Валерий Гришковец - Одиночество в хаосе мегаполиса
Был и традиционный у них банкет. В меру сытный, в меру пьяный, но зато без биения по столу и груди, аккуратное, добросердечное застолье. Уже на шапочный разбор подошла Ирина Ракша. Давно слышал о ней, читал, а вот увидел впервые. Впечатление — самое приятное.
20 февраля. Подготовил врез для подборки Папеки в «ЛГ». Получилось маленькое эссе. Жаль, если сильно сократят. Но главное — пошли бы стихи.
Не удержался, поехал вечером в ЦДЛ на вручение премий им. Суворова. Заправлял всем этим делом Владимир Силкин, в прошлом полковник, а в настоящем — активный стихотворец и литературный деятель, организатор. Ну, а было все — как всегда. На этой мысли нет-нет да и ловил себя. Может, потому, что я все-таки на чужом пиру. Но выходит так: одни ревут: «Россия! Долг! Честь!» Другие: «Демократия! Свобода личности!» и прочее. А по сути происходит одно и то же — кто умеет выбить деньги у властей предержащих, тот и командует своим парадом: вручает всевозможные премии и звания людям нужным, друзьям-приятелям. Есть еще в каждой когорте имена знаковые и тусовочные. Вот и тусуют одни одну колоду, другие — другую.
Сегодня бал был у русаков. Премии получили писатель Проханов, актриса Голубкина, художник Просекин, композитор Бирюков (пишет песни на стихи Силкина), космонавт Стрекалов (земляк Силкина), писатель Вл. Гусев (тут тоже у Силкина свой интерес, как, впрочем, и у всех вышепоименованных). Пели опять же Хлебникова, Ветрова (обе, оказывается, члены СП как поэтессы), Маршал, Шумский, Головин, Суворова. Надо бы, конечно, меньше задумываться над всем над этим, сиди смотри, слушай, радуйся, — так, наверно, всегда было и так, скорее всего, будет и впредь. Но все же, но все же, но все же.
22 февраля. По ТВ одновременно на двух каналах в разных передачах — Виктор Мережко. Такое нередко нынче — одни и те же физиономии в одно и то же время на телеэкране в разных передачах. Незаменимые! Неповторимые! Единственные!
Не однажды наблюдал его в храме Благовещения во время моего там живания-сторожевания. Изысканно одетый, подкатывал на такой же иномарке (жил рядом), заходил в храм, покупал свечи и, натянувшись в струнку, закинув интеллигентско-модно-небритое лицо, молился — чинно, усердно. Так же клал поклон и выходил из храма. Ни на кого не глядя, никого не видя.
Ни разу не видел, чтобы он исповедовался, причащался.
Тогда я не смотрел телевизор, теперь же иной раз до одурения. И вот это благостно-умильное лицо-личико постоянно наблюдаю на телеэкране. Оно гримасничает, хихикает, мудрствует, оно мелькает среди таких же, уже изрядно надоевших физиономий, оно тонет во лжи и фальши голубого экрана, его не слушаешь. И не веришь, даже при большом желании ему поверить. Совсем как тогда в храме.
***
В журнале «Наш современник» № 12 за 2002 год поэма Ю. Кузнецова «Сошествие в ад». Читал сперва натужно, а потом вчитался, втянулся. Перечитал и представил Юрия Поликарповича монументально-бронзового, тяжело поднимающегося, выходящего — уже памятником — из ада.
Многая лета, Юрий Поликарпович! Не спеши стать памятником, застыть в бронзе — живи, пиши.
И еще подумалось: трезвость не в меру так же вредна поэтам, как и пьянство без меры.
И вспомнилось: в середине октября я заехал в «НС» получить гонорар. Но мне не начислили: я иностранец. Ю. К. достал 500 рублей — держи! Я отказался. «Держи, держи, у меня есть, а тебе надо похмелиться». — «Я не пью». — «Все равно бери — это жест поэта!» — «Ну, раз жест поэта.» И я взял — сидел на мели.
24 февраля. В журнале «Наш современник» читаю дневники художника Юрия Ракши. Ему, оказывается, только исполнилось бы 65. Умер он — даже не верится — 22 года назад. Какая счастливая и трагичная судьба!.. И сколько их было, трагичных и талантливых на Руси великой.
Самое удивительное, что всего-то пять дней тому познакомился с его женой, столь же талантливой и прекрасной. Правда, Господь ей отмерил намного поболе лет жизни. Но почему не им двоим?..
25 февраля. Полночь. -2 градуса. Сыро, но не холодно. Москва-река в Нагатино уже свободна ото льда. Вчера еще его было полно, правда, он был колотый, но стоял по всему руслу.
Встречался с Синадским. Ходили с ним в ветеранскую организацию насчет работы и жилья для меня. Что из этого получится, сказать трудно, но предложение председателя Петровича принял.
