Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05
— Дело сделано, мистер Ганн. Мы переосмыслим наши требования относительно приобретения данного конкретного астероида. Ваша…э-э-э… подруга — тут последовала лоснящаяся от сала улыбочка — может оставаться и тесать камень сколько душе ее будет угодно. В обмен вы поможете нам воспроизвести нашу рекламу в ионосфере.
Сэм обратил взгляд ко мне. Стоило мне отрицательно повести головой — и сделке конец. Вместо этого я — кивнула. И при этом так закусила губу, что почувствовала во рту вкус крови.
Сэм усмехнулся, глядя прямо в экран:
— Договорились, епископ.
— Владыка, — поправил Дрябни. Затем прибавил: — Я полагаю, наш груз червей прибудет в Эдем в целости и здравии?
— От вас зависит, — откликнулся Сэм не моргнув глазом. — И от силы молитвы.
Они премило беседовали так несколько минут, эта пара жуликов, поздравлявших друг друга. Каждый получил что хотел. Я вдруг поняла, что Сэм неплохие деньги заработает на поставке Моралистам ионосферной рекламы. Гнев мой обрел новое направление. Я чувствовала, как краснеет у меня лицо, как жаром ярости запылали щеки.
Наконец, Сэм закончил разговор с владыкой Дрябни и выключил коммуникатор. Мне показалось, что бородатый образ Дрябни так и остался на экране, даже когда тот потемнел и погас. В воображении образ продолжал гореть впечатавшейся в мозг картиной взрыва.
Сэм обернулся ко мне с улыбкой, исказившей его лицо.
— Поздравляю! Ты можешь оставаться на астероиде.
— Себя поздравляй, — произнесла я дрожащим голосом, едва сдерживаясь. — Влез в рекламный бизнес. Должен хорошую прибыль взять на испоганенном небе. Надеюсь, это принесет тебе счастье.
Я выскочила с мостика и полетела к раздевалке, где остался мой скафандр. Да, на астероиде остаться я могу и работу свою закончить тоже могу. Но любовная связь моя с Сэмом Ганном кончена. Навсегда.
Сэм поручил толстяку-инженеру препроводить меня в мастерскую: знал, что я вне себя, и понимал, что лучше оставить меня в покое.
Но ненадолго. Четыре или пять бессонных часов, пока я моталась по полутемной мастерской, словно бутылочная пробка по бурному морю, прошли, когда я увидела, как сигнал вызова на моем коммуникаторе засветился красным. Я протянула руку и включила связь.
На экране появилось лицо Сэма, виновато, по-мальчишески улыбавшегося.
— Все еще дуешься на меня?
— Нет, не очень.
Уже произнося эти слова, я поняла, что в них заключена сущая правда. Я злилась на Дрябни и его самодовольную Моралистскую власть, злилась — по большей-то части — на себя за неуемную страсть изваять Хранитель Памяти, из-за которой позволяла им делать все что угодно, лишь бы оставили меня в покое.
— Хорошо, — сказал Сэм. — Хочешь, принесу тебе что-нибудь позавтракать?
— Не стоит, думаю, — покачала я головой.
— Мне через пару часов курс менять, — сказал он. — Так, чтоб я эту жестянку с червяками смог на Эдем забросить.
— Я знаю.
Он оставит, покинет меня, и я не стану причитать и винить его, коли он никогда не вернется. Все же в тот момент для меня было невыносимо, чтобы он оказался рядом, коснулся меня. Только не теперь. Не так скоро после сделки, которую он заключил. Я знала, что он сделал это ради меня, хотя знала и то, что собственных причин у него тоже хватало.
— Послушай… Могу кого другого попросить сварганить рекламки для Моралистов. Тебе не придется этого делать.
Он хотел со мной по-доброму обойтись, я знала. Но гнев мой не стихал.
— Не имеет значения, кто нарисует картины, Сэм. Беда в том, что реклама заполонит небеса. Для них реклама. Вот что мне отвратительно.
— Я для тебя это делаю, девочка.
— И для своих барышей, — вспыхнула я. — Говори уж всю правду.
— Ну, так, мешок денег можно заработать, — согласился Сэм. — Тебе не придется больше уповать на университетские гранты.
— Никогда! — Я даже плюнула.
— Это, — Сэм усмехнулся, — по-нашему. Узнаю любимую. Согласись ты, я, пожалуй, огорчился бы. Но спросить все равно был обязан, обязан был дать тебе первую пристрелку на деньги.
Деньги. Искусство и деньги всегда оказываются повязаны друг с другом, хоть ты что делай. Художник должен есть. Дышать должен. А на это требуются деньги.
Все же я упрямо отказывалась поддаваться искушению. Я не стану помогать Дрябни похабить небо над всем миром его рекламками. Никогда.
Во всяком случае, так я считала.
