Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 01-02
Обзор книги Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 01-02
СВЕРХНОВАЯ
американская фантастика
№ 13-14
КОЛОНКА РЕДАКТОРА
ЩИТЫ ЧЕРВЛЕНЫЕ
И БИЗОНЬИ
Приветствуем вас, дорогие читатели — и те, кто не оставляет нас своим вниманием, и те, к которым наша «Сверхновая» попала в руки впервые в этом, еще достаточно новом 1996 году. Пожелаем друг другу новых встреч и в дальнейшем.
Лежащий перед вами номер — плод довольно долгой работы, возникший из внешне случайного соединения на редакторском столе рукописей конкурса, объявленного «Сверхновой» на лучшее произведение в жанре фэнтэзи на славянском материале, и перевода повести «Сын Идущего Сквозь Огонь». Поединок отважной девушки, посвященной в магические обряды своего племени, с ненасытным духом кечи, чью силу может ослабить лишь Солнце, напомнил недавно прочитанную историю о заклинаниях ветра у древних славян. В эту канву сопоставления легко легли истории из «Собрания щитов» Н. Скотта Момадэя, давно ждущие удобного случая для публикации, захотелось побольше рассказать о давно ушедших, но живущих в коллективной памяти обычаях. Замысел начал обрастать дополнительным материалом, рецензиями на вышедшие книги о язычестве по обе стороны океана. А впоследствии захотелось дать для сопоставления, расширения диапазона магического видения и вещи с других континентов. Но объем номера, пусть и сдвоенного, все же не безграничен. Поэтому мы ограничились пока включением получившей премию «Небьюла» за 1994 год повести Майка Резника «Семь видов ущелья Олдувай», где перед нами взгляд фантаста на проблему традиции и движения вперед с африканской перспективы, как в знакомом нашим читателям рассказе «Ибо я коснулась неба» («Сверхновая», № 1, 1994). Рассказ норвежца Эйвина Мюре «Институт всех проблем» представляет европейскую традицию взгляда на мир духов.
Есть в наших полях и лесах русские индейцы, то есть это народ наш, славянский, но воспринявший образ жизни североамериканских индейцев настолько близко к сердцу, что даже имена себе люди выбирают заново, под стать Бегущему Оленю или Верной Руке. Совсем как в известном романе Мардж Пирси «Женщина на кромке двух времен», где в мирном варианте будущего, предстающем перед героиней, каждый, будь то белый, негр или китаец, абсолютно свободно мог выбрать себе культуру и образ жизни, стать, к примеру, индейцем-вампонаугом. А сейчас у нас как раз та кромка времен, когда вопрос принадлежности к той или иной традиции, отождествления себя с определенной национальной культурой — один из самых больных для многих стран. Очень больно режущая кромка. Что же привлекает сегодня в индейском образе жизни, пусть даже идеализированном (примем этот допуск сразу во внимание)? Близость к природе, умение слышать ее мягкий говор и грозные предупреждения, не заглушенные гулом городов, стойкость к невзгодам, нежелание уступать обстоятельствам только потому, что они сильнее… можно перечислить и другие качества. Хочется лишь особо выделить одно: веру в сверхценность слова, в котором отражен опыт предков, которое обладает больше чем просто смыслом-однодневкой, прикладным смыслом, оно — часть того Слова, правила, закона, что стягивает мир воедино.
Славянский мир также объединяет Слово — близко понятное повсюду, от Дуная до Сибири, и хранящее в себе память о братстве и защите от набегов с тех времен, что принято называть незапамятными. Создательница теории звукосмыслов Наровчатская слышит в названии Русь воспоминание о новом типе государственности, зародившемся в середине первого тысячелетия нашей эры на землях оседлых славянских племен, допускавшем к себе торговать всякого, кто платил мыт — таможенный сбор — на границах. Но если здесь трудно что-либо неопровержимо доказать, одно бесспорно — это общность обычаев, связанных с самым главным в жизни земледельцев (каковыми были славяне) — хлебом. Известный исследователь фольклора Н. И. Толстой описывает следующий ритуал: «Среди свидетельств XII века о славянских языческих божествах и обрядах (Нестора, Гельмольда и др.) интересно сообщение Саксона Грамматика (1185 г.) о том, что балтийские славяне в Арконе по окончании жатвы выпекали огромный пирог — каравай, за которым прятался жрец и спрашивал собравшийся народ, виден ли он за пирогом. Получив ответ, что его видят, жрец высказывал пожелание, чтобы следующий год был таким плодородным, что его не будет видно за пирогом. Этот обряд с аналогичным диалогом сохранился у украинцев и сербов и совершался во время рождественских или иных праздников хозяином и его домочадцами. Ритуал этот не изолирован: он входит в целый круг ритуалов, построенных на диалоге и направленных на плодородие или защиту от стихий, угрожающих плодородию, от хищных зверей и птиц». Описание это приведено в замечательной книге, полной текстов ритуальных, заклинательных, величальных, корильных, игровых и лирических песен, подблюдных песен-гаданий — «Русские обрядовые песни» Ю. Г. Круглова (М., Высшая школа, 1989). Специально указываю выходные данные, чтобы каждому, кто заинтересуется, было легче ее отыскать. А теперь, помянув добрым словом тех, кто изучал далекие наши корни, переведем взгляд на сегодняшнюю фантастику — как в ней аукается былое.
