Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016
Анна Гедымин
Предчувствие небес
Анна Юрьевна Гедымин родилась в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Печатается как поэт с 1979 года. Автор семи стихотворных сборников и книги детской прозы. Лауреат нескольких литературных премий – за стихи, переводы и радиопьесу. Живет в Москве.
* * *
Предчувствие тепла…
Мы были так живучи,
Что можем представлять
Научный интерес.
И смутно на душе.
Так праведника мучит,
Привыкшего к земле, –
Предчувствие небес.
А может мы и впрямь
Диковинной породы?
Иначе кто бы смог,
Удачей не храним,
Не зная ни любви,
Ни Бога, ни свободы,
Прожить изрядный век
Предчувствием одним?..
* * *
Брожу по дорожкам парка,
также как прежде – ты,
И от этого сходства
испытываю подобие кайфа –
В стране футбольных болельщиков,
наркодилеров, гопоты
И распространителей гербалайфа.
А ты издалёка
«Приезжай, – говоришь, – люблю,
Помню, тоскую
и в настоящее время холост».
Что мне ответить?
Каждому кораблю –
Своя засада.
И хоть у тебя
такой волнующий голос,
Видимо, мне здесь, одной
садиться на мель,
Чтобы не привыкать
ни клянчить, ни суетиться.
Тем более в парке (ты помнишь?)
твоя индевеет ель,
А рядом (ты слышишь?)
твоя бесчинствует птица…
Чужой
Он был учителем пения.
Он и теперь поет
Бравурные восточные песни
Московскими вечерами.
Мы раскланиваемся.
Я отдала его детям
Игрушечный вертолет,
Чего не одобрил сосед –
Тоже приезжий, но «свой»,
Из более ранних.
А тот, «чужой», подметает мой двор
И старательно колет лед –
За неясное будущее
И крышу над головой.
И, возможно, при случае
Он меня не убьет,
Но тогда –
Не убил бы свой.
* * *
Пришла весна.
И крошечные люди
Дождинки обрывают, словно груши,
С еще не пробудившихся ветвей.
И плачу я.
И крошечные люди
Поспешными горячими руками
Кидают слезы в общую корзину,
Еще не зная их соленый вкус.
* * *
А домик, что мы снимали,
ты знаешь – давно сгорел,
Что дачной округе
добавило, действительно, лоску.
И загнанно смотрит бомжиха,
боясь спросить папироску, –
Ну чистое чудо в перьях,
на которое разрешили отстрел!
Лишь солнце,
ныряющее в поле как в озеро,
всё так же красным –
Красно.
А картофельных грядок нет и в помине.
Новодел победил бы
в этой тихой благородной низине,
Когда бы не церковь,
построенная крепостным…
* * *
Утро
Цвета солнца, дачи, салата,
Располагающее к успеху.
Утро,
Когда молоденького солдата
Вновь провожает невеста –
Неизвестно на чью потеху…
Неужели
Мы рождались, учились в школе,
Жили дальше,
Временами судьбой довольны,
Для того чтоб узнать:
Сколько ни выкашивай поле –
Из него все равно
Прорастают воины…
Курильские острова
Дай бог – еще раз, без обмана,
Спастись от любви, от тоски,
Где впалые щеки вулканов
И сопок седые виски!
Щедра океанская милость,
Что держит корабль на весу…
Нет, сколько бы ни приходилось
Бродить по лугам и в лесу,
Тонуть в затухающем небе
И облако брать на таран, –
А все ж в океане виднее,
Который из нас – океан.
* * *
Август. Полдень. Ёлок вереницы.
Три недоразрушенных избы.
Я сюда на запах медуницы
Прихожу, как в детстве – по грибы.
И брожу своими же следами.
И робею у церковных стен:
Что просить нам – траченным годами
Очевидцам бурных перемен?
(Вон и туча щерится морозно,
Будто бы уже закончен суд!)
Славы – стыдно, пониманья – поздно,
А любви не просят, только ждут.
Боже, стать бы тем седьмым коленом,
На котором завершится месть!..
Медуница нежно пахнет тленом –
Неужели горше запах есть?..
* * *
Умела прощаться, как умирать – навеки,
Сжигать мосты, сжигать корабли.
А еще умела заговаривать реки –
Чтоб помедленнее текли.
Чтоб не так мелькали под небесами
Первый вдох – и последний звук,
Чтобы лодки, прядая парусами,
Успевали землю принять из рук.
Дождь идет. Минувшее все дороже.