Оттуда двинул в ЦДЛ. Там встретил Шишкина, спустились в буфет, а потом поднялись в Большой зал. Там уже вовсю гремел вечер памяти, посвященный 75-летию Петра Проскурина. Как раз у микрофона стоял Валентин Сорокин, мой куратор по ВЛК. Он вел вечер вместе с моим другим благодетелем, первым секретарем исполкома МСПС Арсением Ларионовым. В президиуме все генералы, при погонах и без оных: от литературы и искусства. Пуще других надрывался артист Евгений Матвеев. Вроде и не молод, а глотка луженая: мы с Шишкиным вышли в фойе — мест не было, — но и там хоть уши затыкай. И все одно и то же: «Россия! Верный сын! Благодарный народ!». Кто его знает, — благодарный ли? До него как раз об этом говорили Ю. Бондарев, Вл. Гусев, главный редактор «Правды» А. Ильин, писатель и Герой Советского Союза В. Карпов.
Самое интересное то, что в Малом зале в это время собрались издатели, авторы и почитатели журнала «Кольцо А» — недавние непримиримые враги (да и теперь не друзья) вышеупомянутых писателей, и галдели о своем, о том же, о чем галдят-долдонят не первый год, с тех самых «славных» времен перестройки. Теперь же, сталкиваясь в фойе, в туалете, в буфете, вроде не замечают друг друга, иногда здороваются, перекидываются одной-двумя фразами и расходятся — тихо-мирно.
Смотреть на это, наблюдать это весьма забавно. Шишкин тут дал волю своему остроумию, почехвостил и тех, и этих. И, надо сказать, был абсолютно прав. У меня же на всех на них давно желчь перекипела. Иной раз и вовсе внимания не обращаю. По крайней мере, стараюсь не обращать, ибо, как только задумаешься, не смешно вовсе становится. Но горько. Очень горько.
1 марта. Первый день весны — с новой страницы. Ясно, солнечно, легкий морозец. Легкий снежок.
Во всем — весна.
На «Беговую» ко мне в гости приехал Анатоль Дебиш. Накануне он несколько раз звонил. Все такой же, Москва сбила с него спесь, но встретившись, выпив пивка и маленько закусив, расслабился. Читал стихи. Просил, чтобы я почитал. Не люблю я этого, устал. Давным-давно устал от стихов. Особенно так — на ходу. Поэзия — святое. И сорить стихами — грех. Слава Богу, я это понял давно, причем, самостоятельно. И очень устаю, когда мне читают стихи. А делают это обычно навязчиво, без твоего согласия. Притом, валом валят рифмованные откровения, думая, что и тебе это интересно, дорого, близко. Получается же как раз наоборот.
И все-таки приходу Дебиша я обрадовался. Поговорили, в основном — хорошо. Откровенно — точно. Толе нелегко. А кому легко? Да еще — на чужбине. Но что бы ни говорил он о Москве — она ему нравится. Отсюда и обозленность, и вроде бы неприятие. Жалко, что не получилось пристроить его стихи в Антологию. Но тут моей вины нет, слишком поздно он объявился, чтобы можно было что-то поменять. Об этом говорил мне и Кожедуб.
Анатолию я подкинул идею насчет поступления на ВЛК. Он за нее сразу же ухватился. Наверно, я могу помочь Толе с поступлением на курсы, но и боюсь, как бы он окончательно не «завіхнуўся» в Первопрестольной. Посмотрим. Надо посоветоваться — с Кожедубом, с Кошелем.
2 марта. Ясно, солнечно, к вечеру облачно. Весна, ранняя весна — морозно, но на солнце снег тает, с крыш каплет.
По телеканалу «Культура» передача о Майе Кристалинской. Как женщина она вроде некрасива, но какой голос, какое пение, именно пение, а не исполнение. Слушаешь, смотришь и ловишь себя на мысли: чудо, настоящее чудо песни, и сама певица приятней, желанней, родней всех сегодняшних Пугачевых, Аллегровых и прочих. Майя Кристалинская, в отличие от всей этой барышной шушеры, всегда пела сердцем, душой, она понимала, она чувствовала не только музыку, но и стихи — важнейшее составное песни. Майя Кристалинская — это действительно звезда, звезда незакатная. Для меня — вне сомнения.
5 марта. В «ЛГ» — «Лад», в «Ладе» — стихи и переводы Кошеля, стихи Турбиной, очерк Кожедуба «Песняр» (о Мулявине и «Песнярах»), эссе Рублевской о Максиме Горецком. Выпуск ждал с нетерпением, читаю с интересом и удовольствием. Хотя нового для меня ничего и нет. Вот что значит свое!.. И заявляй (хотя не заявлял никогда), и говори, и думай, что ты — русский.
А может, это всего-навсего местечковость?..
8 марта. Тепло, солнечно, тихо. 0 — +2 градуса. На дежурстве.
Вчера был на заседании «Клуба рассказчика». Обсуждалась книга Александра Яковлева «Осенняя женщина» — это широко, а конкретно — шел разговор о трех рассказах, вошедших в эту книгу. Их-то я и читал, о них и говорил в своем выступлении. Говорил я, может быть, и много, но об одном — об ответственности автора за слово, об умении пользоваться словом. А им-то Александр Яковлев, человек яркого таланта и, по-моему, хороший писатель и человек, как раз и не всегда умеет правильно распорядиться. И это весьма досадно, когда в коротком, а Яковлев в основном пишет короткие рассказы, в две-три странички, нет-нет да и встречаешь какой-то ляп. Так слово «матушка» у него идет в смысле «мать», а это неверно, есть и другие подобные ляпы.
