Михаил Каратеев - Русь и Орда
– За деда внук не ответчик. А Дмитрей Иванович не таков, – сказал Гавша, начиная помаленьку наливаться кровью. – И коли молвить истину, не зря он тебя ныне мурыжит, у него только и думки, как бы Русь из татарского ярма вызволить, а ты у него на загривке как чирей сел!
– Он вызволит, как же! Дадут белке орехов, когда зубов не станет! – кричал Михайла Александрович. – Досе Москва лишь Орду от Руси вызволяла, а не Русь от Орды! Али забыл, как она с татарами нашу Тверь усмиряла и жгла, когда мы поднялись против Щелкана [212] ? А потом и Смоленск, за то, что хотел отложиться от Орды? Теперь же я вашему князьку крест целуй! Почто он мне не поцелует, коли он такой уж о Руси печальник? Я без обману хочу Русь от татарского гнета спасти!
– Эх, княже! Что промеж ваших дедов деялось, то давно осталось позади. Видать, все там были хороши! А ныне я тебе вот что скажу: коли бы в той сваре верх взял ваш тверской род, днесь надлежало бы нам всем под твою руку идти, а не под Дмитрея. Но поелику возвысилась Москва и она сейчас всех сильнее, на нее уповает весь русский люд, а не на вашу культяпую Тверь, что на Ольгердовых костылях где-то позади волокется! Ты вот человек вельми ученый, но, видать, учение тебе впрок не пошло, ежели ты этого не разумеешь, – в сердцах добавил боярин и вышел из горницы, хлопнув дверью.
Глава 14
В тот самый вечер, когда в хоромах боярина Гавши Кобылина происходили эти события, в Чудовом монастыре митрополит Алексей беседовал с Карач-мурзой. И потому на следующий день дело приняло новый и совершенно неожиданный для князя Михайлы оборот.
Утром, когда владыка рассказал Дмитрию Ивановичу о том, что ему удалось склонить на свою сторону Карач-мурзу, который обещал говорить с тверским князем, Дмитрий в свою очередь поведал святителю, что Михайла Александрович узнал о приезде посла и домогается свидания с ним.
– Ну и что ты ему велел ответить, княже? – спросил митрополит.
– Велел ответить, что, ежели крест мне поцелует, волен говорить с кем хочет. А инако пусть ждет моего решения.
– Мыслю я так, – промолвил святитель после небольшого раздумья. – Надобно теперь сказать, что, коли он хочет говорить с ханским послом, ты ему в том не препятствуешь. Так будет для нас лучше. Ежели Карач-мурза сам его позовет, Михайла беспременно станет похваляться, что вот, мол, московский князь той встречи допустить не хотел, да пришлось ему пойти на попятный. Есть и другое: эдак он не сможет говорить, что Карач-мурза заставил его крест целовать по нашему наущению. Посол его не звал – сам он навязался на разговор с ним.
– Истина, отче, так оно лучше будет, – согласился Дмитрий.
– Стало быть, на том порешим. Я сей же час упрежу обо всем мурзу. Чай, и он таким поворотом останется доволен: ему будет куда ловчее, ежели не он, а сам Михайла о тех делах речь заведет. А ты после полдника пошли сказать тверскому князю, что к ханскому послу путь для него открыт.
* * *Получив от великого князя новые распоряжения, Гавша Андреевич немедля отправился к своему узнику.
– Бывай здоров, княже, – сказал он, входя в горницу и перекрестившись на образа. – Ну как? Все еще серчаешь на Дмитрея Ивановича за вчерашнее?
– Провалились бы вы оба в преисподнюю али еще куда подалее, – негромко, но прочувственно ответил князь Михайла, поворачиваясь к боярину спиной и тем показывая, что вступать в разговор не намерен.
– Вот Богу-то и видать, кто из вас двоих сердцем чище! Ты ему провалиться сулишь, а он мне повелел: скажи, мол, князю Михайле Александровичу, что, коли желает говорить с ханским послом, я ему в том не помеха. Пускай идет хоть сегодня и беседует с татарином, о чем ему надобно.
Князь Михайла был этим известием изрядно удивлен, но виду не показал. Он снова повернулся к Гавше лицом и, усмехнувшись, промолвил:
– Отколе взялась такая доброта, отгадать нетрудно: не иначе как сам посол захотел меня повидать и дознаться правды – вот князек-то ваш и поджал сразу хвост.
– Ежели бы так было, тебе бы сказали: в такой вот час иди к послу, да и только. А тебе говорят: иди, ежели сам хочешь и когда тебе любо. А коли размыслил – не ходи. Дмитрей Иванович тебя не неволит.
– Когда же идти-то? – помолчав, спросил князь Михайла.
– А уж это ты сам решай. Коли желаешь, я пошлю человека на Посольский двор, дабы узнал он, когда посол тебя принять схочет. По ответу глядя и пойдешь. Отпустить тебя дозволено одного, без стражи. И такоже сам в обрат воротишься, когда наговоришься с послом.
