Коллектив авторов - Журналистское расследование
Ссылка Лопухина сопровождалась общественным сочувствием и вызвала самые противоречивые толки и мнения. Виновником его несчастий многие называли Бурцева. В ответ на это Владимир Львович заявил в «Общем деле», что «для Лопухина арест и ссылка за разоблачение Азефа было в жизни величайшим счастьем, величайшей удачей, не вполне, быть может, даже заслуженной».[81] Это свое парадоксальное утверждение Бурцев объяснял многолетним молчанием Лопухина. «Для меня не понятен человек, считающий себя хоть сколько-нибудь причастным освободительному движению, который, зная что-нибудь полезное для раскрытия провокации, не спешил бы поделиться, с кем следует, своими знаниями»[82]. Очевидно, Владимир Львович имел в виду то, что поделиться знаниями Лопухин был обязан именно с ним, причем еще во время их петербургских встреч. (Лопухин действительно приходил в редакцию «Былого», но, в отличие от Бакая, не предложил Бурцеву своего сотрудничества.) В этом – весь Бурцев.
По свидетельству журналиста и писателя Владимира Александровича Поссе (1862 – 1938), «в революционных кругах Бурцева не любили и не любят. Но почему-то прощают ему все увлечения и ошибки»[83]. Это общее нерасположения к Бурцеву объяснялось не только тем, что своей деятельностью он сеял внутрипартийную подозрительность, но и исключительной самонадеянностью и тщеславием, которые были ему свойственны. Кроме того, Владимир Львович, который непрестанно заботился о своей репутации («малейшая неудача, и я мог бы поплатиться за нее не только свободой, но чем-то большим – своим именем»[84]), был весьма небрежен в этом смысле по отношению к своим друзьям. Подтверждением этому служит история с профессором М. А. Рейснером, которого он поторопился обвинить на основании непроверенных данных.
Поспешность, с которой Бурцев стремился оправдать свою славу великого разоблачителя, его слепое доверие к источникам нередко приводили к тому, что списки провокаторов публиковались без предварительной проверки, а в разряд шпионов люди порой попадали в результате того, что по рассеянности Владимир Львович одну фамилию спутал с другой. В Париже он считался главным специалистом по провокаторам. Сведения о них помимо Бакая, которого Бурцев держал при себе неотлучно, поставлял ему и Леонид Меньшиков[85]. Но это благополучие длилось недолго: Бурцев не учел амбиций своих источников.
Меньшиков был крупной фигурой в охранно-полицейском мире. С начала 1890-х годов он заведовал особым отделом департамента полиции в Петербурге, где происходила регистрация и заагентуривание сексотов, и знал о провокаторах значительно больше Бакая. Анонимные услуги революционерам он начал оказывать с 1905 года. Однако роль Санчо Панса при благородном идальго Владимире Львовиче Бурцеве ему совсем не улыбалась, да и Бакай, который к этому времени узнал своего покровителя достаточно хорошо, советовал Меньшикову не иметь с ним дела. В 1912 году в Нью-Йорке в издательстве Меньшикова и с его предисловиями почти одновременно вышли две брошюры: «Не могу молчать!» Я. Акимова и «О разоблачителях и разоблачительстве» М. Бакая. Автор первой, некогда обвиненный Бурцевым в провокаторстве, требовал над ним суда. Брошюра Бакая представляла собой открытое письмо Бурцеву. «…За вами установилась громкая слава гениального разоблачителя; эта слава – несомненный результат крупного недоразумения, выросшего на почве разных случайностей. (…) В номере первом „Общего дела“ вы скромненько заявили… что за последние полтора года нами было разоблачено более ста провокаторов… Сделано это, во всяком случае, не вами: сведения доставил и систематизировал я, – писал Бакай, – а огласила их редакция „Революционной мысли“. (…) В деле Азефа вы, несомненно, отличились. Но ваш подвиг заключался не в том, что, как принято думать, вы открыли шпиона… а в том, что вы заставили слепых соратников Азефа признать то, что было очевидным уже для всех остальных»[86].
