Ал Коперник - Каин Л. Избранные стихотворения. 2012
Обзор книги Ал Коперник - Каин Л. Избранные стихотворения. 2012
Каин Л. (http://kain-l.ru)
Избранные стихотворения. 2012
Разное
Когда («Я обошёл грозу бы…»)
Я обошёл грозу бы,
Да и не я один:
Когда вырываю зубы,
Колют новокаин;
Но не дантист вызывает
В жизненный кабинет —
Когда людей вырывают,
Анестезии нет.
Снайпер («Не просто так по городу кресты…»)
Не просто так по городу кресты,
и кладбище бесформенное — город.
Он говорит, что скоро-скоро-скоро
исчезнешь ты; не будет слова «ты».
Сойдутся в точку миллионы троп,
и точка, как прицел, упрётся в стену:
в аптеки, перекрестки и антенны;
и в мой уютный, тёплый, съёмный гроб.
Испуганная принцесса («Сканирую город всевидящим оком…»)
Сканирую город всевидящим оком
(сейчас ещё гордости полный музон бы):
шагают по городу бодрые зомби;
повсюду петарды, и ленты из окон.
И смотрит принцесса из башни высокой.
Мой сканер ломает великая радость,
хлопушки, шутихи все, все фейерверки;
и шум клоунады, и топот проверки,
где чёрным крылом, да по мёртвой парадной
проносит волна нефтяные лампады…
Принцесса испугано смотрит из башни,
а зомби шагают, повсюду плакаты,
чудовищно тих в марше сонном театр.
Принцесса всё смотрит. Принцессе так страшно.
Принцессе так хочется день вчерашний.
Бесконечность («Я сегодня сумел измерить…»)
Я сегодня сумел измерить
бесконечность, и вот вердикт:
это просто такие двери,
из которых я уходил;
уходил, и кому-то больно
было на пожизненный срок.
Бесконечность — прямоугольна.
Закрывается на замок.
Мольба («Течёт вода, течёт вода, струится газ…»)
Течёт вода, течёт вода, струится газ.
Течёт вода, течёт вода, струится газ.
Сквозь щели дней, к тебе в окно, струится газ.
Ты у окна, течёт вода, струится газ.
Идут года, ты у окна, сквозняк внутри.
Течёт вода, струится газ и не горит.
Ты у окна, вода, вода, молчат часы.
Идёт четвёртый пыльный год, течёт вода.
Часы молчат, приходит день, уходит день.
Струится газ, и всё вокруг, и всё в воде.
Куда-то люди все ушли, ушли давно.
И ты одна, ты у окна, молчат часы.
Ложится пыль, движенья нет, внутри сквозняк.
И ты молчишь, и ты одна, и ты глуха.
И ты сидишь, и смотришь вдаль, и город пуст.
Окно одно, в нём небоскрёб, над ним туман.
Холодный свет, бессонный день, пустая ночь.
Ложится пыль, течёт вода, струится газ.
Окно, туман, холодный свет и небоскрёб.
Четвёртый год часы молчат… Звонок! Звонок!..
Колыбельная («…такие-то дни ни за что не прожить живым…»)
…такие-то дни ни за что не прожить живым.
Весна, лето, осень, зима — никакого проку.
Как будто виски отрываются от головы,
и голому мозгу холодно и одиноко.
Огромные птицы — стеклянные головы глаз,
огромные крылья и клювы — ковши, не иначе, —
вслепую следят за нами, как будто нас
нельзя отпускать никуда из картонных пачек.
…такие-то дни изгибался в больной изгиб,
метался в бреду на горячей пустой постели.
Летели по ветру горящие листья-виски,
и тайные страхи, пылая, на них летели.
Изгиб доходил до излома, болел излом,
и, будто бы жаль становилось на миг меня ей —
слепая тоска укрывала меня крылом,
и нежно баюкала, к вечному сну склоняя.
Дым ОК («Бывает, мечтаешь о чуде…»)
Бывает, мечтаешь о чуде.
О ясном луче, о тепле.
Но чуда-то нет. И не будет.
Засаленный клетчатый плед
глотает всё тело, и молча
следит за душою в углу
стоящей. А ей надо полчищ
стальной саранчи, чтобы слух
терзали безумные трели
их движущихся смычков,
глаза чтоб и пальцы старели,
белели провалы зрачков,
и чтобы с гнилыми зубами
пустело отверстие рта.
Она отрицает всю память,
и в теле пустом заперта.
Умрёт она раньше, чем тело.
