Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05
Сэм и я не очень-то много внимания уделяли всей этой юридической возне. Мы плыли на моем астероиде мимо полузаконченного Эдема Моралистов и дальше, далеко-далеко от орбиты Земли. Сэмова «Ленивая Фея» была битком набита топливом для ядерных ракет, установленных на Хранителе Памяти. Сэм мелким бесом прошелся по компьютерной программе силовиков, после чего мой астероид направился в дальний космос, за орбиту Марса, за пределы пояса, где пролегали орбиты миллионов его братьев и сестер-астероидов.
Когда же инженеры Моралистов попытались приблизиться и перехватить «своего» беглеца, Сэм весело и озорно уведомил их:
— Данный объект является покинутым — в соответствии с определением, закрепленном в правилах космической торговли MAC. Направляется он в дальний космос, и любая попытка перехватить его или изменить его курс будет расценена MAC и мировым правительством как акт пиратства!
К тому времени, когда адвокаты Моралистов пришли к убеждению, что Сэм всего-навсего блефовал, мы успели продвинуться столь быстро и столь далеко, что Дрябни счел за благо отказаться от попыток вернуть себе мой астероид. Хранитель Памяти вышел за пределы пояса астероидов, полдюжины инженеров-силовиков были уволены Моралистами (и тут же взяты на работу в компанию «С. Ганн Энтерпрайзиз, Инкорпорэйтед»), а Сэм и я провели больше года вместе.
— Вот так я и стала знаменитой.
Элверда Апачета слегка улыбнулась, словно кто-то наградил ее комплиментом, которого она не заслуживала.
— Хоть я и скульптор, все же публике известна своей единственной картиной. Как Микеланджело росписью свода Сикстинской капеллы.
— А Сэм? — спросила журналистка. — Вы сказали, что он больше года провел с вами на вашем астероиде?
Тут художница рассмеялась, глубокий грудной смех ее был богат оттенками.
— Знаю, знаю, звучит странно и вообразить трудно, чтобы Сэм задержался на одном месте дольше двух дней кряду, не говоря уж о 380 днях. Но — так было. Он оставался со мной все эти дни.
— Это… необычно.
— Не забывайте только, что половина юристов солнечной системы разыскивала Сэма. Для него было самое время пребывать неведомо где. К тому же он хотел собственными глазами взглянуть на пояс астероидов. Возможно, вы припомните, что там он сколотил и потерял не одно состояние.
— И там он умер, — сказала корреспондентка.
Погруженная в воспоминания Элверда Апачета медленно кивнула.
— Бурное то было время, когда мы ютились в тесной моей мастерской. Обоих нас одолевали и иные демоны: Сэм намеревался стать первым предпринимателем, ведущим дела на поясе астероидов…
— И стал им, — тихо заметила девушка-репортер.
— Да, стал. А у меня была своя работа. Мое искусство.
— Его ценят и любят повсюду.
— Вероятно, так, — согласилась художница, — только я до сего времени получаю заказы воспроизвести Непорочную Деву Анд. Теперь, что бы я ни сделала, картина эта будет следовать за мною вечно.
— Хранитель Памяти — самое популярное из всех внеземных произведений искусства. Каждый год тысячи и тысячи людей устраивают паломничество на него. Ваш народ никогда не будет забыт.
— Возможно, еще больше туристов отправлялись бы посмотреть на него, будь орбита пониже, — задумчиво произнесла Элверда Апачета. — Сэм ее так рассчитал, что Хранитель Памяти проскочил пояс астероидов, вернулся в окрестности Земли и был заброшен на высокую орбиту, около двенадцати тысяч километров. Ближе Сэм подводить боялся: говорил, что вычисления не абсолютно точны и астероид мог бы врезаться в Землю.
— Тем не менее повсюду его считают святым местом поклонения и одним из величайших творений искусства, — сказала журналистка.
— До которого людям не так-то легко добраться. — Чистое чело Элверды Апачета покрыла легкая тень недовольства. — Я обращалась к MAC с просьбой перевести астероид на более низкую орбиту, поближе к орбите туристических гостиниц, но пока что они ничего не предприняли.
— Но вы же знаете, как медлительна бюрократия, — сказала журналистка.
Скульптор вздохнула:
— Остается только надеяться, что я проживу достаточно долго, чтобы они успели принять решение.
— Моралисты пробовали снова захватить ваш астероид?
— О нет. И в том состояла вся прелесть Сэмова замысла. Загнав Хранитель Памяти на такую высоко-скоростную орбиту, Сэм сделал слишком дорогим для Моралистов удовольствие пуститься за нами вдогонку. Они вопили, они подавали прошения в суд, но в конце концов удовлетворились другим астероидом из группы Атен. Даже не одним, насколько мне помнится.
