Надежда Чернецкая - Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал
Она не ответила и поднялась, жестом позволяя нам оставаться сидеть:
— С вашего позволения, я покину вас, джентльмены, и распоряжусь, чтобы вам не мешали. Думаю, без меня вы сможете обсудить что угодно, не боясь задеть мои чувства.
Я кивнул, и Элен удалилась, а Гриффит Флой проводил ее долгим и оценивающим взглядом.
— Разве этот образец проницательности, такта и понимания может не вызывать восхищение? — улыбнулся он, раскуривая сигарету. — Теперь вы действительно можете задать мне любые вопросы, мистер Холмс.
— Тогда начнем с главного. Вы, мистер Флой, последний человек, видевший сэра Джейкоба живым. Расскажите, как он умер.
— Вы расспрашивали Келистона?
— Да.
— Тогда я немного могу добавить. Я приехал в Грегори-Пейдж утром…
— Когда именно?
— Приблизительно в четверть десятого.
— Вы знали, что мисс Лайджест не было дома?
— Нет, я приехал именно попрощаться с ней перед своим отъездом в Йорк и не знал, что она уехала в Лондон. В предыдущие дни мы виделись мало, и ни она, ни ее отчим, ни кто-либо другой не говорили мне, что Элен собирается обратиться к вам за помощью. Обычно она выходит из дому лишь после полудня, и поэтому сообщение Келистона о том, что ее нет, показалось мне сущей чушью. Я, признаться, подумал, что дворецкий попросту выполняет указание Элен, которое она дала, чтобы ее не тревожили. Я также допускал мысль, что она не хочет видеть именно меня, потому что… Ну, вы, конечно, понимаете, что после трагической гибели моего несчастного отца наши с ней отношений несколько осложнились.
— Что произошло после вашего разговора с Келистоном, мистер Флой?
— Когда мы с ним беседовали, а разговор наш, так уж получилось, протекал весьма неровно, Лайджест вышел из своего кабинета и приказал Келистону меня пропустить. Он сказал, что Элен действительно нет дома, и предложил пройти в его комнату…
— Насколько я знаю, ваши отношения с сэром Джейкобом не отличались особой теплотой.
— Действительно не отличались, — усмехнулся он, — но в тот день Лайджест захотел поговорить со мной и был вежлив, хотя и не лез с объятиями.
— Что вы предположили относительно предмета предстоящего разговора?
— Абсолютно ничего. Лайджест сам внес ясность, когда закрыл за собой дверь кабинета. Как выяснилось, он занимался своими земельными делами, пока вынужденно пребывал дома из-за своих приступов, и ему было необходимо мое согласие на сделку. Видите ли, мистер Холмс, до смерти моего отца мы совместно владели всей собственностью нашей семьи, и, хотя основная доля имущества, а следовательно, и основной голос принадлежали отцу, на большинство сделок все же требовалось и мое согласие. В течение последних двух лет мой отец и отчим Элен занимались куплей-продажей недвижимости и земельных наделов. Они в конце концов сумели добиться значительных выгод от этой совместной деятельности и существенно преуспели в арендных делах. Теперь речь шла об очередном арендаторе, которого Лайджесту не терпелось заполучить.
— Он думал о делах, когда его падчерица была под арестом?
— Он всегда думал о делах. По-своему он, конечно, любил Элен, но при этом оставался странным человеком.
— В чем, например, он был странен?
— Хотя бы в том, как внезапно у него возникали приступы отцовской любви к своей падчерице. Иногда они не разговаривали целыми сутками и встречались только за обеденным столом, а иногда заботам мистера Лайджеста об Элен не было предела, он называл ее дочерью и говорил, между прочим, что она никогда не выйдет замуж против его воли.
— Он имел в виду вас?
— Да, меня.
— И говорил это вам в лицо?
— Не только мне, но и моему покойному отцу. Мистер Лайджест вообще говорил много такого, что никогда не сошло бы ему с рук, не будь он стариком. Впрочем, я понимал его: он чувствовал исходящую от меня угрозу, чувствовал, что Элен недолго осталось жить под его крышей — наши с ней отношения, хотя всегда и были сложными, но отличались тем особым качеством, которое с самого начала позволяет предполагать законное воссоединение рук и сердец.
— А как она сама относилась к отчиму?
— Уважительно и достаточно тепло… Кстати — вы ведь тогда уже появились здесь, мистер Холмс — как она перенесла его смерть?
— Она приняла ее достойно и сдержанно. Должно быть, пережитые потрясения закалили ее и сделали тверже.
— Она всегда была такой, — заметил он, чуть улыбнувшись.
