Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011, № 02
У него оказался бокс 7Б, рядом с моим, но по правой стороне, а у Хосе — бокс ЗА.
«Если еще трясучку вылечат, — сказал, подойдя, Рубен Тамарго, тоже весь салатовый, — буду считать, что рай есть».
Ночь я спал плохо.
Не привык к кровати, к матрасу, казалось то жестко, то мягко. Что-то еще теснило в груди. Поворачивался и так и сяк. Выкинул простыню. Свесил ноги. Потом понял, что слишком тихо. В деревне то жабы орут, то гнус звенит, то болото вздыхает. А здесь только лампы за стенкой щелкали. Так: ж-ж-ж — щелк! И опять: ж-ж-ж — щелк!
Я стал думать о вас, Элизабет, о том, как вы обязательно придете, и только тогда уснул.
Утром ко мне подселили хмурого соседа, немолодого усача с изъеденными оспой щеками. Он сразу же лег на койку и отвернулся к стене, не сказав мне ни слова. Затем был завтрак в общем зале. Длинные столы. Скамьи. Тарелки. Отдельно от нас, на возвышении, ели доктора, но вас среди них я не увидел.
Мой хмурый сосед, едва я вернулся в бокс, посмотрел на меня как на предателя. Словно я обещал ему голодать или еще что. На мой вопрос, что его не устраивает, он буркнул: «Все».
И откуда таких берут?
А вы, Элизабет, пришли ближе к полудню, помните?
Сели на мою койку, улыбнулись, спросили: «Ну, как ты себя чувствуешь, Мигель?». Вокруг персонал толпится — доктора, санитары, кто не внутри, тот в бокс голову просовывает, а мне как-то и все равно. Смотрю в ваши глаза, растворяюсь. В наших краях девушки все черноглазые, а у вас — словно серое дождевое небо, осеннее, на меня глядит. Чуть-чуть, кажется, и протает. Размечтался я — ваши захохотали, ну да мне не обидно. А вы сказали: «Завтра, Мигель, будем тебя лечить. Ни одной болезни не оставим». Я сказал: «Да, сеньора ангел».
А сосед как с ума сошел. Только вы к нему приблизились, зарычал, затрясся: «Уйди! Ненавижу! Всех вас ненавижу!». Его, конечно, скрутили, лицо утопили в подушку, но его вытаращенный бешеный глаз ворочался в глазнице и постоянно находил меня.
Такая злость! Я даже плечами передернул.
А вы наклонились к соседу и сказали, что его мнение не имеет никакого значения.
Наверное, я все-таки больше вспоминаю оттого, что делать в деревне нечего. Транспортник так и не пришел. Подъедаем старые запасы. По вечерам вот телевизор смотрим. Тоска.
Еще ожидание это.
И кажется, что какая-то хмарь повисла в воздухе. Предгрозовая. Жуткая. Хотя небо чистое, как лик Иисуса. Будто какая-то струна неслышно гудит, а у тебя все внутренности отзываются.
Вы, Элизабет, как специалист, скажите мне, к чему это все? Голоса, сны…
Мне тут приснилось, будто по утренней дымке бреду я в деревню. Ноги еле передвигаю, словно устал вусмерть. А в деревне тихо. И запах, тяжелый такой, металлический, свежий. Так в местной больнице при церкви кровью пахло. Вроде и лекарствами пахло, и прелью, и гнилью, но кровь все перебивала.
И я иду в тишине — вокруг ни звука, даже с болот никакая жаба ни квакнет. Дырявый загончик прошел — никого. Вверх к центру прошел — никого. В дом старика Маноло заглянул — никого.
А запах густеет. Мутит от него и дышать трудно.
Мне уж и назад повернуть хочется, только ноги сами по себе знай топают. Топ-топ-топ. Расступаются дома. Стучит в пятки утоптанная земля. Открывается глазам страшное. Их бы, глаза, закрыть…
Тела лежат плотной, слипшейся кучей. Как у Алекса Стенсфилда в фильме. Это именно тела, я не могу различить никого в отдельности. Волосы и рубахи. И штаны. И руки. И кровь.
Ближе, ближе…
Я начинаю выть. Мне страшно. Я один во всем мире. Мой мир — эта куча. Господи — Дева Мария — Христе. Охрани… Отведи…
Небо и болота меняются местами.
Господи — Дева Мария — Христе. Что же это? Зачем же? Пальцы мои, скрючившись, впиваются в лицо. «Кто? — кричу я. — Кто это сделал?»
И куча отвечает голосом Альсы: «Ты».
Я пишу эти строчки, и мне снова страшно. Словно вижу заново…
Но я ведь никого не убивал, Элизабет. Бубнит за стенкой Рауль и смеется Альса. Старуха Отонотоми раскладывает перед домом мох для сушки. Голая спина Хосе горбится рядом. Хосе зашивает рубаху и шипит, когда колет пальцы. Я протягиваю руку — вот он, Хосе. Живой. Это же не иллюзия. Может, вы не до конца меня вылечили?
