Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Супруг А. Ф. Аксаковой, И. С. Аксаков, двумя днями раньше (2 апреля 1881 г.) указывал в письме Н. Н. Страхову: «Правда ли, что Соловьев держал речь о том, что Государь не должен казнить преступников и что если казнит, то мы не пойдем за ним в этом направлении, и что при этом будто сослался на меня, уверяя, что это именно то, что я не досказал по замечанию статьи Русского в «Новом времени»? Я знаю, что гр. Л. Н. Толстой писал об этом письмо, но ведь Толстой, говорят, встречая солдат, внушает им, что они не должны стрелять в неприятеля. Это кривомудрие. Я всегда был против смертной казни в принципе и держусь этого мнения. Но если она существует, если казнены Лизогуб и К°, то не казнить Рысакова было бы исключением, извращающим смысл правосудия. Есть какое-то повреждение смысла!» В ответном письме Н. Н. Страхов называет казнь народовольцев «горькой необходимостью»[987].
Наконец, примечательно, что всего за три года до эпизода с убийством Александра II, в 1878 г., Л. Н. Толстой совершенно по-иному реагировал на дело В. Засулич, стрелявшей в Ф. Ф. Трепова, назвав оправдательный приговор ей «бессмыслицей» и «дурью», а Н. Н. Страхов, в свою очередь, отметил этот эпизод как «кощунство над самыми святыми вещами»[988].
Интересно отметить также, что из окончательного варианта письма императору по поводу судьбы народовольцев был исключен (по совету некоторых знакомых Толстого) отрывок, в котором писатель советует царю не только простить убийц отца, но и выпустить на свободу всех сидящих в тюрьме революционеров: «Если бы вы простили всех государственных преступников, объявив это в манифесте, начинающемся словами: «Люби врагов своих», – это христианское слово и исполнение его на деле было бы сильнее всей человеческой мудрости. Сделав это, вы бы истинно победили врагов любовью своего народа»[989].
Письмо государю было послано Н. Н. Страхову с просьбой передать его К. П. Победоносцеву. Самому обер-прокурору Толстой также послал письмо, в котором указывал: «Я знаю Вас за христианина – и, не поминая всего того, что я знаю о Вас, мне этого достаточно, чтобы смело обратиться к Вам с важной и трудной просьбой…»[990]. Однако надеждам писателя, как известно, не суждено было сбыться: обер-прокурор Св. Синода был решительным противником помилования. Когда Л. Н. Толстой узнает о реакции К. П. Победоносцева на свою просьбу и, видимо, об отношении последнего в целом к казни, он пишет Страхову: «Победоносцев ужасен. Дай Бог, чтобы он не отвечал мне и чтобы мне не было искушения выразить ему мой ужас и отвращение перед ним»[991]. А Н. Н. Гусев сообщает, что всегда Толстого посещало чувство ужаса, «когда ему позднее приходилось говорить или писать о Победоносцеве»[992].
Так уже в начале знакомства обозначились полярные черты в мировоззрении двух великих современников: христианин-чиновник настаивает на казни, отступник-писатель молит о помиловании. И сам Победоносцев достаточно глубоко понял суть этого идеологического противостояния. В своем ответе Толстому в июне 1881 г. он подчеркивает: «В таком важном деле все должно делаться по вере. А прочитав письмо Ваше, я увидел, что Ваша вера одна, а моя и церковная другая, и что наш Христос – не Ваш Христос. – Своего я знаю мужем силы и истины, исцеляющего расслабленных, а в Вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления» (ПСС. Т. 63. С. 59).
Март 1881 г. определил характер дальнейших отношений Толстого и Победоносцева, связанных в первую очередь с изданием сочинений писателя в России. Уже в 1882 г., как следует из письма К. П. Победоносцева министру внутренних дел гр. Д. А. Толстому, обер-прокурору было хорошо известно о произошедших изменениях в мировоззрении писателя[993]. При этом нужно сразу отметить, что Победоносцев отдавал дань таланту Толстого: в одном из писем императору Александру III (1884) он называет писателя человеком умным и с художественной натурой и удивляется, каким образом он при этих обстоятельствах мог поддаться соблазну сектантской проповеди[994].
К лету 1885 г. относится свидетельство В. Г. Черткова о том, что по сведениям от человека, лично беседовавшего с К. П. Победоносцевым на эту тему, последний был прекрасно осведомлен о деятельности ближайшего друга писателя по распространению сочинений Л. Н. Толстого литографическим способом и искал возможности ее прекратить, но самого Л. Н. Толстого, по причине его общественного и семейного положения, трогать не собирался (см.: ПСС. Т. 85. С. 195. Письмо B. Г. Черткова Л. Н. Толстому от 8 мая 1885 г.).
