Том Уикер - На арене со львами
— Не относись к политике слишком серьезно, Рич, не уподобляйся тренеру,— любил повторять Хант.
Сравнение политиков с тренерами представлялось ему очень забавным — мол, и те и другие стремятся внушить игрокам волю к победе и уверенность в огромной важности игры. Морган каждый раз умалчивал о том, что много лет тому назад эту шуточку Хант впервые услыхал от него.
А то Андерсон вдруг говорил:
— Рич, побойся бога, жизнь так коротка, возьми отпуск, съезди на Юг, пусть твой Ричи и твоя очаровательная женушка хоть немного с тобой познакомятся.
Несколько раз Хант заставил Моргана привезти жену и сына к нему в усадьбу; но Энн не спелась с Кэти, между ними сразу же возникла натянутость.
Последний визит закончился тем, что по дороге домой, в самолете, Энн неожиданно набросилась на Моргана.
— Ты спишь с этой злобной сучкой,— сказала она.— И не жди, что я когда-нибудь еще туда поеду.
— Что ты болтаешь?
Морган встревоженно взглянул на Ричи, сидевшего через проход от них. Мальчик был полностью поглощен чтением журнала.
— Я не дура, Рич. Прекрасно вижу ваши отношения.
— Ох, да брось ты, Энн. Я к ней и в самом деле немного неравнодушен, как многие другие мужчины, но и только.
В ту пору так оно и было, вероятно, подумал Морган, мы часто расплачиваемся за вымышленные грехи прежде, чем успеем нагрешить на самом деле.
— Если ты с ней и не спишь,— сказала Энн,— то только по своей глупости. Сразу видно, что она по тебе сохнет.
— Ты-то как могла это заметить? Сама ты никогда по мне не сохла. Да и не все ли тебе равно?
— Я требую только одного — не заставляй меня туда ездить,— сказала Энн,— В отличие от тебя у меня есть гордость.
Морган не сомневался, что это так: гордость была ее неотъемлемым качеством. В ночь накануне свадьбы — они познакомились с Энн, когда она учительствовала в небольшом городке, где Морган впервые приступил к репортерской работе,— после того как Энн решительно отвергла ставшую для него привычной попытку урвать аванс, они отправились в мотель «Замок», где на стоянке была кромешная тьма, и, не вылезая из машины, угостились мясным филе на вертеле и кока-колой.
— Путь назад еще не отрезан,— сказала Энн.— Жалеешь?
Морган серьезно, как он все делал в те дни, обдумал ее вопрос.
— Отчасти,— признался он наконец.
Энн резко выпрямилась.
— Негодяй.
— Я ведь просто хотел сказать…— Он слишком поздно сообразил, какой совершил промах.— Ну, видишь ли, мне, например, всегда хотелось попутешествовать. Или купить яхту. Ну, словом, что-нибудь в этом роде. А когда нужно содержать жену и, может быть, детей, со всеми этими мечтами, видимо, надо расстаться.
— Забирай свое грошовое кольцо,— сказала Энн, пытаясь сорвать кольцо с пальца.
— Ох, да перестань ты. Понимаешь, я ведь не…
Но ничего, как он тут же убедился, Энн не понимала, и ему с полчаса пришлось ее умасливать. Кольцо не снималось с пальца, и она в конце концов оставила попытку его сдернуть, сидела, как деревянная, прижавшись к дверце, глядела прямо перед собой, и ему никак не удавалось убедить ее, что туманные мечты юности ничего не значат по сравнению с ней. Под конец она резко, словно заводная игрушка, повернула к нему голову; и Моргану показалось, что даже в темноте он видит невероятную бледность ее лица.
— Нет, это ты меня послушай,— произнесла она так тихо, что он с трудом расслышал ее голос.— Наплевать мне на твои дурацкие мечты. Знать не хочу, как ты себе представляешь свои семейные обязанности. Но я не собираюсь торчать на кухне и ублажать тебя в постели,— если бы я думала, что нужна тебе для этого, я б тебя и близко к себе не подпустила. Слушай… если ты женишься на мне, Рич, ты поедешь путешествовать вокруг света. Купишь яхту, если она тебе нужна. Ты женишься на мне и будешь делать все, что хочешь. Понял?
— Детка,— сказал Морган.— Господи, ну конечно, я же не…
— Будет лучше, если ты меня поймешь. Я не пустое место, Рич. И если ты этого не понимаешь, значит ты не понимаешь ничего.
Но Морган понял все слишком поздно, спустя многие годы; а в тот миг он просто хотел ее и того, что ему рисовалось под понятиями Супружество и Жизнь. И даже когда поздно стало что-либо исправить, он считал, что его желание любить ее так, как ей хотелось, должно перевесить в ее глазах его неумение так любить ее. Уж кто-кто, а он отлично знал, что Энн горда,— горда, оскорблена, неукротима и все еще не угомонилась.