— Мистер Флой, — сказал я, когда его взгляд снова принял земное выражение, — позвольте задать вам более личный вопрос. После того, как мисс Лайджест было предъявлено обвинение в убийстве вашего отца, вы более чем ясно дали всем понять, что порываете с нею какие бы то ни было отношения. Что заставило вас изменить решение и даже принимать участие в оправдании мисс Лайджест?
Гриффит Флой внимательно посмотрел на меня и задумчиво затушил окурок о край пепельницы:
— Я люблю ее, — сказал он, — и люблю гораздо сильнее, чем думал раньше. Когда я увидел ее в тот вечер в парке, когда понял, что навсегда потерял отца, я был разбит и потерян. Во мне кипели боль и злость, мне нужен был виновный, и я совсем потерял голову. Когда я немного успокоился, когда узнал, что Элен отрицает свою вину, я стал мыслить более здраво.
— Вы успокоились ценою памяти об отце? Или вы больше не думаете, что это мисс Лайджест убила сэра Чарльза?
— Я не знаю, кто убил моего несчастного отца, но я хочу верить, что это была не Элен, — ответил он невозмутимо. Своими глазами я не видел, что она убила его, и у полиции нет стопроцентных свидетелей, поэтому моя вера в Элен не результат выбора между нею и отцом, не предательство его памяти, а скорее доказательство любви к ним обоим. Я всегда хотел жениться на Элен, и потому если ее вина не будет доказана в суде, для меня она останется невиновной, и я смогу забыть обо всем.
— Почему бы вам в таком случае не изложить свои изменившиеся взгляды в полиции? Возможно, это помогло бы мисс Лайджест, ведь инспектор Лестрейд считает вас ее заклятым врагом.
— Наверное, я так и сделаю в ближайшее время. Думаю, и Элен это будет приятно.
— Я вижу, она вам действительно небезразлична.
— Вы говорите так, как будто я должен был вам это доказывать, — насмешливо заметил он, глядя на меня из-под полуопущенных век.
— Я так долго убеждал саму Элен в своей любви, что не хочу теперь повторять это для кого-то другого. Даже для вас, мистер Холмс.
— Мне это и не нужно: достаточно того, что я вижу.
Он кивнул с таким видом, словно и в самом деле все его действия по отношению к Элен были ежеминутным образцом нежности и обожания. Я слушал его и не мог понять, неужели он так верит в то, во что хочет верить, или же держать окружающих за идиотов стало его постоянной привычкой. Сейчас он, наверное, все же уловил смысл повисшей в воздухе паузы и снова заговорил:
— Вы, должно быть, много говорили с Элен обо мне, — сказал он, — и, возможно, сомневаетесь в том, что мое чувство не осталось без взаимности. Если хотите, можете так думать, но при этом вам стоит учесть, что вы плохо знаете Элен, а это может стать причиной ошибочных выводов по тому, что она говорит, относительно того, что она делает на самом деле… — Его голубые глаза победоносно заблестели, но я почему-то не почувствовал себя уязвленным — что-то говорило мне, что за прошедшие недели я узнал Элен намного лучше, чем он за все три года их знакомства.
— Мисс Лайджест действительно не слишком распространялась о своих чувствах к вам, мистер Флой, — сказал я.
— Вы предлагаете приписать это ее лицемерию?
— Лицемерию? Нет. Просто она слишком ценит свою свободу и независимость, слишком пестует свою гордость, но мне известно и то, что за всем этим скрывается… — он снова посмотрел на меня своими светлыми глазами.
— Мы немного отвлеклись, мистер Флой. Расскажите о том, как именно умер сэр Джейкоб.
Он устремил взгляд в пространство перед собой:
— Мы с ним довольно долго беседовали, хотя говорил в основном он — убеждал меня в выгодности того, что собирался сделать. Потом он вдруг замолчал, а когда я посмотрел на него после затянувшейся паузы, то увидел, что его лицо стало пунцовым. Я спросил, что с ним, но он только что-то прохрипел и быстро осел на пол. Я сидел достаточно далеко и не успел его подхватить, но слава богу, Лайджест, падая, не ударился головой.
— И вы сразу же позвали на помощь?
— Ну, разумеется.
— Так значит, в вашем разговоре не было ничего такого, что могло бы взволновать его до приступа?
— Решительно ничего. Эта последняя беседа была одна из самых мирных за прошедшие годы. Но вообще-то, по-моему, Лайджест был слишком слаб, чтобы ссориться, и слишком заинтересован в сделке, чтобы намеренно грубить мне.
— Над чем же вы смеялись, когда говорили с ним?