– А где я толмача возьму? Ослобонили бы хоть на час боярина моего Федора Бибика: он сам ордынского роду и по-татарски знает вельми добро.
– Толмач тебе не занадобится, княже: ханский посол по-нашему чешет, словно бы на Руси родился. Сам слыхал.
– Ну, то еще лучше, – обрадовался Михайла Александрович. – Коли так, боярин, будь ласков, пошли кого-либо на Посольский двор немедля. Пусть твой человек спросит, неможно ли мне сейчас прийти?
* * *Когда пожилой и невозмутимый нукер ввел князя Михайлу в посольские покои, Карач-мурза в полосатом шелковом халате и в расшитой золотом тюбетейке сидел на скамье у стола и, макая гусиное перо в плошку с чернью, что-то писал на лежавшем перед ним листе сероватой бумаги [213] .
И наружность и занятие посла были столь необычны для татарина, что Михайла Александрович в первый миг растерялся и подумал, не подстроено ли все это Дмитрием? Но быстро сообразил, что, будь это так, ордынца сумели бы сделать более похожим. И потому, отбросив сомнения, он поклонился в меру низко и сказал послу, который в эту минуту поднял голову и глянул на вошедшего:
– Будь здрав на многие годы, почтенный мурза! А я, Михайла, княж-Александров сын и великий князь Тверской, усердный за тебя Богу молельщик.
– Здравствуй в мире и ты, князь, – негромко ответил Карач-мурза, кивнув головой. – Садись и сказывай, почто хотел меня видеть?
– Допрежь всего, – сказал князь Михайла, еще не садясь, как того требовал обычай, – хотел я тебя спросить: здоров и благополучен ли отец мой, великий хан Азиз-ходжа, наш мудрый повелитель и заступник всех неправедно обиженных?
– Великий хан Азиз-ходжа, да пребудет с ним навеки милость Аллаха, здоров и благополучен. Садись же и говори, какое дело привело тебя ко мне?
– Ты, высокородный мурза, не обессудь, что пришел я с пустыми руками и не могу ныне одарить тебя, как велит обычай и как мне бы самому хотелось. Сам знаешь, я тут не дома. Но уж как только ворочусь к себе в Тверь, тотчас пришлю тебе мехов собольих и саблю такую, что не у всякого хана сыщется…
– На добром слове тебе спасибо, князь, но даров твоих мне не надобно. Сказывай о деле.
– Коли так, изволь, – промолвил несколько удивленный Михайла Александрович. – Скажи, почтенный посол, ведомо ли великому хану, что московский князь Дмитрей Иванович, по любви и братству зазвавши меня в Москву, тут повелел схватить и вот уже два месяца томит в заточении?
– Великий хан знает о том от твоего гонца. И он прислал меня сюда, чтобы моими глазами увидеть истину и моим разумением снова наладить мир и согласие промеж Москвой и Тверью.
– Благодарение Господу! – обрадованно воскликнул князь Михайла. – Коли так, ты уже повелел московскому князю ослобонить меня и моих людей?
– Да. Такова воля великого хана, и я возвестил ее князю Дмитрею Ивановичу.
– Спаси тебя Господь, мурза! А великому хану Азизу-ходже, заступнику и покровителю моему, земно кланяюсь и обещаюсь быть верным слугою. Стало быть, я могу хоть сего же дня ворочаться в Тверь?
– Тверь не твой город, – спокойно промолвил Карач-мурза. – Ты можешь ехать в свою вотчину, в город Микулин.
– Как в Микулин?! Да ведь я ныне в Твери княжу!
– Ты сел в Твери силою и ханского согласия на то не испрашивал. Досе мы знаем тверского великого князя Василея, дядю твоего, а ты для нас князь Микулинский. И ежели набольший из русских князей, Дмитрей Иванович, тебя в Тверь не пускает, правда на его стороне, ибо старый тверской князь, коего ты незаконно согнал, жил с ним в мире и в дружбе, а ты того не хочешь!
– В том он солгал тебе! – воскликнул князь Михайла, пораженный таким неожиданным для себя оборотом дела. – Я с ним войны не ищу! Не хочу лишь крест ему поцеловать и признать себя его молодшим братом. Но равным быть согласен, хотя всем ведомо, что род мой выше его рода и что великое княжение над Русью по закону мне надлежит!
– У меня нет повеления от великого хана разбираться в том, чей род старше, князь. Но мне велено рассудить вас двоих – князя Дмитрея и тебя. И я рассудил так: у князя Дмитрея нет права держать тебя в неволе и ты свободен. Путь же твой из Москвы – в Микулин. А ежели хочешь в Твери княжить, допрежь того поладь добром с московским князем. Без этого ни помощи, ни признания тебе от великого хана не будет.
– Эх, мурза! Воистину слепы вы там, в Орде! Ужели же великий хан не может уразуметь, что у Дмитрея на уме? Коли он нас, князей русских, всех себе покорит, мыслишь ты, станет он платить вам дань и ходить под рукою вашего хана? Он хочет стать единым и вольным царем над всей Русью и вы же ему в том пособляете!