С тех пор Энн не бывала у Андерсонов, но самого Моргана все время туда тянуло. Ему казалось, что именно в их доме он когда-нибудь узнает правду о разговоре Андерсона с Данном — что именно они говорили, что чувствовали, как вели себя в тот миг, когда честолюбивые мечтания Андерсона достигли вершины.
Как-то осенним вечером, незадолго до того, как Андерсон совершил свой прощальный выход к огням рампы, Морган наконец заговорил о Данне.
— Крепкий орешек,— сказал Андерсон.
Огонь плясал в камине; примерно час назад Кэти поставила на стол блюдо с великолепным окороком, а накануне, под вечер, они выудили из пруда поблизости от усадьбы четырех прекрасных крупных окуней. Двух они отпустили, а двух других уже очистили и приготовили к завтраку. Гостю с хозяином хорошо и покойно было сидеть у пылающего камина, попивая шотландское виски. Андерсон был тих, задумчив. Чем черт не шутит, подумал Морган, и опять спросил о разговоре с Данном.
Андерсон дал обычный короткий неопределенный ответ, и Морган решил, что все снова сорвалось, что больше Хант ничего не скажет. Но вдруг…
— Зеленые очки, именно они сбили меня с толку,— сказал Андерсон.— Я поначалу решил, что Данн носит их напоказ, что это своего рода рисовка. Но потом я навел справки и выяснил, что он с самого детства вынужден носить зеленые очки. Я с ним и часа не провел, как увидел, что это зверь совершенно особой породы. Мне было с ним страшновато. Казалось, он видит меня насквозь, просверливает своими зелеными стеклами. Возможно, он и впрямь видел меня насквозь. А возможно, только думал, будто видит.
К этому времени Моргану волей-неволей пришлось свести с Данном деловое знакомство, хотя после съезда ему с трудом удавалось сохранять непредвзятое отношение к этому человеку.
— Чего хочет Данн, понять невозможно,—сказал Морган.— Наверно, этим-то он и страшен.
Андерсон подумал над его словами и отхлебнул виски.
— Пожалуй. Важно ведь правильно оценить человека. Тогда-то и подбираешь к нему ключик. Вот, например, Хинмена я оценил правильно; рассчитал, как я сорву с него броню, и тогда его собственная заносчивость его же погубит. Но Данна я оценил неверно.
— Не отдал Данну дани,— сказал Морган, стараясь казаться не слишком серьезным.
Захмелевший Андерсон рассмеялся.
— Верно, я не отдал Данну дани,— сказал он.— Потому что… может, ты помнишь, что я сказал, позвав тебя той ночью, Рич. Я думал, он согласится рискнуть. Не ожидал я, что он предпочтет мелкую игру с Эйкеном. Я думал, его не столько интересует выигрыш, сколько возможность показать себя. Но, видишь ли, оценивая его, я исходил из того, что он сам меня оценит так, как я хочу, чтоб меня оценивали, так, как я считаю должным. И поэтому главный вопрос: как же он в действительности меня оценил? Что, по его мнению, представлял собою человек, с которым он имел дело?
Андерсон снова отхлебнул виски. Морган ждал, затаив дыхание.
— Первое, что он сказал мне в то утро, прокравшись в комнату потихоньку, как вор, и озираясь сквозь свои проклятущие зеленые стекла, так вот, первое, что он мне сразу же выпалил:
— Телефон прослушивается?
Силы небесные, я так устал, так замотался, что мне даже и сейчас об этом думать тошно, и я на него окрысился.
— Почем мне знать? — говорю.
А он спокойненько кивнул и ответил:
— Вы вполне можете знать. Старик делает все, что хочет.
Это он, наверно, говорил о президенте и, наверно, был прав.
Тут вошла Кэти, они поздоровались за руку. Но я видел, что Данн не хочет разговаривать в комнате, независимо от того, уйдет Кэти или нет. Тогда я спросил, как насчет ванной.
— Прекрасная мысль,— говорит Данн, а Кэти подарила меня таким взглядом, каким можно было бы свалить и мула.
Кэти всегда считала, что мы нарочно все это придумали, чтоб ее прогнать. Она вылетела из комнаты, а мы с Данном пошли в ванную, и, представляешь, он даже душ включил. Я перекинул одну ногу через раковину и кое-как уселся,— удивляюсь, как я не заснул. Данн опустил крышку унитаза, поставил на нее ногу, облокотился о колено и уставился на меня сквозь свои зеленые очки.
И только тут до меня дошло, Морган,— ведь начинать он предоставил мне, и я это понял,— что, кроме необходимости правильно оценить Данна, есть еще один не менее важный вопрос: нужно, чтоб Данн правильно оценил меня, увидел меня таким, каким я хочу выглядеть. По правде говоря, я не имел ни малейшего понятия о том, что он обо мне думает, а узнавать было уже поздно.
