Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Л. Н. Толстой является символом религиозной свободы, веротерпимости и свободы совести, противником той религиозной политики, инициатором и главным символом которой, по его мнению, был именно К. П. Победоносцев. Поразительно, что при этом русский писатель в конкретных ситуациях был абсолютно нетерпим к взглядам других людей и критиковал их часто в грубой и неприемлемой форме. Очень ярко предельная противоположность подходов Толстого и Победоносцева к вероисповедному вопросу проявилась в эпизоде конца 1880-х гг., когда Жюль Эрнест Навилль, президент «Евангелического союза», обратился к Александру III c протестом против преследования лютеран в Прибалтийском крае. К. П. Победоносцев ответил Навилю, выразив в этом ответе суть вероисповедной политики русского государства, и именно этот ответ вызвал бурное негодование писателя, отразившееся в дневниковых записях[979].
Л. Н. Толстой является категорическим противником той системы воспитания, которая сформировалась в России во второй половине XIX в. и в которой значительная роль отводилась русскому духовенству. Этому вопросу посвящен ряд сочинений и записей в дневнике писателя. Толстой доказывает, в частности, что преподавание религии – абсурд, ибо как можно преподавать то, что большинством отвергается (ПСС. Т. 53. С. 61; Т. 35. С. 187).
Наоборот, К. П. Победоносцев на практике реализует идею, согласно которой все начальное образование и воспитание должно быть передано в руки духовенства[980]. Как известно, во многом благодаря его личным усилиям в России сформировалась широкая сеть церковноприходских школ, которая получила характер системы.
Учитывая сказанное выше, необходимо обратить внимание на то, каким образом это противостояние идей нашло свою конкретную реализацию в жизни.
Первым эпизодом, во многом повлиявшим на развитие дальнейших отношений, стала казнь народовольцев в 1881 г.
Вопрос, который здесь возникает, – были ли Толстой и Победоносцев знакомы до этого события? До недавнего времени биографы Л. Н. Толстого отрицали этот факт, игнорируя свидетельство воспоминаний И. М. Ивакина, который, ссылаясь на писателя, определенно говорит о том, что Л. Н. Толстой уже был знаком с К. Победоносцевым до марта 1881 г.[981] Правда, нигде больше это свидетельство подтверждений не находит, нам неизвестны какие-либо подробности этого знакомства. Во всяком случае, утверждение о том, что Победоносцев послужил прототипом Каренина, было отвергнуто еще Н. Н. Гусевым.
Идея обратиться к Победоносцеву с просьбой передать новому императору письмо была подана Толстому его домашним учителем, кандидатом математики Петербургского университета В. И. Алексеевым, с осени 1877 г. обучавшим старших детей Толстого. К. П. Победоносцев в 1875 г. помог освобождению из тюрьмы друга Алексеева А. К. Маликова[982], основателя религиозно-этического учения о «богочеловечестве» и земледельческой колонии в США, учившего о непротивлении (некоторые исследователи полагают, что именно Маликов впервые навел Л. Н. Толстого на эту мысль). Считая Победоносцева отзывчивым человеком, Толстой направляет ему свое письмо императору Александру III c просьбой к последнему помиловать народовольцев.
Эпизод с казнью народовольцев сыграл большую роль в биографии писателя. Он сам утверждал, что суд над убийцами царя и готовящаяся казнь произвели на него одно из самых сильных жизненных впечатлений. Но и для всей России это был знаковый эпизод, в восприятии которого перемешаны ужас, растерянность и недоумение о будущем страны. Нужно иметь в виду, что суд над народовольцами готовился на фоне бурных дебатов о будущем политическом устройстве русского государства (программа М. Лорис-Меликова), о чем упоминает Л. Н. Толстой в письме императору: «Для людей, смотрящих на дело с материальной стороны, нет других путей – или решительные меры пресечения, или либеральные послабления <…> или пресекать – строгость, казни, ссылки, полицию, стеснение цензуры, и т. п. Или либеральные потачки – свобода, умеренная мягкость мер, взысканий, даже представительство – конституция, собор»[983].
Нужно учитывать также, что в этих дебатах именно К. П. Победоносцеву принадлежала важная, ключевая, в итоге решающая роль: на известном совещании в присутствии нового императора Александра III 8 марта 1881 г. он произносит пламенное слово в защиту принципа самодержавия (по мнению некоторых современников, свою лучшую речь в жизни), речь, потрясшую участников совещания и приведшую к отставке главных апологетов идеи представительства (М. Т. Лорис-Меликова, А. А. Абазы и Д. А. Милютина) и изданию манифеста 29 апреля 1881 г., лейтмотивом которого являлась мысль о незыблемости самодержавия.
