Андрей Константинов - Дело об исчезновении в Тайцах
Андрей Константинов - Дело об исчезновении в Тайцах краткое содержание
Андрей Константинов
Дело об исчезновении в Тайцах
«За время стажировки (три недели) Р.Каширин продемонстрировал интерес к различным сторонам деятельности агентства…
Недостатки: опыт работы в журналистике отсутствует. Навыки планомерной работы отсутствуют…
Предложения по использованию: считаю целесообразным на месяц-два прикрепить стажера Каширина к кому-либо из более опытных сотрудников агентства (например, к В. Горностаевой)».
Из служебной характеристикиЗа окном шел майский снег (с момента моего прихода в агентство с природой стало твориться что-то странное), а я сидел в кабинете и слушал Спозаранника, который монотонным голосом читал прескучнейшую лекцию о составлении справок и о премудростях журналистских расследований вообще.
В принципе я должен был быть благодарен ему за то, что он со мной возится, но нельзя же в самом деле в такой манере все это преподносить! Ведь я же могу и уснуть прямо у него на глазах, и тем самым спровоцировать полный сбой в его компьютерной головной системе. А если его перемкнет? Кто тогда работать будет, я, что ли?
Я бы с радостью, да не умею пока. Мое присутствие в агентстве исчисляется только тремя неделями. До этого я кем только не работал — был радистом в Арктике, там же пару лет поработал оперуполномоченным, Потом вернулся в Ленинград. Стал охранником в одной специализированной фирме. Платили неплохо, хотя и скучно. Наверно, работал бы я там и по сегодняшний день, не произойди со мной несчастья.
На фирму, которую я охранял, наехали бандиты. И меня — может, для того чтобы я не рыпался, а может, для острастки руководителей той фирмы, на которую наезжали, — стукнули по голове. Стукнули довольно сильно. Три месяца пролежал в больнице. Не знаю, что мне больше помогло: профессионализм врачей или мое здоровье, которым я так гордился до ранения. Раньше у меня и насморк случался не чаще одного раза в пять лет.
Как бы то ни было, но на ноги меня поставили, правда, присвоили вторую группу инвалидности, и из охранной фирмы пришлось уйти.
В общем, последствия остались на всю жизнь. Например, я стал сутулым, потому что когда выпрямляю спину, то испытываю боль. Да и за руль мне теперь уже не сесть, так как я в любой момент могу потерять зрение и ослепнуть минут на десять (один раз я ослеп даже на полчаса). Что ни говори, а удары по голове или головой не проходят бесследно.
Пока я лежал в больнице, жена ушла от меня к другому, наверное, здоровому и богатому. Я ее даже постарался понять: в конце концов, кому захочется тратить лучшие годы жизни на ухаживание за беспомощным супругом.
А уголовное дело по факту хулиганского нападения на меня хотя и не закрыли, но шансов на его успешное завершение не было никаких. В фирме, которую я охранял, все молчали. Наверное, с бандитами уже договорились.
Потом, после выписки из больницы, я почти год провел в поисках нормальной работы, но нигде и никому не нужны были инвалиды — бывшие охранники. Подрабатывать, конечно, случалось, но нормальной работы мне никто не предлагал.
Я уж было подумал, что оказался далеко за бортом жизни. Но как-то раз вечером стоял посередине Литейного моста и курил, размышляя. Вдруг сзади меня окликнули:
— Эй, Родион!
Я обернулся и увидел Жору Зудинцева, с которым мы выросли в одном дворе, он был старшим братом моего друга детства. Он спросил:
— Сколько ж мы с тобой не виделись? Лет пять?
— Побольше — лет семь, с тех пор как вы переехали на новую квартиру.
Он предложил зайти в тихий кабачок, располагавшийся в подвале дома, в котором когда-то жил Бродский. Тут я вынужден был признаться ему, что несколько стеснен в средствах по причине безработицы. Зудинцев в ответ заявил, что это пустяки, и все-таки затащил меня туда. Там мы разговорились, и я вкратце рассказал ему историю моих несчастий и невезений.
Он внимательно выслушал, потом записал к себе в блокнот номер моего домашнего телефона и обещал помочь с работой.
Позвонил он через три дня и велел подойти в 13.00 на улицу Зодчего Росси. Я оделся как на парад и явился на полчаса раньше назначенного срока.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж. В коридор выходило множество, как мне показалось, дверей. На них висели таблички, на которых были написаны названия отделов: архивно-аналитический, расследований, репортерский. На одной двери было написано: «Андрей Обнорский. Директор».