В связи с этим следует кратко остановиться на вопросе, каким образом распространились в России запрещенные цензурой произведения Л. Н. Толстого. Об этом подробно в своих воспоминаниях рассказал Н. Н. Бахметьев, в прошлом сотрудник издательства журнала «Русская мысль». Он указывает на то обстоятельство, что хотя издание «Исповеди» Л. Н. Толстого было в 1882 г. запрещено и выпущенные печатные экземпляры (а также гранки) ее подлежали уничтожению в Главном комитете по делам печати, весь этот материал впоследствии оказался у некоторых высокопоставленных лиц в Петербурге, которым комитет отказать не мог. Именно с этих экземпляров делались гектографические и литографические копии, которые затем расходились по всей России: «В Петербурге существовал кружок студентов, специально занимавшихся таким издательством, и за три рубля за экземпляр в Петербурге, Москве и других городах можно было иметь сколько угодно оттисков “Исповеди”. В Петербурге главный склад этого издания помещался в квартире тестя одного из товарищей министра внутренних дел, того именно, который заведовал тогда жандармской частью. Несомненно, что нелегальным путем “Исповедь” разошлась в числе экземпляров во много раз большем, чем распространила бы ее “Русская мысль”, печатавшаяся тогда только в трех тысячах экземпляров»[995].
Примерно такая же история повторилась и с другим сочинением Л. Н. Толстого. Когда в конце 1883 г. он обратился в редакцию «Русской мысли» с предложением напечатать свой новый трактат «В чем моя вера?», по совету Н. Н. Бахметьева были отпечатаны всего 50 экземпляров этого произведения по очень высокой цене – 25 рублей за экземпляр, таким образом подчеркивалось, что книга не предназначена к широкому распространению. Однако весь тираж был конфискован и снова передан в Главный комитет по делам печати. Но и его уничтожить не удалось: к Е. М. Феоктистову, начальнику комитета, обратились с просьбой о выдаче экземпляров многие лица, так тираж этого произведения разошелся по частным библиотекам, отдельные экземпляры попали в «дворцовые и придворные сферы», а также в руки министра внутренних дел Д. А. Толстого, московского генерала-губернатора, К. П. Победоносцева и самого Е. М. Феоктистова[996].
Таким образом, складывалась совершенно парадоксальная ситуация: лица, стоявшие во главе государства и цензурного ведомства, сами способствовали распространению тех произведений Л. Н. Толстого, которые цензурой были запрещены.
Эти выводы Н. Н. Бахметьева подтверждаются другими источниками. Н. Н. Страхов, в частности, ссылаясь на информацию, полученную от известного историка литературы О. Ф. Миллера, сообщает, что в 1884 г. не прошедшее цензуру сочинение Л. Н. Толстого «В чем моя вера?» было отлитографировано неизвестными лицами в достаточном количестве экземпляров и продавалось по 4 рубля за экземпляр в пользу Исполнительного комитета партии «Народная воля»[997]. Другой примечательный пример такого рода – свидетельство В. В. Розанова: в 1890 г. он пишет Н. Н. Страхову, что многие в Ельце (где в это время Розанов был учителем гимназии) читают «Крейцерову сонату» по рукописным копиям и литографиям и не может быть, чтобы в Ясной Поляне не было литографированного ее экземпляра. Розанов просит Страхова прислать такой литографированный экземпляр и добавляет: «…если нельзя открыто – то почтой, в посылке»[998].
Здесь мы сталкиваемся с очень важным для понимания русской жизни XIX в. феноменом распространения подпольной литературы (независимо от того, был ли это литографированный самиздат или зарубежные издания). Н. П. Гиляров-Платонов указывает, что широкое распространение это явление получило с конца 1850-х гг. в связи с деятельностью А. И. Герцена, когда из Лондона запрещенная в России литература сначала распространялась по всей Европе, «во всяком городке… куда только ступала русская нога», а затем многообразными способами, в том числе под охраной высокопоставленных лиц, которых не смели обыскивать на границе, попадала в Россию, где не читалась только «ленивым читать, лишенным любопытства, обделенным чувством общественным»[999]. В сущности, достать в России запрещенное сочинение Л. Н. Толстого (как и других авторов) не представляло никакого особого труда, точно так же как не представляло никакой проблемы переправить соответствующие издания из Европы в Россию.
