Борис Поломошнов - Химера воспитания
Им, сердешным, и невдомек, что хорошее и правильное Воспитание – это такой же нонсенс, как прекрасная виселица или замечательная гильотина.
Вроде бы и все тут лингвистически правильно, в этих словосочетаниях, а – поди ж ты! – что-то в них режет.
По живому.
И слух, и ум, и душу.
Как будто бы все и скроено ладно да складно: брусок – к брусочку; доска – к досочке; винтик – к шпунтику; болтик – к гаечке; воспитующий – к воспитуемому; воспитуемый – к воспитующему.
Однако в результате запускания в действие всего этого благообразия по прямому его назначению получается полное безобразие.
Виселицей голова отрывается от всего остального организма, гильотиной – отрезается от тела, а Воспитанием голова воспитуемого отчуждается от его сердца.
Тысячи раз был прав Макс Вебер (см. его труд под названием «Призвание к политике»), заявляя о том, что государство есть политический институт, закрепивший за самим собой право на легитимное применение насилия.
В любом государстве с его же легкой руки право на легитимное применение насилия официально санкционируется и нормативно закрепляется не только за самим государством как политическим институтом, но и за той идейной служанкой Политики, каковая называется Идеологией.
И – за служанкой этой служанки.
Всем давно и хорошо известной.
Под именем Воспитание.
Как сказал Шарль Луи де Монтескье, «самая жестокая тирания – та, что выступает под сенью законности и под флагом справедливости» (см. его трактат «О Духе законов»).
Единственная модификация и метаморфоза, которую за последние пять тысяч лет претерпели Идеология и Воспитание как инструменты легитимного насилия над Личностью насилуемого состоит в том, что идеологическое и воспитательное физическое насилие все более стали признаваться постыдными, при полном сохранении и процветании насилия психического и интеллектуального.
Не сжигают сегодня на кострах аутодафе ни еретиков, ни ведьм, ни прочих отступников от официальной идеологической доктрины.
Не устраивают сегодня и показательных порок розгами («исключительно в целях Воспитания») непослушных школяров.
Как гневно негодуют добропорядочные обыватели, сталкиваясь с описанием действительно безобразных случаев физического (сексуального – особенно) насилия над детьми!
Но кто сказал, что насилие над психикой и над интеллектом Человека, называемого ребенком, менее деструктивно, менее опасно, менее отвратительно, чем насилие над его телом?
Тем не менее, даже в современных так называемых цивилизованных государствах, особо горячо пекущихся о соблюдении прав и свобод «человека и гражданина», законодательно закрепляется запрет на все виды насилия над телом и – лишь выборочно, в порядке исключения – на отдельные (некоторые, особо вопиющие, как-то: кликушеско-фанатичные; ханжеско-деспотичные; расистско-ксенофобские) виды насилия над душой.
В результате имеем то, что имеем.
Как пишет Алис Миллер (см. ее книгу: «Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я»), «взрослый может творить с душой ребенка все, что ему заблагорассудится, он может обращаться с ней как со своей собственностью; точно так же тоталитарное государство поступает со своими гражданами. Но взрослый человек не так беспомощен перед государством, как младенец перед ущемляющими его права родителями. Пока мы не воспримем на чувственном уровне страдания крошечного существа, никто не обратит внимания на осуществление деспотической власти над ним, никто не ощутит весь трагизм ситуации. Все будут пытаться смягчить ее остроту, употребляя выражение: «Ну это же всего лишь дети». Но через двадцать лет эти дети станут взрослыми, и теперь уже их детям придется расплачиваться за страдания родителей в их прошлом, когда они были детьми».
Все мы «родом из детства», как сказано в одноименном кинофильме.
Оно – детство – наше достояние.
От момента первого пробуждения самосознания и – «по гробовую доску».
Оно – детство – то, что мы о нем помним.
Со всеми его трогательными восторгами.