Помните, вы к нам в бокс потом чуть ли не каждый день приходили? В белом таком, отутюженном халатике. Он просвечивал, когда вы становились напротив окна. Мой сосед сразу к стене отворачивался, считал, наверное, что вы ведьма, ыхеу — злой болотный дух, который отнимает у мужчин их мужскую силу. А я не отворачивался. Я не то чтобы в ыхеу не верю, просто…
Ну, наверное, таких красивых ыхеу не бывает. Они все уродливые и волосатые, и в тине все. Рубен вроде как видел. Хотя я ему не особенно в этом вопросе доверяю.
А вы спрашивали: «Мигель, хочешь никогда не болеть?». Задумчиво так, будто размышляя. «Хочешь, Мигель, жить долго?» И смотрели через плечо.
Пристально. Непонятно как-то.
Простыня еще была дурацкая, тонкая. Штаны пижамные тоже — смех один, как ни повернешься, то жмет, то выпирает. Тут пока сообразишь, чтоб не видно было, все и забудешь.
«Что?» — вскидывался я.
Пожалуй, думаю я сейчас, ничего стыдного в том, что я вас хотел, не было. Нельзя это усмирить. Это сильнее всего. Тело мое чувствовало вас. Мой пах чувствовал вас. Мой caman…
Как я его ни прятал, как ни умолял его опасть…
Вы были тактичны, вы позволяли себе лишь легкую улыбку и спрашивали снова: «Ты хочешь быть сильным, Мигель? Ты хочешь ничего не бояться?».
Конечно, я говорил: «Да». «Да, сеньора ангел».
А может, говорил не я, может, это был мой caman…
Опять я, извините, в какую-то даль забрался. Мне она приятна, эта даль, а вам — даже и не знаю. Жду вас и жду. Мысли мешаются. Воспоминания, как из прохудившегося мешка. Ф-фыр — сыплются. Просыпались…
Вспомнил вот про пеналы. Про эти, про серебристые. Которые перетаскивали из «Боинга». Там же… как их…
Еще кончалась первая неделя моего лечения.
Сосед куда-то исчез. Общий зал в обед был полупустой. Многие, говорили, выписались. Но бродил шепоток, что их перевели в другой корпус. Хосе, обычно подвижный, порывистый, суетливый, от сытости спал на ходу. Меня пичкали таблетками и какими-то малопонятными тестами. Что-то все замеряли, тискали, светили в глаза, словно хотели найти там мое «оло».
Потом, ближе к вечеру, появились вы.
За вами вкатили столик, а на столике как раз лежал пенал. Да, как раз он. Металлический, со скругленными краями и кнопками с цифрами на боковой грани. От него веяло холодом, он даже на взгляд казался ледяным. А вы сказали: «Ну что, Мигель, ты готов?». И присели ко мне. Я чувствовал ваше бедро у своего колена. Острые секунды счастья. Рвется в бой caman…
«Да, сеньора ангел». — «Зови меня Эли, Мигель. Мы станем с тобой хорошими друзьями». «Только друзьями?» — спросил я, с испугом следя, как ползут по простынке к вам мои руки. «М-м-м, — улыбнулись вы, — давай не торопить события».
Я не обращал внимания, стоит ли кто-то рядом. Санитары, помощники — они все были вне. Мой мир составляли вы и я. Этого было достаточно.
Появление инъектора в ваших руках было как волшебство. Если его кто-то и подал, мозг мой не зафиксировал.
«Ты знаешь, что это, Мигель?» — спросили вы. Я кивнул. Вы притянули к койке столик с пеналом. За окном грохнуло, распорола сгущающиеся сумерки ветвистая молния, зашумел, зашипел, омыл стекло дождь. Вы легко коснулись кнопок с цифрами. Пенал, помедлив, выдавил на крышке зеленый огонек и распахнулся. Утопленный в чем-то мягком, в нем лежал несоразмерно маленький цилиндрик. Вы достали его и со щелчком вставили в инъектор.
Густая, комковатая жидкость внутри при свете новой молнии вспыхнула неоном.
«Тебе не нужно бояться, Мигель», — сказали вы. «Я ничего не боюсь, когда вы рядом», — сказал я. Вы качнули головой. «Очень хорошо, Мигель. Напряги шею и не шевелись».
Рыльце инъектора коснулось моей кожи.
«Мигель, — сказали вы, — сейчас я впрысну тебе наниты. Это такие маленькие биомеханические штучки. Очень мелкие. Малюсенькие. Через кровь они проникнут тебе в голову». «Зачем?» — спросил я. Мне было интересно и совсем не страшно. Вы посмотрели мне в глаза.
Инъектор пшикнул. Шею кольнуло. Небольно, мошка и то сильнее кусает. Зазудело, конечно, но я не решился расчесать. Понятно, что нельзя.
«Эти наниты, Мигель, — сказали вы, — как маленькие доктора. Они найдут твои болячки и вылечат их. И не допустят, чтобы ты заболел снова. А еще сделают тебя сильным, быстрым и бесстрашным». «Тогда я — за», — сказал я. А вы наклонились ко мне и поцеловали в щеку. «Я и не сомневалась, Мигель».
Гроза высветила ваше лицо. Ничего от ыхеу. Обычное лицо. Может быть, несколько напряженное. Я потянулся к нему.
«Нет-нет, Мигель, — сказали вы, поднимаясь, — тебе необходимо поспать». «Я не хочу», — сказал я и зевнул. Неожиданно для самого себя. «Вот видишь, — улыбнулись вы. — Спи. Я приду завтра». И — бах! — я уже сплю.
