Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05
Но все равно после каждого сражения этим летом в Бейруте Райан ошалело молчал в перерывах между боями. Сейчас он готов бы даже поверить, что тоже погиб. Другие бойцы его взвода стаскивали тела убитых к гостиничной стойке. Трупы врагов сфотографируют для листовок, листовки потом с самолета разбросают в Южном Бейруте над укреплениями роялистов. Стараясь сфокусировать взгляд, Райан смотрел на крышу портика — струйки пыли все еще сыпались с металлических балок.
— Райан! Что ты? — Доктор Эдварс, медицинский наблюдатель ООН, ободряюще хлопнул его по плечу. — Увидел чего там?
— Нет, там — ничего. Я в порядке, доктор. Странное было сияние…
— Наверняка новая бомба. У роялистов на вооружении фосфорные бомбы. Дьявольское оружие, надеемся, их запретят.
С гневным лицом доктор Эдвардс водрузил на голову голубую бронированную каску войск ООН. Райану было приятно видеть такого отважного, пусть немного наивного, человека, скорее похожего на степенного молодого священника, чем на врача. Он постоянно находился на линии фронта как обычный солдат. Доктор Эдвардс мог бы спокойно практиковать в своей Новой Англии, но он предпочел посвятить себя людям, гибнущим на забытой гражданской войне здесь, на краю света. У семнадцатилетнего Райана завязались теплые отношения с доктором Эдвардсом. Он делился с ним всеми своими переживаниями — рассказывал о сестре, о тете и даже о своих неразделенных чувствах к полевому командиру пункта связи христиан, лейтенанту Валентине.
Доктор Эдвардс всегда относился к нему с вниманием и симпатией, и Райан часто эксплуатировал добрую натуру врача, выуживая информацию о мельчайших переменах в военном союзе — миротворческие силы ООН контролировали ситуацию. Иногда Райана тревожило то, что доктор Эдвардс слишком долго находится в Бейруте. Он стал болезненно любопытен к жестокости и смерти. Уход за ранеными и умирающими будто удовлетворял какие-то его глубинные извращенные наклонности.
— Посмотрим-ка на несчастных. — Доктор Эдвардс увлек Райана к гостиничной стойке, где лежали тела врагов — их оружие и личные письма были аккуратно сложены у ног с беспощадной живописностью. — Повезет — можно будет сообщить родственникам.
Райан рванулся вперед, мимо капитана Гомеса, бормотавшего перед безучастной фотокамерой, и опустился на колени возле самого молодого солдата, темноглазого подростка с лицом херувима в громоздкой маскировочной куртке интернациональной бригады.
— Ангел? Ангел Порруа?.. — Райан коснулся упругих щек пятнадцатилетнего испанца. Они ходили с ним купаться на пляжи Восточного Бейрута.
Еще в прошлое воскресенье они вышли в море на заброшенной лодке и проплыли целых полмили, пока их не вернул флотский патруль ООН. Райан вдруг понял, что последний раз видел Ангела в зимнем саду, ползущим среди обломков в воде искусственной лагуны. Может быть, тот узнал Райана на ступеньках и пытался сдаться, а они с капитаном Гомесом открыли огонь.
— Райан, — рядом присел доктор Эдвардс, — Ты знаешь его?
— Ангел Порруа. Но он в Бригаде, доктор. Они же за нас…
— Уже нет, — заученным жестом доктор сжал плечо Райана. — Вчера вечером они сговорились с роялистами. Извини, они действительно предатели.
— Нет, Ангел был на нашей стороне…
Райан встал и пошел прочь. Он шагал сквозь пыль и обломки к островку посреди зимнего сада. Искромсанные тамаринды все еще цеплялись корнями за камни — хорошо, если доживут до зимних дождей, которые прольются сквозь пробитую крышу. Райан обернулся на тела роялистов — незваные гости, нашедшие свой конец у этой гостиничной стойки, оружие сложено рядом.
А что если бы и живые тоже сложили оружие? Представить только, солдаты всего Бейрута кладут винтовки на землю, и. туда же личные медальоны, фотографии сестер и подруг: каждая кучка — скромный жертвенник перемирию.
Перемирие. В Бейруте это слово почти совсем забыто. Об этом думал Райан, сидя на заднем сидении джипа, — капитан Гомес вел машину к христианскому сектору города. Вдоль дороги тянулись бесконечные вереницы разрушенных строений. Некоторые здания превратились в опорные пункты — их стальные решетки были залеплены плакатами и лозунгами, нечеткими фотографиями убитых женщин и детей.
