Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016

на подоконнике
сидит белый
шпиц; я обнимаю его за шею,
отцовская шапка сползает
почти закрывая мое лицо; рядом
в фиолетово-белом
платье с рюшами
улыбается милая бабушка:
в магниевом свете фотовспышки отца мы все
одновременно вздрагиваем; хороним
друг друга, а я
живу

поблекнет как трава – и моя рука и мой зрачок
поблекнет как трава – и моя нога и мой волоси мое тишайшее слово
поблекнет как трава – и твой рот и твой рот
поблекнет как трава – и твой взгляд на мне
поблекнет как трава – и моя щека и моя щека и крохотный цветок
который ты привык видеть
поблекнет как трава
поблекнет как трава – и твой рот и твой пурпурно-алый рот
поблекнет как трава – но ведь ночь но ведь туман но ведь чувство
поблекнет как трава поблекнет как трава

Иногда во время каких-нибудь случайных жестов
моя рука слегка задевает твою там где кисть
или же мое тело помещенное в одежду само того не замечая
едва касается
на мгновение твоего тела в одежде
такие вот едва заметные покачивания как будто у растений
твой скошенный взгляд и твой глаз целенаправленно устремленный
в пустоту
твои по-прежнему намеренно повторяющиеся вопросы а куда ты
едешь летом
а что ты сейчас читаешь
пронзают мое сердце насквозь
а затем проходят сладостным лезвием прямо по горлу
и я вся пересыхаю будто фонтан одним жарким летом

А ведь много забыто
А что не забыто
То лучше забыть

Зарожденье идеи
невинности
чревато утратами

Черный музыкант
на горной вилле

Ниггер на задворках,
Скелет в чулане

Не пугайся. Я – так

Старик. Невесть чья
дочь

Привстав,
принимает нас в комнате
с разбитым фоно и неважной
живописью

А ему на работу
к приходу новой жены

(Рассады свечей
в Нотр-Даме)

монашки-нищенки,
котомки вытряхнув,
глазами птичьими

скользят меж витражей
невзрачных
Окон

Пишу. А ты
все ближе

дай мне любви своей
взгляд утомленный, напившийся
грусти

Парк на окраине –
тот, где слонялись

и бескровный мятеж
пожелтевших плакатов
на стенах, готовых обрушиться
вместе с граффити
в навалы цемента

проглот пылесос
и часы с барахолки

Помню фривеи

Лето, поблизости
брат – океан

Налетавшие штормы

вспышки огня в грозовых небесах

«дождь, ночь, отчаяние –
нелучшие места в фургонах».
Трясись, Ванда!
Шальная болотная
шмара

Не обламывай

Тащи свои жирные
Ляжки под этот
Южный навес

Плевать.

Вышло клево
Плясала раздетой, натягивая
на себя шмотки.

Ветхий, дешевый отель
с бездомными в парадной
благородными поборниками
нищеты

Через улицу виден
фасад известной бильярдной,
куда забегают актеры выпить

с заправским асом – дом родной
бит-поэтов,
музыкантов и
избравших путь

по принципам дзена
от Китая
к Подземке
за 4 простых воплощения

В слезах его с насиженного места
согнали по указке полиции
и мебель вынесли наружу.
Пластинки, мелочи.
А репортеры подсчитывали
вопли и проклятия
для газет:

«Надеюсь желтые торчки
тебя сцапают»
и у них
выйдет ибо
мак правит миром

Этот нежный, прекрасный
цветок

Красавчик Билли!

А помнишь
змея
любовника

ласки в смятой
траве, в песке,
в агавах

Я не забыл.

И помню звезды
в кромешной
тьме

смакование влагалища
до точки
прозрения

И какие там, Боже,

Персидские ночи?

«Стоит дворец
в каньоне
То наш родимый
край

Я одинок отныне
Ворота в Сад
открой

Но призраки
Каньона –
исчезли
в синеве они
И вот – растаяли мечты
В свой Сад меня верни.
Того, кто в Рай
потерянный идет
Пусть прозовут глупцом
те, для кого
иного мира нет

Где лгут друзья, плывя
так безрассудно
в угодьях личных и садах»

Промежность расцвела
под треск стены
фанерной

Чудовище расхохоталось
сквозь зеркало
при виде дурака
печального
и комнаты вокруг

Дай песни
Петь хочу
и самоцвет мечты
чтоб грезить

и подарю любви тебе
цветение

Солнце

под водой
неожиданно рядом
вещицы мелькнули

негритенка
с моторки – ласты и маска

Из ноздрей полилась
кровь слюдяная,
когда всплыли наверх

Поднялись, будто снова пульсируя
в своем влажном мире
Внизу было Царство
Империя бесшумных песков
и – да, разодетые
рыбки
– не покидают ведь
до последнего
Сладостной бездны

Съедаю тебя,
избегая словесных
костей

сыплю жемчуг

Девочка сильно
кричала вначале,
когда отбивали
бока ей дубинками

А я, замерев у огня,
через дверь
таксофона

видел их наступление
в раскатах
индейского гиканья

ощущал адреналин
страха полетов

лихорадку ужаса
в тяжком угаре
кровавой возни

Наги приходим
и ложимся в ряд
в земле,
где тесто – мы
и черви нас едят

Эти стихи
тебе
Великий текучий похабно цветущий зверь
Великое надушенное отродье ада
Великая добрая зараза
и летняя чума
Великий проклятый сраный мудило
Мать твою – урод

Ты лжешь, мухлюешь,
крадешь, губишь

лакаешь палящего Юга
рвотное пойло
алчности

подыхаешь навеки один

По горло в грязи
Незнакомец в твоем
трико

и кто это по-твоему?

Ты в курсе

Ты знаешь больше
чем выдал
Гораздо больше, чем выложил

Великая грешная сучка-ангел
ты был близок мне
ты правда был

нужен мне

Расскажи, как пришел и узрел,
посмотрел мне в глаза
и увидел тень часового,
сдающего пост
Здравых раздумий
со вкусом безумия
Хичхайкер прижался
к обочине и воздел
большой палец,
исчисляя границы
разума.