Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 01-02
— Но кашика-то в это верят, полковник. Это может сыграть. Дайте ей исполнить все ее планы. По меньшей мере, она хотя бы сумеет заманить их в ловушку.
— Хм, «по меньшей мере» их нужно всех повесить, всех красных псов и щенков. Нельзя доверять никому из них, что бы они ни говорили. — Он коснулся своих усов. — «Кечи». Кашика впервые выкрикнул это нам, как только мы возвели частокол. Я даже думал, что это местное ругательство.
Ненасытный. Ему нужно еще и еще.
— Думаю, все идет правильно, полковник.
Ночь переплыла в день и опять в ночь. Кьюни заперлась в казарме, откуда доносилось ее пение, голос то повышался, то становился еле слышен, и так часами. Когда Дитвайлер явился на разведку, то обнаружил, что дверь охраняется юношами из племени потогатанов, которые безмолвно и твердо пресекли любые попытки проникнуть внутрь. Полковник набросился на Виллиса:
— Какого черта эта девчонка там делает? Воет как бешеная собака. Это действует на нервы нашим людям. Пойди туда и посмотри, в чем дело.
— Сэр, я не могу прерывать ее ритуалов.
— Можешь и будешь. К черту все, от этого зависит жизнь людей, пойми! Губернатор доверил нам охранять эту землю. И я не хочу терять своих солдат из-за какой-то визгливой туземки. Выполняйте приказ, майор.
Виллис пошел неохотно. Он почти не надеялся увидеть Кьюни. Ребята наверняка развернут его обратно, и он доложит полковнику о своей неудаче, на том все и кончится. Однако юноши изнутри коротко приказали ему войти. Смущенный, он повиновался.
В комнате было темно и накурено; он не сразу разглядел, где Кьюни. Когда он шагнул внутрь, его нога Задела какой-то меховой комок, он даже споткнулся. Маленькие, но сильные руки поймали его. «Майор Усач». Голос Кьюни уже стал хриплым от многочасового пения. Она вернулась на свое место против дальней стены. Колдовской сверток потогатанов, о который он споткнулся, лежал открытым перед ней на полу. Она разрисовала свое лицо, руки, все тело алыми и черными полосками, на набедренной повязке, кроме которой на ней ничего не было, тоже красовались какие-то символы. Повинуясь жесту девушки, он сел на пол, сверток оказался между ними.
— Зачем ты пришел?
— Чтобы, хм, проведать тебя, хм, тут… эти звуки… Тебе принести выпить? У нас есть немного виски, или…
— Нет. Спасибо, не нужно. У меня есть вода; ничего больше мне нельзя. Я должна быть чистой перед встречей с кечи.
— Не очень уверенно ты говоришь.
— Лучше бы на моем месте была моя прабабушка. Но ей слишком много зим, она не сможет приехать, даже если я пошлю за ней. Я просила своих воинов впустить тебя, если ты придешь. Мне нужна помощь, хотя бы от белого мужчины. Кечи не по силам большинству наших колдуний. Даже мне. И отец не подозревал, что кашика будут столь безрассудны.
— Безрассудны?
Она слегка кивнула:
— Этот форт стоит в самом сердце бывших земель кашика. Здесь кости и кровь их воинов. Теперь ваши люди накатили огромной белой волной, и кашика, словно в южной пустыне, сбились в стадо, их женщины слабеют, а дети голодают.
Она вонзила свои пальцы в пыль и растерла горсть земли.
— Очень давно, когда моя прабабушка была девушкой, кечи пришел к нам. Один из наших кланов был уничтожен белыми солдатами. Сын шамана призвал духов на помощь, и кечи овладел им. Впервые демон появился среди нас, чтобы обрести силу. Нам нужно было уничтожить его, но Старая Мать нашла песнь, которая выгнала его после долгой изнурительной борьбы. — Кьюни стряхнула пыль с рук. — С тех пор потогатане ищут лишь мира с белыми. Мы не должны вновь стать добычей слабости и открыть свои души для кечи.
Безрассудство…
— Я никогда об этом не думал. Даже не предполагал…
— Нам следовало бы предусмотреть это. Тот кашика был действительно безумен. Упустить демона — а-ай! Хорошо, что ты послал за мной. Кечи насытится у кашика. Затем займет ваш форт. Отсюда он двинется на потогатанов. Потом — дальше, на других ваших людей. Его голод неутолим. Мы должны остановить его здесь и сейчас, пока это еще в нашей власти.
— Ты говоришь, твоя прабабушка сражалась с ним и победила. Как? А ты сумеешь?
Кьюни тряхнула головой, ее распущенные черные волосы колыхнулись. Она осторожно дотронулась до колдовского свертка:
— Дух-защитник Старой Матери был Змей, — неуловимый и наносящий удары. Я — Койот, ловкий обманщик. — Глаза Виллиса, привыкшие к темноте, теперь различали, что колдовской сверток потогатанов сделан из шкуры койота. Оттуда Кьюни выдернула нож. — У меня нет ни быстроты Змеи, ни силы Медведя, ни отваги Орла. Только хитрость. Я должна выманить кеши из тела кашики и прогнать прочь. Дай мне твою руку.