Заметим, что слишком оптимистический взгляд на природу человека, характерный, как сказано выше, и для Л. Н. Толстого, всегда приводит к парадоксальным выводам и рекомендациям в области практической жизни и политики. Обращая внимание на разницу в подходах писателя и обер-прокурора к судьбе народовольцев, исследователи, как нам представляется, прошли мимо того факта, что Л. Н. Толстой в своем письме фактически предлагает свою нравственную модель поведения для молодого императора и свою нравственную модель будущего политического устройства России: «Только одно слово прощения и любви христианской, сказанное и исполненное с высоты престола, и путь христианского царствования, на который предстоит вступить вам, может уничтожить то зло, которое точит Россию; как воск от лица огня, растает всякая революционная борьба перед царем – человеком, исполняющим закон Христа»[984]. Суть разногласий между обер-прокурором и писателем проявилась в данном эпизоде очень ярко, выпукло: Толстой верит в возможность нравственного исправления не только отдельных людей, но общества в целом, верит в последнюю, решительную победу добра на земле (и в частности, на русской земле), победу, которая будет результатом добрых поступков отдельных личностей: убийцы раскаются, потенциальные убийцы задумаются, а все общество будет очаровано императорской христианской любовью. И в этих мечтаниях, конечно, Толстой не был одинок. Достаточно вспомнить, что аналогичными заявлениями (простить виновных в гибели императора) «грешил», например, и В. С. Соловьев, который 28 марта 1881 г. в зале кредитного общества прочел публичную лекцию о смертной казни, закончившуюся призывом к государю простить убийц его отца.
Напротив, К. П. Победоносцев знает, что эта победа добра, реальная в эсхатологической перспективе, здесь и теперь требует подчас решительности, жесткости и даже жестокости. Хотя общественное мнение отчасти уже было подготовлено к возможному катастрофическому исходу страшной «охоты» на русского императора предыдущими многочисленными покушениями на него, само известие о событиях 1 марта было настоящим общественным шоком. И в своей жесткой оценке действий народовольцев К. П. Победоносцев был выразителем точки зрения определенной группы патриотически настроенных лиц, буквально требовавших их казни.
Было бы непростительным научным промахом, более того, грубейшей ошибкой, не учитывающей особенностей исторического контекста, полагать, что все современники Л. Н. Толстого были последовательными противниками смертной казни и смотрели на нее его глазами или глазами В. С. Соловьева. Впечатление от талантливых и в чем-то убедительных доводов великого русского писателя и великого русского философа не должно заслонять исторической действительности, ибо для историка важен не вопрос, был ли Л. Н. Толстой прав по существу, а вопрос, насколько широко его аргументы отражают палитру общественного мнения по вопросу о возможности прощения народовольцев.
В этом смысле многие источники свидетельствуют, что далеко не все представители русской интеллигенции разделяли точку зрения Л. Н. Толстого и В. С. Соловьева.
Приведем несколько примеров. Н. Ф. Федоров, человек мирный и аполитичный, откликаясь на события 1 марта 1881 г., пишет К. П. Победоносцеву: «Всякий, кому дорого отечество, не может успокоиться лишь на том, что злодеи, лишившие нас отца нашего, будут казнены»[985]. 4 апреля 1881 г. в письме к великому князю Сергею Александровичу А. Ф. Аксакова, недовольная ходом официального следствия и судебного процесса над народовольцами, указывала: «Что еще облегчает сердце – это сознание, что после такого вежливого обращения их все-таки повесили. Здесь начали уже волноваться предположением, что будут просить у Государя помилования и что Государь его дарует. Я не верила этому ни минуты, но об этом много говорили. Общественная совесть требовала осуждения и была бы в отчаянии, если бы ей отказали в этом справедливом удовлетворении»[986].
Супруг А. Ф. Аксаковой, И. С. Аксаков, двумя днями раньше (2 апреля 1881 г.) указывал в письме Н. Н. Страхову: «Правда ли, что Соловьев держал речь о том, что Государь не должен казнить преступников и что если казнит, то мы не пойдем за ним в этом направлении, и что при этом будто сослался на меня, уверяя, что это именно то, что я не досказал по замечанию статьи Русского в «Новом времени»? Я знаю, что гр. Л. Н. Толстой писал об этом письмо, но ведь Толстой, говорят, встречая солдат, внушает им, что они не должны стрелять в неприятеля. Это кривомудрие. Я всегда был против смертной казни в принципе и держусь этого мнения. Но если она существует, если казнены Лизогуб и К°, то не казнить Рысакова было бы исключением, извращающим смысл правосудия. Есть какое-то повреждение смысла!» В ответном письме Н. Н. Страхов называет казнь народовольцев «горькой необходимостью»[987].