— И Сэм покинул вас, когда вы все еще оставались в поясе астероидов?
Она ответила с печальной улыбкой:
— Да. Мы ссорились без конца, разумеется. Получилось не совсем свадебное путешествие или медовый месяц. Наконец, он отправился на свой корабль и стал исследовать кое-какие из открытых нами астероидов поменьше. Заявил, что хочет официально зарегистрировать приоритет на их открытие. «Это единственный способ для меня вписать свое имя в книги истории» — так он мне сказал. С тех пор я его больше не видела.
— Вообще больше никаких контактов?
— О, мы связывались по коммуникатору. Часы в беседах проводили. Но ко мне он так и не вернулся. — Элверда Апачета отвела глаза от девушки-репортера, обратившись к единственному в комнате отдыха иллюминатору, где черноту космоса сменило голубое великолепие Земли. — В какой-то мере я была этому даже рада. Сэм был начинен энергией — я тоже. Мы не созданы были для того, чтобы очень долго оставаться вместе.
Корреспондентка ничего не сказала. Долго тянулись минуты, когда в комнате слышен был только легкий шорох воздуха, поступающего по вентиляционным трубам.
— Когда я разговаривала с ним в последний раз, — прервала молчание Эдверда Апачета, — у него было предчувствие смерти.
Журналистка почувствовала, как все тело ее напряглось.
— В самом деле?
— О, в этом не было ничего мрачного или головоломного. Такое не в натуре Сэма. Просто он попросил меня когда-нибудь сделать его статую — точь-в-точь таким, каким я его запомню, не пользуясь ни фотографиями, ни чем бы то ни было еще в качестве модели. Исключительно по памяти. Сказал, что хотел бы иметь такую статую своим памятником, когда его не станет.
— Его статуя на Луне!
Скульптор кивнула.
— Да. Я сделала ее из лунного стекла. Вы видели?
— Она прекрасна!
— И совсем не похожа на Сэма, — рассмеялась Элверда Апачета. — Он вовсе не был высоким, неустрашимым первопроходцем со стиснутыми челюстями и стальными глазами. Но именно таким он желал быть, и, знаете ли, немного странно, но — при всем своем нескладном и невеликом теле — именно таким он и был на самом деле. Потому я создала статую такой.
И она засмеялась. Невесел был ее смех — сквозь слезы.
Джеймс Боллард
ВОЕННАЯ ЛИХОРАДКА
Мечта о перемирии впервые явилась Райану в сражении за бейрутский Хилтон. Необыкновенное видение мирного города непрошенно скользнуло в дальний уголок его сознания. Весь день перестрелки вспыхивали то на одном этаже разгромленного отеля, то на другом. Бой на баррикаде из наваленных друг на друга ресторанных столов в одном из некогда шикарных переходов поглощал Райана всецело, не давая думать ни о чем другом. Ближе к концу дня Аркадий и Михаил подобрались к портику, где засел последний снайпер роялистов. Райан их прикрывал — он стоял во весь рост и стрелял, молясь про себя за сестру, Луизу, сражавшуюся в другом отряде христианского ополчения.
Потом стрельба прекратилась, и капитан Гомес махнул Райану, чтобы тот спускаться в вестибюль. Райан поднял голову: с крыши портика, бывшего на пятнадцать этажей выше, сыпалась штукатурка. В лучах солнца цементная пыль преобразилась — в центр зимнего сада, на точную копию тропического острова опускалось сияющее облако. Миниатюрная искусственная лагуна была полна колотого камня, сломанной мебели, выброшенной с верхних балконов. Но несколько тамариндов и экзотических папоротников уцелели. На секунду этот покинутый рай озарился сверкающей пылью, как декорации, чудесным образом уцелевшие среди развалин взорванного театра. Райан смотрел на опадающее сияние, думая, что, может быть, однажды вся пыль Бейрута опустится белым голубем и наконец накроет молчанием пушки.
Но облако послужило более практической цели. Спускаясь за капитаном Гомесом по лестнице, он увидел, как два вражеских ополченца ползут по-пластунски через лагуну — их мокрая униформа оставляла отчетливый след в пыли. Потом он и Гомес стреляли в них: солдаты оказались в ловушке; и долго еще расстреливали в щепки тамаринды, когда те двое уже лежали без движения — кровь расплылась по мелководью. Возможно, они пытались сдаться, но хроника о зверствах роялистов во вчерашней передаче положила конец всяким надеждам. Как все молодые бойцы, Райан убивал за идею.