Брошюры Акимова и Бакая спровоцировали серию газетных статей, авторы которых в выражениях уже не стеснялись. Как верно подметил Амфитеатров, Бурцев «сделался чем-то вроде ярмарочный „головы турка“, по которой без устали колотили все»[87]. Из героя дня Владимир Львович стал мишенью для справедливых и несправедливых нападок. Крайняя непрактичность в сочетании с чувством саморекламы сделали его игрушкой в руках недоброжелателей. Даже самый горячий его защитник Амфитеатров в мае 1912 года пишет Горькому: «Бурцев по самонадеянности своей, непрактичности и малости литературного таланта наделал много ошибок таких, что его высечь в самую пору»[88].
По своим личностным качествам Бурцев не подходил не только для работы журналиста-расследователя, но даже просто журналиста. Тем не менее именно ему суждено было стать предтечей метода журналистского расследования в России. И дело здесь даже не в том, что он разоблачил Азефа – в конце концов это личный успех Владимира Львовича, – а в том, что именно Бурцев стал родоначальником журналистского расследования, которое ведется при помощи конфиденциальных источников информации.
1.4. Журналистские расследования в Советском Союзе
С первых дней установления советской власти по инициативе B. И. Ленина Совнаркомом РСФСР были приняты два революционно-судьбоносных для журналистики декрета. Это «Декрет о печати» от 27 октября (9 ноября) 1917 года, наложивший временный (превратившийся в постоянный) запрет на оппозиционную прессу[89] и «Декрет о монополии на печатание объявлений» от 8 ноября (21 ноября) 1917 года, согласно которому размещать объявления могли только правительственные средства массовой информации.
Понятно, что при таком подходе ни о какой полемике в прессе не могло быть и речи: любая критика в адрес существующей власти расценивалась как контрреволюционное выступление, за которое специально созданные трибуналы печати имели право наложить огромный штраф или вовсе закрыть издание. А с учетом введенной госмонополиии «на рекламу», неправительственные СМИ банально остались без средств к существованию. В результате за короткий срок, с октября 1917 года по июнь 1918 года, в стране были закрыты или прекратили существование более 470 оппозиционных газет. Огромная армия талантливых, высококвалифицированных журналистов оказалась на улице.
Советское государство в ту пору еще очень молодо, но, тем не менее, его руководители прекрасно понимают и осознают силу и значение печатного слова. А посему основные функции дореволюционной газеты – «информировать» и «развлекать», в самом скором времени трансформируются в «доводить до сведения» и «разъяснять». И в то время, как на Западе, в одночасье ставшем для России «диким», делают блестящую журналистскую карьеру такие харизматические фигуры, как Эрнст Хемингуэй, Эрих Мария Ремарк и Карел Чапек, в Стране Советов формируется принципиально новый тип «акулы пера» – это идейный советский журналист. Человек, который в своей творческой работе не склонен размениваться по мелочам и способен в любом малом и незначительном разглядеть многое и концептуальное. А разглядев, сделать соответствующие (а главное – правильные) выводы.
Потребовались годы для того, чтобы воспиталась плеяда новых советских журналистов, использующих в своей работе метод журналистского расследования. Конечно, полностью подконтрольные партийному и хозяйственному аппаратам власти СМИ время от времени нет-нет да и публиковали критические корреспонденции и фельетоны. Но появлялись они, во-первых, часто с санкции вышестоящего органа (чтобы КПСС могла Западу показать, что критика и самокритика в нашей стране есть); во-вторых, по материалам и документам, которые дозволялось получить журналисту; в-третьих, расследование велось только в строго определенных журналисту пределах, а его результаты «подгонялись» под генеральную линию партии. Под таким же жестким контролем проводились и немногочисленные исторические расследования, которые ни в коем случае не могли идти вразрез с официальной версией исторических событий.
Бульварная («желтая») пресса окончательно почила в бозе вместе с угаром НЭПа и воскреснет (на радость ли? на горе ли?) еще очень не скоро. Юмор задавлен сатирой, репортаж – фельетоном, а «оперативу» уготовлена участь пасынка. Ибо основной тон в газете задают передовицы, а те чаще всего распланированы, согласованы и утверждены уже на месяц вперед. «Интриговать читателей – это значит печатать большое количество материала с крикливыми, сенсационными заголовками. В угоду и по требованию капитализма буржуазные газеты культивируют в массах простых людей нездоровый интерес к разного рода сообщениям о грабежах, убийствах, пожарах и т. п., тем самым отвлекая их от политической борьбы…» (цитата из методического пособия «Справочник журналиста»).