События последующих недель разворачивались так стремительно, сейчас я уже не совсем точно помню, с чего все началось. Кто кому что делал. Только одно запомнилось совершенно точно: Дрябни и не помышлял выполнять свою часть обязательств по сделке, заключенной им с Сэмом, да так никогда их и не выполнил.
Я снова оказалась одна и страшно скучала по Сэму. Три года прожила я в полном одиночестве, не проронив ни слезинки и не издав ни единой жалобы. Даже лелеяла свое уединение, свободу от необходимости приспосабливать собственное поведение к ожиданиям других. Сэм ворвался в мою жизнь брызжущим весельем, фейерверком, светящиеся искры которого разлетались во все стороны. И теперь, когда он ушел, исчез, я скучала по нему. Боялась, что больше вообще его не увижу, знала, что если он меня забыл, то виновата в этом я сама.
Нежданно-негаданно мое печальное одиночество было нарушено прибытием отряда из двух дюжин инженеров-силовиков, снабженных всеми официальными бумагами, что давали им право отбуксировать мой астероид к Эдему, где его готовы были разбить и использовать в качестве стройматериала для обиталища Моралистов.
Недолго думая я вызвала Сэма по коммуникатору. Выяснилось, что он находится на другом конце орбиты, пролегавшей вокруг Земли. Червей своих он на Эдем доставил и теперь возвращался обратно на Луну забрать электронные компоненты для новой строительной площадки в точке либрации Л-4.
В те дни еще не было передающих станций на околоземной орбите. Сигнал моего вызова должен был одолеть помехи от солнечной короны. Изображение Сэма, когда он появился на экране моего коммуникатора, мерцало и вспыхивало взрывчатыми точками света, как старая голограмма.
Едва он поздоровался, как я тут же выпалила в него мою скорбную повесть единым залпом несдерживаемой ярости и страха.
— Они грабастают мой астероид! — закончила я. — Говорила я тебе, что им нельзя верить!
Впервые на моей памяти Сэм стал молчалив и задумчив. Я видела, как менялось — по мере того, как до него доходили мои слова — выражение на его лице: от легкого любопытства до ошеломляющего потрясения, а затем гнева, от которого сжимались зубы.
Наконец он произнес:
— Не ложись на дно и не замирай. Мне понадобится паратройка часов, чтоб разобраться в этом. Я тебя вызову.
Прошло почти сорок восемь часов. Я места себе не находила, а чувства мои маятником шарахались от желания спрятаться и вообще удрать куда-нибудь до порыва врубить один из высокомощных лазеров, которыми я резала скалы при ваянии, да и превратить весь этот инженерно-силовой отряд в кровавый фарш.
Тысячу раз пыталась я связаться с Сэмом во время умопомрачительных часов ожидания. Но всякий раз попадала либо на члена экипажа его корабля, либо на служащего из его штаб-квартиры в гостинице «Вид на Землю». И всякий раз они передавали мне одно и то же: «Сэм соображает, чем вам можно помочь. Просил передать, что соединится с вами, как только сумеет все привести в порядок».
Когда он — наконец-то! — вышел на связь, я была измотана до крайности и готова для смирительной рубашки.
— Кажись, ничего хорошего, — произнесло его колеблющееся изображение сквозь плотно сжатые губы. И не дожидаясь моих расспросов, Сэм обрисовал создавшееся положение.
Его Преосвященство Добродей П. Дрябни (как выяснилось, это «П» его второго имени означало Правдивец!) поимел нас с Сэмом обоих. Моралисты и не подумали отозвать свой иск из арбитражного комитета MAC, а комитет вынес решение в их пользу, как того Дрябни и ожидал. Моралисты обрели право забрать мой астероид и пустить его на стройматериалы.
Хуже того, Сэмов груз червей был доставлен на Эдем в превосходном для земляных червей осклизло-извивающемся здравии. А что еще хуже — Сэм подписал контракт на производство ионосферных реклам для Секты Моралистов. Сделка была заключена и оформлена со всей нерушимой законностью и обязательностью постановления всемирного съезда.
— Если я не проскочу с этими рекламами, — сообщил Сэм странно угрюмым тоном, — червяки могут подать на меня в суд, где отвечать мне придется всем, чем я владею. Кончится тем, что они заграбастают мою гостиницу, мои корабли, даже те тряпки, какими я задницу прикрываю.
— Хоть что-нибудь мы можем предпринять? — взмолилась я к его изображению на экране.
Текли долгие-долгие безответные минуты, пока слова мои пробивались почти через 300 миллионов километров, разделявшие нас. Я невесомо парила перед экраном, зависнув посреди неухоженной своей мастерской, и чувствовала, как снаружи с буханьем и клацаньем отряд силовиков прилаживает мерзкие свои ракетные тягачи и ядерные двигатели к моему астероиду. Я чувствовала себя женщиной, окруженной насильниками, беспомощной и одинокой.