Разреши мне, Господи, отдохнуть,
Потому что так – сгоряча – негоже
Начинать свой главный, ответный путь.
Песенка
Меркнет день, тает снег,
Поспешает птица,
Видя издали цель
Своего пути.
Вот бы мне так лететь,
Чтобы возвратиться
И ни разу вовек
Глаз не отвести!
Ветер воет вокруг,
Как пылинку гонит
И роняет с небес,
И о землю бьет…
Вот бы мне прикорнуть
На твоей ладони
И проспать всю беду –
Навзничь, напролет!..
* * *
Опять тебя, папа,
полночными бреднями потчую,
Не думая о пробужденье,
отбросив дела.
Скорее всего,
я была отвратительной дочерью,
Но хуже другое –
что больше не «есть», а «была».
О господи,
как с фотографии смотришь внимательно!
Как жить без тебя невозможно,
хоть время прошло!
Нет, то, что я стала для сына
посредственной матерью,
Так это, ты знаешь,
наверное, хорошо.
Пусть будет ко мне не привязан!
И даже куражится,
Когда, так сказать,
опустеет осенний мой сад!
Но если умру,
пусть ему ни на миг не покажется,
Что свет почернел
и в случившемся – он виноват.
Михаил Айзенберг
Стихи разных лет
Айзенберг Михаил Натанович – поэт, эссеист. Родился в 1948 г. в Москве. Работал архитектором-реставратором. Автор восьми книг стихов и четырех книг эссе. Преподавал в Школе современного искусства при РГГУ, курировал поэтическую серию клуба «Проект О.Г.И.», после – аналогичную серию «Нового издательства». Лауреат Премии Андрея Белого (2003), премий журналов «Знамя», «Стрелец», «Новый мир» (Anthologia). Живет в Москве…
Наиболее полно поэт раскрывается, когда говорит о поэзии вообще, потому что так (иногда осознанно) проговаривает вектор собственного письма. Приведём несколько цитат, вырванных из контекста книги эссе «Оправданное присутствие»:
«Поэзия говорит что-то своим движением, изменением. Это всегда существование на грани, на границе – между озарением и инерцией, между нормой и её разрушением, между жизнью языка и просто жизнью». «Стиховое слово способно выйти из области предположений, у него особая, другая природа. Оно держит в одной оболочке и номинацию, и действие. Это действующее слово – слово в определённой ситуации. Действие в оболочке слова и превращает стихи в реальное событие, вторгающееся в мир, подчиняющее его своему ритму. Всё поддаётся имитации, только событие имитировать невозможно». «Чтобы выйти в это двойное состояние, поэтическое сознание должно осуществлять себя одновременно и в языке, и в каких-то до-языковых актах, до-речевых состояниях. Стихи становятся реальностью только в превосходной степени: только превосходя наличные языковые возможности. Они и употребительны лишь в том смысле, что создаются на потребу определённому моменту речевого становления. Это движение к языку в обход языка существующего. Иначе говоря, поэтическое произведение пишется одновременно на двух языках, и его второй язык (основной) особо замечателен тем, что пока не существует». «Определяя воздействие стихов словом «потрясение», мы с невольной точностью учитываем и какое-то их прямое физическое действие. Стихи скорее танец, чем рассказ».
Чудо стихотворений Михаила Айзенберга состоит в том, что спустя некоторое после прочтения время ты припоминаешь их как собственные. Не потому, что стремишься присвоить, а потому, что сам присваиваешься ими, втягиваешься в их танцы, становишься участником событий, внутри них происходящих, встречаешься с «поэзией» на их территории.
Сергей Пекин* * *
Слабый фосфор закатной воды.
Сноп сияния до слепоты
и петляющий сумрак.
Обведенная черным листва.
Свет беспамятства и торжества
изменяет рисунок.
На закате, на сходе лучей
много в воздухе новых вещей,
необжитых, зловещих.
Подожди, посидим где-нибудь.
Может, полную горечи грудь
понемногу расплещет.
* * *
Потянуть до вечера околесицу,
а потом, с горы, и сама покатится,
обращаясь к новому в небе месяцу.
И теперь никто за меня не хватится,
отчего неделя почти спрессована,
а пустое время с утра до вечера
неумелой кисточкой нарисовано,
в путевом блокноте едва помечено.
Если вместе сложатся время скорое
и мое дыхание терпеливое,
отзовется именем то искомое,
ни на что известное не делимое.
Если полное имя его – отчаяние,
а его уменьшительное – смирение,
пусть простое тающее звучание
за меня окончит стихотворение.
* * *