Идее магической защиты служили изготовлявшиеся воинами для себя щиты. Но истории щитов, поведанные писателем-кайова Скоттом Момадэем — мини-рассказы о необычном, случившемся с их владельцами, столь памятном, что оно овеществилось в щите. Бесписьменные народы передавали память о минувшем песнями и легендами. И вот рисунок на щите становится живой частью прошлого.
Повесть Майка Резника оставляет очень мало надежды на разрешение нарастающих сегодня конфликтов, но сильна своим зарядом боли. Она заслуживает отдельного разговора, пока же — читайте и пишите нам свое мнение.
В разделе «Голоса пространства» мы публикуем размышления читателя Н. Яковлева о возможностях развития фантастики. Несомненно, философия будет рассуждать о новых смыслах, но порождает их жизнь, и умение заметить их зависит не только от непредвзятого взгляда на сегодняшние события, но и от способности, погрузившись в прошлое, почерпнуть оттуда живительной влаги без мути обид и оскорблений. Поэтому мы продолжаем публиковать главы из книги Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке» в рубрике «Инвариант» — книги о прошлом, написанной для будущего.
Вот номер и сложился. Чур чура.
Лариса МихайловаП. Е. Каннингем
СЫН ИДУЩЕГО СКВОЗЬ ОГОНЬ
Первым у П. Е. Каннингем был опубликован в «F&SF» рассказ «Удовлетворение гарантировано» (июнь 1987), с которым мы познакомим читателей несколько позже. В своем новом рассказе автор обращается к легендам американских индейцев и предлагает захватывающую историю о солдатах, переживших на заставе осаду неких сверхъестественных сил.
© Р. Е. Cunningham. The Son Of Walks Through Fire. F&SF September 1988. Перевела Олеся Гадалова
Боевой клич прозвучал как раз на закате. Майор Виллис выскочил из своей комнаты, не успев даже застегнуть ремень, и рубашка его развевалась по ветру. Ему приходилось слышать такой настойчивый сигнал дважды. Каждый раз, когда гибли солдаты губернатора.
Кашика? Не может быть. Я думал, они все в резервациях.
Во всяком случае, большинство из кланов. Но некоторые сумели бежать из-под военного надзора и скрываются на холмах. Они появляются и исчезают как привидения, оставляя за собой горящие заставы и трупы. Виллис знал, что они никогда не пытались атаковать частокол.
Однако полковник Дитвайлер усиленно внушал ему, что от кашика можно ожидать любых зверств.
— Сюда, майор! — Дитвайлер разместился на ближайшем блокгаузе. Он вытащил свои пистолет и небрежно постукивал себя стволом по бедру. — Не о чем беспокоиться, — сказал он, когда Виллис влез к нему по лестнице. — Просто горстка скалящихся пьяных дикарей.
Их было шестеро, черноволосых, и кожа, пропеченная солнцем, делала их похожими на мумий. Они окружили седьмого, неуклюжее мускулистое животное, в одной лишь набедренной повязке. Он выделялся среди своих компаньонов подобно кабану в толпе голодных щенков. Лицо его было расписано алыми кольцами — военный символ шамана племени кашика.
Приметив Виллиса и Дитвайлера на крыше блокгауза, шаман усмехнулся.
— Трусы! — выкрикнул он. — Прячетесь за своими стенами, как дрожащие кролики. Выходите лицом к лицу как мужчины, бледнокожие, или я разнесу ваши стены и вытащу вас за уши!
Губы Дитвайлера, растянулись в улыбке под пепельно-серыми усами.
— Наглый ублюдок. Он у меня получит. Казалось, им пора бы уже стать умнее.
