромил только свою комнату, а на кухню в ту
ночь даже не заходил. Звуки погрома распространялись по батареям. Я
пришел к выводу, что изначально у нашей квартиры была другая
планировка – это подтверждали попеременно бетонные и фанерные
стены, легко пропускавшие малейший шум. Порадовавшись своему
открытию, я тут же разочаровался, потому что Борщик решил загладить
свою вину перед любимой страстными ласками и не менее страстным
соитием, а получилось так, что пыхтели они всю ночь у меня над самым
ухом.
А самые большие проблемы, как ни странно, возникали с ритуалом
приема пищи. На кухне стоял общий холодильник, и его использование
приравнивалось к военным действиям. Все, кроме нас с Крис, видимо,
ностальгируя по хипповской юности, использовали чужие запасы без
спроса, и через некоторое время Крис отказалась от скоропортящихся
продуктов, а я – от буржуйской привычки пить холодный апельсиновый сок
по утрам – кто-то выпивал его еще ночью.
Крис не сразу сдалась, сначала она придумала оригинальную систему
54
борьбы с подобной наглостью. Заворачивала продукты в отдельные
пакетики и прикрепляла к ним бирку с собственным именем. По