И тело пускай подтвердит:
туманное что-то взлетело
дымком сквозь решётку груди.
Мука́ («Знавал я барышню одну…»)
Знавал я барышню одну.
С весны знавал и по весну.
Она умела хорошо
Косить большой косой.
И я теперь босой.
Заплечный у меня мешок,
Удобный. Но пустой.
Знавал я барышню, знавал,
Она любила жернова,
И скошенное молотить
Любила, и молоть.
Взахлёб дрова колоть.
Любила смерть носить в груди,
Так укрощая плоть.
Знавал я барышню, она
Любила, будучи пьяна,
Бросать муку, в глаза бросать —
Обидные слова.
И думала — права.
Слезились от муки глаза,
Трещала голова.
Знавал я барышню, и ей
Я посвятил так много дней —
Ужасных дней — и все собрал
В мешок пустой тоски.
Собрал свои куски.
Муки с лица сметать не стал,
Чтоб не забыть муки.
И отправляясь на вокзал,
Себе задумчиво сказал:
«Она измучила меня,
Почти лишила сил.
Был каждый день не мил…
Но мало кто бы смог понять,
Как я её… убил».
Гро-за («Ах, какой дождище…»)
Ах, какой дождище.
Даже этот нищий
духом городишко
жадным стал ведром.
Вспышка! Снова вспышка!
Гром! И снова гром!
Ах, гроза какая.
Стены протекают.
Протекает крыша,
в голове погром.
Полной грудью дышит
не уснувший дом.
Выгибая выи,
только люди злые
недоумевают —
слишком любят чад.
А дома на сваях
радостно урчат.
Призраком пернатым
ты опять одна там?
Ты опять не веришь
никому, нигде.
Но, по крайней мере,
ты добра к воде.
Вспышка! Вспышка снова!
Никакого слова
ты уже не сможешь
наделить добром.
Ток течёт по коже.
Гром. И снова гром!
Принципиальный мир («В городе солнца, как только погаснет закат…»)
В городе солнца, как только погаснет закат,
общее счастье царит, не взирая на вьюгу.
В городе солнца, уютном, как песня сверчка,
каждую зиму красивые любят друг друга.
Если же вдруг им тесны оболочки квартир,
сразу — весна, что приходит всегда очень скоро.
Сладостным, пьяным теплом наполняется мир,
и одаряет потоками щедрыми город.
Чтобы — в движение, чтобы — достроить уют.
В мощных машинах, добравшись до самого края,
люди работают, город себе создают,
каждое лето его горизонт расширяя.
В небо взлетают высотки — вот это размах! —
город прекрасный идёт по безликой планете.
В этих точёных, красивых, просторных домах
каждую осень рождаются страшные дети.
Створки («Что за странный трагичный стиль, да…»)
Что за странный трагичный стиль, да
что за «сос» соловьиной трелью —
застрелилась вчера Матильда
из-за глупого ожерелья.
Я в кармане упрятал дулю,
и помог ей пропасть за стразы.
Я ей выдал наган и пулю,
и сказал, как стрелять, чтоб — сразу.
А потом, открывая ставни,
чтобы выйти в окно за нею,
осознал вдруг, что мой состав не
долговечен, я каменею,
костенею и целых десять
лет уже не могу остаться
сам с собой, вечно кто-то здесь, и
носит робу из ассигнаций,
ожерелье из фианита
и всё время в упрёк мне ставит
то, что всё ещё не открыты
и не пройдены
ставни.
Однодневка («Я ножницами очень аккуратно…»)
Я ножницами очень аккуратно
Отрезал от себя кусок руки,
В коробочку из красного картона
Без всяких сожалений положил,
И отослал посылкой однодневке,
Пусть делает, что хочет, как всегда.
А сам пошел в театр за билетом
На страшный суд над павшей головой.
И вот, идя по Невскому проспекту,
И вот, тараня Малую Покровку,
Идя на Севастополь всем напором
И забредая во Владивосток,
Задумался я шибко над вопросом:
«Что будет, если я сейчас растаю,
Как снег растаю, стану грязной жижей?»
И тот же час растаял, чтоб узнать.
Узнать, увы, не вышло — просто стало
Тоскливо оттого, что скоро вечер,
И оттого, что вечер этот будет
Одним из многих тысяч вечеров,
И оттого, что будет ночь и утро,
И дальше день другой, когда, конечно,
Умрет моя навеки однодневка,
Моя на веки, навсегда умрет.
Не надо имён («Я прекращаю порою спать…»)