В больнице я успел прочитать несколько книг про Обнорского, но считал, что это чистый вымысел автора. Теперь получалось, что Андрей Обнорский — реально существующий человек. Зудинцев подтолкнул меня в спину, и мы вошли в кабинет директора. Сидевший за столом человек, увидев нас, поднялся и протянул мне руку.
— Обнорский, — представился он.
В течение следующих десяти минут я узнал, что мне предлагают попробовать поработать в агентстве Обнорского — в расследовательском отделе.
— Я, конечно, понимаю, что вы не журналист и не имеете абсолютно никакого представления об этой работе, но это не беда. Сегодня не умеешь — потом научишься. А нам будет очень полезен ваш жизненный опыт и знания. У нас и так коллектив очень пестрый. Зудинцев вот — бывший опер-убойщик. Есть профессиональные журналисты, бывшие коммерсанты, военные в отставке, юристы, программисты, артисты, музыканты и даже одна победительница конкурса красоты.
Для начала запомните одну простую вещь. Мы не боремся с преступностью, мы ее исследуем. А бороться с преступностью должны те, кому это положено и кто имеет для этого возможности. Зудинцев, например, вечно про это забывает, и я бы не хотел, чтобы с вами, как с бывшим сотрудником милиции и охранных структур, повторилась та же история. Не надо жуликов ловить и к операм таскать — это не наша работа.
Потом Обнорский вызвал Глеба Спозаранника, начальника отдела расследований, и официально прикрепил меня к нему. Так Глеб стал моим мини-шефом или, как я его про себя окрестил, «ефрейтором на сносях», потому что он стал беременен мною и должен был родить журналиста.
С тех пор прошло три недели. В мае вернулась зима, и Спозаранник под падающий за окном снег читал лекцию.
В коридоре послышался стук каблучков. Я попытался определить, кто это к нам идет. Через пару секунд в кабинет заглянула Света Завгородняя, та самая победительница конкурса красоты.
— Родик, тебя шеф зовет, — приятным голоском сообщил мой ангел-спаситель.
— Что сидишь, иди! — сказал Спозаранник.
Пятнадцать шагов по коридору, дверь, обитая кожей, и я попадаю в покои нашего царя-батюшки.
Обнорский был не один: перед ним, скромно сложив руки на коленях, сидела некая весьма облезлая личность. Не коммерсант, не бандит, не чиновник и не мент: этих я определяю автоматически. Этот же больше всего был похож на мужа-рогоносца.
Надо сказать, что каждый пятый посетитель нашего агентства — идиот. «Вы знаете, у нас в подъезде собирается по вечерам мафия, записывайте адрес. Только вы побыстрее с ними разбирайтесь, а то может случиться непоправимое или еще что-нибудь похуже! А в подвале у них заложники, взрывчатка и чемоданы с общаком! На всякий случай прощайте, товарищи, меня могут убрать, поскольку я — главный свидетель!»
А однажды, помню, доброжелатель сообщил о готовящемся чеченскими террористами взрыве женского отделения городской бани…
Таких Обнорский внимательно выслушивает и рекомендует обращаться в милицию или еще куда-нибудь: в ООН, НАТО, Кремль, в крайнем случае — в психдиспансер…
— Родион, — обратился ко мне Обнорский, — познакомься, это Павел Морозов. А это, — обернулся он к посетителю, — один из самых опытных сотрудников агентства, за его плечами сотни сложнейших, запутаннейших расследований, можно сказать, наш ас!
Я невольно обернулся, думая, что в кабинете присутствует кто-то еще, кого и представляет шеф Павлу Морозову. Кстати, ну и имечко! Павлик Морозов! Хуже может быть только Крокодил Торпедович!
Однако никого за моей спиной не оказалось, так что, как ни странно, шеф имел в виду меня.
— У Павла случилась беда, — между тем продолжал Обнорский, — от него, можно сказать, ушла жена. Но не к другому мужчине, а в какую-то секту. Хотя, может, это и не секта вовсе — мошенники так любят денежки у народа забирать. В общем, разберись и выведи мошенников на чистую воду!
Я заметил, что Обнорский говорит не совсем так, как обычно, наверное, специально для этого Павла. Определенно считает Павла не совсем нормальным человеком. Но раз он его не выгнал сразу, а дал мне задание с ним поработать, значит, считает, что накопать что-нибудь интересное можно. А возможно, и меня хочет проверить.
— Ну что, пошли, пострадавший, — сказал я Павлу и первым покинул кабинет шефа.
Я с детства невезучий! И вот, пожалуйста: у всех дела как дела: у одного депутат из ЗАКСа, у другого чиновник из Смольного, а у меня?