С самого начала войны, тридцать лет назад, в Бейруте проживало более полумиллиона человек, и среди них — его дед с семьей, — один из многих американцев, оставивших преподавание в школах и университетах ради того, чтобы сражаться на стороне христианского ополчения. Со всего мира сюда стекались добровольцы: наемники и идеалисты, религиозные фанатики и безработные телохранители. Здесь они сражались и умирали — за ту или иную из враждующих группировок.
Под грудами мусора в глубине своих бункеров они еще умудрялись создавать семьи и растить детей. Родителям Райана не было и двадцати, когда они погибли. Тогда националисты расстреляли своих пленных, пообещав им безопасный выезд на Кипр. Только благодаря доброте индийского солдата войск ООН Райан остался жив — тот нашел младенца и его сестру в заброшенном доме и потом как-то отыскал их тетю.
Как ни трагична история конфликта, за Бейрут стоило драться — за живой город с торговыми улицами, магазинами, ресторанами. Церкви и мечети были полны прихожан — тогда они еще не превратились в груды черепицы под открытым небом. Теперь гражданское население исчезло — осталось несколько сотен вооруженных защитников, чьи семьи скрывались в развалинах. Силы ООН снабжали их продовольствием, но на тайные поставки оружия и амуниции они закрывали глаза, боясь ненароком нарушить свой нейтралитет, принять чью-либо сторону в этом конфликте.
Бесцельная эта война так затянулась, что даже мировые агентства новостей перестали интересоваться ею. Иногда в каком-нибудь обвалившемся подвале Райан находил старый номер «Таймс» или «Пари Матч» с фотографиями уличных боев, с репортажами об «агонии в Бейруте» — тогда к городу было приковано внимание всего мира. Теперь это всем надоело, только отряды потомственных ополченцев все еще сражались за контроль над руинами.
Когда машина проезжала мимо останков правительственной радиостанции, из подвального окна открыли стрельбу — короткими автоматными очередями.
— Тормози, капрал! Давай с дороги! — не выпуская пистолет, капитан Гомес другой рукой выхватил руль у Аркадия и вывернул джип на старый автобус. Сидя за спустившим задним колесом, Райан поглядывал на круживший в небе самолет наблюдателей. Он ждал, пока Гомес отыщет стрелка — какому-то сумасшедшему националисту, наверное, вздумалось мстить за брата или другого родственника. Националисты размещались в бейрутском аэропорту, в бетонной пустыне, поросшей бурьяном, куда уже десять лет не приземлялся ни один самолет. В центре города они показывались редко.
Случись перемирие, это произошло бы где-то здесь, на старой Зеленой Линии, на нейтральной территории, разделяющей враждующие стороны — христиан преимущественно на северо-востоке, националистов и фундаменталистов на юге и на западе, роялистов и республиканцев на юго-востоке; бойцы интербригады контролировали окраины. На самом деле, карта города постоянно перекраивалась командирами разных рангов в результате бартерных операций. Джип можно было обменять на грузовик помидоров, шесть ракетных установок — на видеомагнитофон.
Какой выкуп потребуется за перемирие?
— Очнись, Райан. Пора двигаться. — Гомес вернулся с пленником, им оказался засевший на радиостанции пугливый двенадцатилетний мальчик в форме националистов с чужого плеча. Держа его за спутанные волосы, Гомес втолкнул мальчишку в кузов джипа.
— Райан, присмотри за этим зверенышем — он кусается. Мы повезем его на допрос.
— Хорошо, капитан. И, если что, мы сторгуем его за пару новых видеокассет.
Мальчик со связанными руками бился от злости и страха. Ткнув его прикладом, Райан вдруг поразился собственным чувствам. Как ни мечтал он о перемирии, сейчас он испытывал истинную ненависть к этому недоростку. На ненависти и держится война. Даже доктор Эдвардс был заражен этим, и не он один. Райан уже видел эти горящие глаза наблюдателей ООН, охотящихся с фотоаппаратом за жертвами очередных зверств, или за полуживыми свидетелями жестокой контратаки — подобно жаждущим исповеди священникам. Можно ли победить ненависть, если она сидит в каждом? Боже, он и сам ощутил это, когда узнал, что Ангел Порруа был за националистов.
Этим вечером Райан отдыхал на балконе у тетушки Веры, глядя на гавань Восточного Бейрута. Он смотрел на сигнальные огни морского патруля ООН и обдумывал план перемирия. Стараясь забыть о сражениях этого дня, о смерти Ангела, он слушал болтовню Луизы из кухни — ее живой голос перекрывал поп-музыку, передававшуюся местной радиостанцией.