Виллис повиновался не задумываясь. И вскрикнул, когда Кьюни провела ножом по его запястью, раскрыв небольшую ранку. Девушка держала его руку, и кровь капала на клинок. Затем резко отпустила и, прежде чем он успел бы остановить ее, полоснула себе по руке. Их кровь смешалась на клинке.
— Эгей! Вот наше оружие, майор Усач. Волшебство Людей Солнца и сила белого человека. Теперь оставь меня. Я должна приготовить приманку для кашика.
Виллис схватился за порез на руке. Кровотечение уже остановилось, как и у Кьюни. Волшебство потогатанов? Что она сказала?
— Приманка?
— Кечи уже много дней у кашика. Человеческое тело не может служить так долго… хоть оно и слушается его. Я зовусь сыном вождя, но у меня женское тело. А как я уже говорила, жадность кечи неутолима.
На закате кашика вернулись. Глаз луны уже закрылся, и тонкие пенистые облачка плыли, заслоняя собой слабый свет звезд. Ни звука не доносилось из казармы. Солдаты проверяли снова и снова свое оружие, нервно ворча, чуя нависшую опасность. Виллис услышал, или вообразил, что слышит, в воздухе дьявольский смех.
— Эй, собачьи дети! Пожиратели навоза! Вы все еще здесь? Выходите, встречайте свою смерть!
Виллис забрался на ближайший блокгауз. Взгляд шамана обжег холодом его сердце. Тело недавнего здоровяка больше не было горой мыщц. Оно усохло, кожа обтянула кости. Ноги, тонкие как палки, едва держали его. Но голос еще гремел подобно пушечным раскатам, с силой, недоступной легким человека. Черные глаза зияли на сморщенном лице. Шестеро спутников тащились за ним следом как живые куклы.
Оно пожрет кашика… оно двинется против потогатанов… потом против ваших людей…
— По местам, ребята. — Дитвайлер вскарабкался на верхнюю галерею. — Ружья держать на взводе. Стрелять по моему приказу. Сколько их там, майор? — Полковник взглянул на пришедших и фыркнул. — Кажется, они не собираются задерживаться в этом мире, а? А я-то беспокоился всю неделю. Черт, пара предупредительных выстрелов, и они побегут сдаваться…
Большой Кашика захохотал и поднял руки.
Сила, прежде сотрясавшая стены, показалась легким весенним ветерком в сравнении с этим ураганом. Блокгауз пошатнулся и дрогнул. Сама земля встала на дыбы, как мустанг, по команде шамана. Ворота заскрипели на петлях и в следующее мгновение взорвались дождем щепок.
Черная волна закрутила Виллиса, за ней накатила алая волна боли. Он успел соскочить прежде, чем блокгауз рухнул, но приземлился неудачно. Рука сломалась, и лодыжка скорее всего тоже, каждый вздох давался болезненными усилиями из-за переломанных ребер. Он не мог видеть Дитвайлера, но зато беспомощно наблюдал триумфаторский вход кашика.
Кто был в состоянии, открыли огонь. Ядра разрывались хлопками яркого пламени вокруг шамана. Он соединил свои руки дугой, и солдаты попадали с ног прямо в грязь. Ни один не пытался подняться. Они задыхались, судорожно хватая землю, в их лицах отдавалась та же боль и тоска, что и у Виллиса, который чувствовал, что силы уходят, будто…
Будто кто-то вытягивал их, опустошал их жизни.
Большой Кашика приостановился. Он повел носом, словно собака в поисках следа. Прямо сквозь звон в ушах Виллис услышал голос, юный и чистый, поющий песнь, родившуюся за века до появления людей Виллиса на этой земле.
Кьюни шагнула через изгородь, распущенные волосы спускались до бедер, обнаженное тело изрисовано черным и красным. Девушка приблизилась к Большому Кашика, исполняя свою песнь, и никакого страха не было в ее глазах. Правой рукой она выхватила нож с застывшей на лезвии кровью.
Слабость, которую ощущал Виллис, улетучилась. Кашика забыл о нем. Он увидел Кьюни. Человек, или то, что управляло им, почувствовал жажду — женщины, ее жизни и души, силу, которая была в ней. Ножа он не видел, или не принял его в расчет. Кашика оскалился, как голодная пума, и бросился на нее.
Кьюни оставалась недосягаемой. Кашика прыгнул. Она увернулась, дразня его с насмешливым тявканьем койота. Она заставила Кашика танцевать, прыгать, кружиться и дергаться. Кьюни не пыталась воспользоваться ножом. Пение ее не прерывалось.