Ведь детские восторги незабвенны и сокровенны.
Печали же и обиды имеют свойство уходить из памяти, как вода уходит в песок.
Исключения – обиды от несправедливости, нанесенной близкими родными, дорогими людьми.
Именно такие обиды воспринимаются ребенком особенно остро и болезненно.
Ребенок радостно не идет – бежит вприпрыжку! – навстречу Этому Прекрасному Миру, распахивая ему свои объятия и свою душу.
И получает в ответ… равнодушие или плевок в душу от самых близких его душе людей – вот что самое горькое и обидное.
– Мама, а почему Солнце яркое?
– Отстань! Не видишь? Мама занята!
– Мама, а давай я тебе помогу!
– Иди в свою комнату: ты запачкаешься, а маме потом стирать.
– А давай я тебе помогу постирать.
– Не морочь мне голову. Лучше пойди поиграй на пианино. Вон у тебя сколько заданий по фортепьяно. А скоро академический концерт!
– Лучше я вообще не буду ходить на музыку.
– И не думай! Мы для чего пианино купили?
– Вы купили, теперь сами на нем и играйте, на вашем пианино.
– Ах ты… неблагодарная…,…,…!
Крики.
Слезы.
Истерики.
Занавес.
В традиционных, особенно – традиционно-клерикальных сообществах со всей присущей им ортодоксией – сила Идеологии и Воспитания, их определяющее влияние на жизнь и поведение людей весьма ощутимы.
По сей день.
Однако вследствие происходящего сегодня Большого Информационного Взрыва, так дальше быть не может, и так не будет продолжаться вечно.
Как в XV-м столетии изобретение Гуттенбергом печатного станка означало конец доминирования вульгаты, позиционирующей себя в качестве аутентичного и экзархичного перевода Библии с языка оригинала, и способствовало распространению иных, более точных, а, главное, незаангажированных ее переводов (Эразма Роттердамского – на латынь и Мартина Лютера – на немецкий язык), так в начале XXI-го века массовое внедрение в повседневную жизнь все более широкой юзерской аудитории того, что называется Интернет, означило собой конец диктатуры любой Идеологии.
Как претендента на роль носителя и выразителя Абсолютной Истины.
В конечной ее инстанции.
Ведь даже при неминуемом наличии всего того «шумового фона», которым неизбежно сопровождается вхождение Интернета в нашу повседневность, роль его как средства развенчания любого сокрытия скрываемой правды постоянно усиливается.
В том числе – по отношению к любой Идеологии как служанки Политики.
Таков характер объективного процесса.
Независимо от того, нравится это кому-то или нет.
Утрата же любой Идеологией реальной перспективы стать Господствующей означает конечное прекращение ее существования как таковой – ведь никто не хочет поклоняться «неправильному богу».
Никакие косметические, реанимационные или эксгумационные меры, никакие, сверхусилия, никакие потуги, направленные на спасение никакой Системы, полностью исчерпавшей ресурс своей жизнеспособности, не в состоянии привести к ее спасению.
Конец же любой Идеологии, Идеологии как таковой, одним из своих естественных следствий имеет завершение существования любой Системы Воспитания, поскольку каждая из них является производным продуктом и порождением той или иной Идеологии, а участь последней предрешена.
И исторически, и логически.
И тут-то, нам, казалось бы, должно стать страшно.
Как же нам жить, без Воспитания-то??!
Ведь, – перефразируя приписываемую Федору Михайловичу Достоевскому фразу, якобы содержащуюся в его романе «Братья Карамазовы» («Если бога нет, то все позволено?»), – можно спросить: «Если Воспитания нет, то все дозволено?!».
Тогда что?
Полный беспорядок, хаос, и «беспредельное», «безбашенное» безобразие??
Невоспитанные обормоты шастают туда-сюда по миру, пугая окружающих своим омерзительно безобразным внешним видом и ужасающе беспорядочным внутренним содержанием?
